Глупость Лирины теперь обернется для нее катастрофой.
— Отошла от меня.
Она отступила, чуть не задев каблуком туфельки пальцы нитарийки.
Та замычала, сворачиваясь калачиком еще туже и прижимая руки к животу.
Они все-таки успели что-то сделать?!
Девочку захотелось схватить на руки и утащить к себе, в свою берлогу, чтобы никто больше не посмел причинить вред ей… то есть, его имуществу!
— Ты. Ты. Ты. И ты.
Он резко повернулся к своим наложницам и указал пальцем на каждую из них.
Лирину и ее подруг. Которые от этого указующего перста впали в еще большую панику.
— Отправляйтесь в комнату Лирины и я запрещаю вам выходить оттуда, — процедил он сквозь зубы. — Остальные — к охране. Скажите, чтобы выдали вам двадцать плетей каждой.
Прочие девицы принялись стенать и плакать, но четверо названных с удовольствием поменялись бы с ними местами. Потому что по виду Дари было понятно, что их ждет куда более худшая участь, чем содранная на спине кожа.
Подружки Лирины попытались что-то сказать, но она их одернула, справедливо опасаясь, что Дари разозлится еще хлеще.
Как бы то ни было, все разошлись, оставив его наедине с нитарийкой.
Эйна. Он наконец вспомнил, что она говорила ему свое имя.
Дари присел на корточки и провел ладонью по ее плечу. У них в Нитари нет гаремов и женщины имеют больше свободы, чем мужчины в Черной Пустыне. Скорее всего, она не привыкла к таким нравам. Ему было ее не то чтобы жаль, но что-то шевелилось в душе.
Он мягко развернул ее, заставляя лечь на спину.
В ее глазах стояла пелена слез. Сердце почему-то стукнулось невпопад. Она плачет не потому, что он обидел ее, а потому что не защитил.
Дерзость его наложниц разозлила Дари еще сильнее.
Не дело воина возиться с женщинами. Он должен брать их, брать жестко, а потом уходить, пока они будут возиться там сами. А он почему-то стал заниматься этой девчонкой, вместо того, чтобы долбить ее во все дыры…
Но это его дыры! Его, а не идиоток из гарема.
Он осторожно провел рукой между ног девчонки, та вздрогнула и задрожала, сжимаясь.
Дари резко шикнул на нее, разводя ее скользкие от масла бедра.
К счастью, жестокие твари не успели с ней ничего сделать. Только облили ее всю апельсиновым маслом, от чего она теперь пахла как сад в период урожая. Да и все.
Внутри у нее теперь наверняка так скользко…
Дари почувствовал, как набухший член приподнимает его легкое одеяние. Потому что воображение нарисовало ему как он разворачивает девчонку, ставит ее на четыре кости и с размаху вонзает свое орудие прямо в девственный зад нитарийки. То входит как по маслу. Потому что по маслу. Та визжит и дергается, но он продолжает долбить ее дольше и глубже, долго, долго, долго. Так долго, что боль постепенно проходит и сама Эйна начинает с удивлением прислушиваться к своим ощущениям. Потому что изнутри нее идет глубинное темное удовольствие.
Не было у Дари ни одной женщины, которая пережив его ярость в постели и подставив ему свой зад, после нескольких часов не орали от наслаждения так, что звенели подвески на люстрах. Это старый секрет пустынных мудрецов, раскрытый ими Дари в одном из путешествий. Мужчины равнин слишком торопятся со своим удовольствием от узкого тугого отверстия.
Но нахлынувшее желание так же быстро отхлынуло, когда Дари увидел взгляд девчонки. Не затравленный взгляд жертвы, а чистые ясные глаза человека с собственным достоинством, попавшего в беду. Жалость к такому испытывать невозможно, только сочувствие. И желание оттрахать тоже, потому что не будит она звериных инстинктов.
Невольно Дари проникся уважением к нитарийке, которая при превосходящих силах противника умудрилась не впасть в панику, не сломаться даже перед лицом жесточайшего унижения и боли, а сохранить человеческое достоинство. Хотя только высшие силы знают, чего ей это стоило — на лице было написано жесточайшее упрямство, губы сжаты.
