Хан потянулся за засахаренным в мёде инжире.

— Нукеры видели множество дымов в твоём городке на Неручи. Небылицы сказывали, будто бы мерины сами себя там на телегах возят. Говорили и то, что плавают там лодки с колесами. Правда ли сие?

— Всё правда, хан.

— Брат мой служил, в Сун. Говорил, видел там лодки с колёсами, но те вращали рабы, а не лошади как у тебя.

Хан надолго замолчал.

— Ты мне нравившись, урус. Много чего хочу знать, но прежде дело. Пошлю с тобой нукеров, чтобы смотрели. Дорогому товару нужна хорошая охрана, а то вдруг, опять пропадёт. Да, урус? — и не дождавшись ответа, порядком захмелевший хан продолжил, — не стесняйся. Кушай баран, урус. Мало-мало. Темник показал размер указательным и большим пальцами. — Не хочу, чтобы гость дорогой умер, маясь животом.

— Как скажешь хан, — ответил я, отламывая баранью лопатку. — Только не забудь пригнать быков и баранов, чтобы было чем кормить, твоих храбрых нукеров.

— Ай, урус! — Берди, разительно засмеявшись, поднял указательный палец и быстро-быстро затряс им. — Никакой ты не коняз, ты настоящий ортак[ii].

[i] Старорусское название лаврового листа.

[ii] Ортак— Категория привилегированных купцов в Золотой орде, работающих по поручению ханов и отличающиеся особой циничностью, например ортаки собирали дань на Руси до появления баскаков и была она намного тяжелей.

Укек

Караван сарай, где они остановились богато украшен изразцами белого и голубого цветов, покрыт стеклянной глазурью и сусальным золотом, растительный и геометрический орнаменты чередовались с красивыми закорючками. Лепота! Стены украшены мозаичными и майоликовыми панно с позолотой, полы устланы изразцовыми кирпичами красных и зелёных оттенков. Парадный зал, комнаты отдыха с холодным воздухом от ветровой башни, ванные… Прямо как у Прохора. А во дворе то! Фонтаны, благоухающий сад и птица, то и дело распускающая хвост.

Волек и Захарка впервые видели большой город. Каменные стены, сотни насадов и стругов, загружающихся на пристанях. Караваны из и причудливых коней с двумя горбами, Темир называл их верблюдами, степенно покачиваясь, несли на себя разноцветные тюки и пузатые кувшины. Вместо привычных изб бесконечные ряды глинобитных домов, образующие причудливые лабиринты, и все они вели в одно место — на городской торг.

А он был огромный! Аккуратные ряды прилавков под сферическими крышами раскрашены в незнакомые буквицы. Шум, споры и гам тысячи людей создавали гул, похожий на жужжание пчёл. Непривычные к такому ребята, растерялись.

— Захарка, яко нам бытъ то? Аки наказ Прохора исполнить? Торг сей поболее Новосиля будет, его и за седмицу не обойдём.

Ребята были одеты в рубахи, похожие на гимназистские, со стоячим воротником и блестевшими на Солнце пуговицами. На рубахе карманы-клапаны, головы крыты панамами-афганками. Белоснежный верх из отбелённой хлоркой ткани контрастировал со штанами бардового цвета, заправленными в высокие ботинки. Штаны — знак принадлежности к контролёрам, и ребята ими гордились не меньше, чем значком с шестерёнкой, на котором помимо надписи «контролёр» был выбит личный номер.

Темир не решился отпустить подопечных одних, и за их спинами маячил одетый в чернёные доспехи, огромный словно медведь Белян с топором и щуплый толмач, татарин Давлет. Необычный внешний вид ребят, а особенно круглые солнцезащитные очки вызывали неподдельное удивление даже у привычных к чужестранцам жителей Укека.

— Приоритет соблюдать надобно, — Захарка поднял вверх указательный палец и строго посмотрел на Волека.

— А-а-а, значится по первой идём ягоды да клубни земляные искать.

— Угу, — подтвердил Захарка и, повернувшись, что-то прошептал толмачу.

Свернувши с богатого торга, они углубились в какие-то трущобы, оказавшись в конце концов в рядах, торгующих овощами и фруктами.

— О-о-о! Гляди-ка какая хруща, во век таковой не видывал!