Сила духа у нее была коллосальная. Дари всегда было жаль, что всевышний дает такие силы женщинам. Такие женщины ценны сами по себе, но мужчина, обладающий такими качествами, мог бы добиться большего.
Он склонился над Эйной, протянул руку, чтобы помочь встать.
И вот тут, когда она потянулась к нему, прильнув к ладони, он качнулся в другую сторону.
Его накрыла нежность. Надо же — такой птенчик несчастный, выпавший из гнезда своей цивилизации, попавшая в плен, изнасилованная, униженная, стойкая — и все еще выглядит как нежный цветок. Держится.
И эта нежность и сладость заставили его хотеть оставить ее себе. Познать целиком, до глубины. И тонко. И грубо. И резко. И нежно. И по утрам. И всю ночь. Увидеть, какова она после ночного марафона и когда пробуждается.
Тем более, что воспоминания о том, как было внутри тесно и сладко нахлынули сами собой от ее запаха. Пришлось срочно вспоминать о ярости, которая только что тлела в нем, чтобы не наброситься на нее и не попробовать снова на вкус.
Поднимаясь, Эйна случайно оперлась на его грудь ладонью, и Дари вдруг почувствовал болезненный удар сердца. Что такое? Почему он ведет себя как…
Он не мог даже подумать — как подросток. Потому что даже подростков Дари драл рабынь в хвост и гриву, меняя по десятку за ночь, утомленных юношескими играми гормонов.
Женщины обнимали его, облизывали, вертели задами. Они его боялись, ненавидели и проклинали. Они пытались его убить и получить от него ребенка.
Но никогда еще Дари не испытывал к женщине того, что испытывал сейчас. Дикого, распирающего желания и ярости за то, что ее кто-то обидел.
Он резко наклонился, подхватывая Эйну на руки.
— Сейчас отнесу тебя в твою комнату, приведем тебя в порядок.
И прильнувшая к его плечу светлая головка Эйны вновь вызвала в нем неконтролируемую нежность, которую раньше он ощущал только к детенышам верблюдов, лошадей, коров, собак и кошек. Но никак не к людям. Это поразило его до такой степени, что он замер и посмотрел ей в глаза.
Вот это он сделал зря. Потому что колдовская светлая зелень зачаровала его мгновенно и прочно. И пусть он пока этого не понимал, судьба его была решена.
Отныне девушка с глазами цвета долинных лесов навеки стала его судьбой.
А он не понял, он подумал, что надо бы в своем дворце завести огромный сад, где не будет ядовитых растений, только деревья с листвой вот такого цвета.
Он всегда любил черные пески своей родины, но с этого мгновения влюбился в леса далеких стран. Надо же, а он ночью и не заметил какого цвета у нее глаза. Запомнил только ее горячую кожу, тугое отверстие, стоны, страх, наслаждение, которое получил.
И это наслаждение хотелось повторить. Чем-то оно сильно отличалось от того, что он чувствовал обычно. А може быть и не отличалось, он сам себе это придумал. Но уже поздно.
Пожалуй, стоит взять ее на сегодняшнюю ночь тоже.
Это он подумал сначала.
А потом — если только она не слишком пострадала от драки наложниц. Тогда пусть отдохнет.
Впервые Дари подумал о чьем-то еще благополучии кроме своего. И пока не заметил этого отличия, но оно уже попало ему в сердце и с тех пор намеревалось только расти, как пятнышко ржи на мече.
Он отмер наконец и направился в одну из отдельных комнат в гареме, которые доставались только избранным наложницам. Это был не его дворец, поэтому здесь все комнаты были одинаково безликими и это к лучшему. Он бы не хотел селить ее там, где жила Лирина.
Он толкнул ближайшую дверь, убедился, что комната чиста и постель застелена и опустил Эйну на шелковое покрывало.
Маленький бассейн посреди комнаты бурлил беловатого цвета водой, и Дари кивнул на него:
— Вымойся, приведи себя в порядок.
Судя по тому, как малышку все еще трясло, наслаждения в постели на сегодня отменяются. Звать кого-то из остальных бесполезно. Главные суки заперты, а остальные будут страдать от ударов плетей, им будет не до ублажения повелителя.