Повернув к торговцу, одетому в лохмотья, они одним своим видом привели несчастного в полуобморочное состояние. Волек достал планшет, а Захарка прежде взял с прилавка большую грушу и достал штангенциркуль.

— Ну-с-с, голубчик, — Захарка совершено не понимал смысл этой фразы, но он старательно копировал многие слова у Прохора. Не глядя на торговца, он замерил грушу, а после достал из сумы небольшие лабораторные весы:

— Сколь денга за десяток хруш запросишь?

Белев. Боярская усадьба.

Фрол уже распрощался жизнью. Налитые кровью глаза Берислава не ему сулили ничего хорошего. Пытал его люто, с какой-то изощрённой, восточной жестокостью. А ведь он пришёл к боярину по добру, по здорову. Своими ногами, а его вона как встретили. Руки заломили, в подпол сунули да на дыбе растянули. И кнутом секли нещадно, и огнём жгли. А всё из-за чего? Кто же знал, что князь живым объявится. Не я один, вся ватажка видала, как его Ждан с Нечаем под воду спускали. Да и после, в Кулиге порядком кружили, прежде чем развернулись. Не можно быть таковому. Не можно. А что ежели?

В голову Фролу запала дурная мысль, что Ждан мог пояс обережный к рукам прибрать и тогда беда! Водяной такого в жизнь не простит. Может помог нечистый князю погибели избежать? Но како быть с тем князь за речку Смородину отправился, в навий мир! Не дышал он. Не живут с таким порубом на белом свете!

Берислав, закинув ногу на колено, выставил напоказ изогнутый нос новомодного татарского сапога, голенища которого были оторочены златом, осыпаны жемчугом речным.

Хрустнул сладким яблоком, потянулся и взгляд упал на штаны из червлёна шёлка, что из самого Катая свезли, зацепился за малое пятнышко крови.

Боярин вскипел, схватился за кнут, с оттягом ударил узника.

— У-у-у, гнус! Порты закровил. Ведаешь ли, что они боле чем жизнь твоя стоят?! — вдарил ещё раз, да так крепко, что пленник застонал через кляп. — Пошто мычишь то? В болото свести тебя, да и дело с концом! Время токмо зря теряю…

Боярин запугивал пленника, но не спешил приводить угрозу в жизнь, ждал служку, что заправлял его делами в Новосиле.

Дело нечисто, думал Борислав, люди из ватажки Фрола как один показали, княжича умучили да в Неручь спровадили, когда тот дух испустил. Может проворонили, может хмелем залились по самое горло да не углядели, что жив? Борислав пожил много и не такое видал. А то, что Мстислав чужими именем назвался, подумаешь, эка невидаль. И прежде князья под чужой личиной хаживали. Смутило другое… Орех глаголит, видали его за черной работой! А такое быть не можно. Это какая поруха княжеской чести выходит. Тем более кто? Мстислав?! Ольгович?! Стервец с родовитыми боярами через губу говаривал, а уж про черный люд и говорить нечего. Яки на грязь под ногами смотрел.

Берислав вспомнил последний разговор с князем, и тот человек совершенно не походил на описание Прохора. Со слов Ореха выходило, что он батраку мог подсобить не только словом добрым, но и трудом. Да за такое его дядя родной мигом в холопы определит. А чем леший не шутит? Может и впрямь быстрюк объявился, князь Сергей Александрович известный гулёна был. Тогда тем более надобно добро к рукам прибрать.

От раздумий боярина отвлёк запыхавшийся Орех:

— Путята во дворе!

— Не ори аки оглашённый, — поморщился боярин, — кликай сюды. Невелика птица самолично подыматься.

Вскоре зашуршало, послышались глухие шаги и в подпол протиснулся дородный мужик в кафтане, похожий на колобок, он был с куцей бородкой и заметной плешью.

— Ну, — насупившись, словно сыч спросил Берислав. — Видал его?

Путятя, помявшись для виду, ответил:

— Князь то.

— Не бистрюк?

— Нет.

— Видал аки тебя. Волос чернит, а когда повернулся, вот тута, — Путятя показал область шеи, — След от поруба приметил. Сам знаешь, глаз у меня цепок.

Берислав его уже не слышал, сидел с остекленевшим взглядом.