Я знала, что однажды ее авантюры закончатся плохо.

Догадывалась. Все-таки родители зря говорить не будут, они прожили жизнь, они знают, чем все кончается, если мозгов у тебя нет. Но когда они погибли, глупо, нелепо, затоптанные взбесившимся конем на параде, во мне что-то сломалось.

Я перестала слушаться их наставлений, будто с их смертью они потеряли силу. Ведь если они не уберегли моих родных, почему уберегут сейчас?

Но в глубине души все равно знала, что они были правы.

Надеялась, правда, на то, что мой поход в одиночку на Хребет обойдется сломанной ногой.

Никогда не думала, что все закончится в Черной Пустыне.

Там, где правят дикари.

Все случилось так быстро, что я и сама не поняла, как оказалась в узкой каменной келье. Просто заснула в своем спальном мешке из меха ламы на каменном уступе, а проснулась уже здесь — на охапке гнилой соломы в окружении сочащихся влагой стен.  Как меня поймали и как держали без сознания я, слава богине, уже никогда не узнаю. Но первое, что я проверила — вся одежда на мне. И выдохнула с облегчением, только потом озаботившись дальнейшей своей судьбой.

И поняла, что все очень плохо. Потому что пока она ощупывала келью, в которой оказалась, рассматривала себя и пыталась вспомнить хоть что-то, она не замечала гула, который шел из-за стен. И только когда игнорировать его стало совсем невозможно, я очнулась и прислушалась.

Гул тысяч людей, собравшихся в одном месте.

Голоса, шорох шагов, звон монет, стук и шуршание. Иногда над всей этой какофонией взмывал и обрывался одиночный женский крик. И снова все сливалось воедино.

Я учила историю Черной Пустыни в академии, но не очень внимательно. Я знала, что местные варвары на несколько уровней ниже нас в развитии, что тут принято убивать по любому поводу, женщины считаются чем-то навроде скотины, а еще есть рабство. Вот и все. Так что понять, куда я угодила и что теперь делать, было сложно. Но если бы я вернулась в прошлое, я бы все равно не стала тратить силы на приобретение таких бесполезных знаний.

Самое главное, что меня интересовало, это то, что в Черной Пустыне все-таки есть представители Нитари, моей страны. Значит, самое главное — это связаться с ними. А дальше меня вытащат. Я очень на это надеялась. Правитель Черной Пустыни не захочет ссориться с Нитари, у нас и оружие лучше, и армия больше. А я никому ничем не пригожусь, чтобы из-за меня затевать войну.

Я даже приободрилась.

Но это длилось недолго. Потому что через некоторое время в двери заскрежетал ключ и в мою келью вошло двое мужчин в длинных полосатых халатах. Они посмотрели на меня с плохо скрытым отвращением и синхронно нагнулись, поднимая меня на ноги, держа на локти. Я как будто болталась между ними, едва доставая ногами до пола. И меня поволокли наружу.

— Эй! Куда вы меня тащите! — Вскрикнула я. — Эй!

Но они ничего не ответили, волоча меня по темным коридорам, воняющим чем-то звериным. Шум стал громче, к нему добавился лязг затворов дверей, за которыми я успевала увидеть множество женщин в камерах. Как маленьких, вроде моей, так и больших, общих.

Воняло в них еще хуже, чем в коридоре.

Мимо постоянно пробегали какие-то люди, заросшие бородой по самые ноздри. Иногда они волокли женщин так же, как волокли меня, только в другую сторону.

Наконец мы добрались до цели нашего путешествия — деревянной двери, за которую меня втолкнули и закрыли ее за мной.

Я повернулась и попыталась выскочить, но ее тут же заперли.

— Иди сюда, — услышала я лающий мужской голос из-за спины. Он говорил на языке Черной Пустыни, который я знала, хоть и не блестяще. — Сюда, грязная шавка. Раздевайся.

Я обернулась в шоке и столкнулась взглядом с плотоядной ухмылкой такого же мерзкого заросшего бородой мужчины. Он был в грязных шароварах, подпоясанных когда-то алым поясом и с голым торсом. И указывал мне на плетеное сиденье.

— Зачем? — Дерзко спросила я, надеясь выиграть время.

— Ты же нитарка, не так ли? — Ухмыльнулся он. — Проверим, насколько ты здорова. Говорят, все нитарки шлюхи. А у нас на аукционе бывают серьезные люди, которые не захотят заразиться от наложницы какой-нибудь дрянью из вашей грязной страны.

На аукционе? Наложницы? У меня подкосились ноги. И следующий приказ я слышала уже сквозь шум в ушах:

— Ну что топчешься? Быстро скинула шмотки, села и развела ноги. Ну! А то отведаешь плети!

И мужчина для убедительности щелкнул себя по бедру коротким черным хлыстом.

Нет! Только не это! Только через мой труп!

Лучше умереть, думала я раньше, когда воображала себе такие ситуации. Лучше умереть, чем дать прикоснуться к себе рукам грязных насильников. Есть вещи похуже смерти.

Но когда это случилось, оказалось, что жить хочется сильнее, чем раньше. Жить и надеяться, что однажды случится чудо и мне удастся выбраться из этого ужасного места на свободу. Вернуться домой и забыть обо всем, как о страшном сне.

Потому что только в страшном сне я могла себе представить, как стаскиваю с себя одежду. Дорожное платье, в котором пошла в горы. Теплые штаны, пододетые под это платье. Мне стало легче дышать, потому что в жарких камерах невозможно было представить, что я раздеваюсь, а ведь тут было жарче чем в горах.

На мне осталась только сорочка, нижнее белье пододетое под все, что я носила. А под ней уже голое тело. Но надстмотрщик не обращал внимание на мой стыд.

Точнее, как раз обращал. Его ухмылка намекала мне, что пока я не разденусь до конца, покоя мне не видать.

— Что застряла? — Спросил он. — Давай дальше. И садись. Не смотри на меня, мне просто надо проверить, здорова ты или нет.

— Можно мне женщину… чтобы женщина проверила? — Спросила я, умирая от стыда.

— Женщинам такое доверять нельзя! Вы все шлюхи и покрываете друг друга! — Оскалился надстмотрщик, открывая гнилые зубы. — Пошла! Залезай!

— Можно я хотя бы не буду снимать это…

— Много торгуешься, ты не за этим нам нужна. Пошла!

Я подошла к скамейке, на которой лежало странное приспособление в виде палки на обоих концах которой были широкие кожаные ленты.

— Садись! — Скомандовали мне.

Я успела только подойти и присесть, а надсмотрщик уже схватил эту палку, присел на корточки и быстрыми привычными движениями ухватил сначала одну мою лодыжку, потом другую и крепко привязал их к палке лентами.

Я ахнула! Оказалось, что мои ноги теперь разведены в стороны и свести их я не могу!

Ухмыляющийся бородач ухватился за палку посередине, дернул и опрокинул меня на лавку. Сорочка задралась, обнажая мои бедра и все, что между ними.

Я попыталась ее пригладить обратно, но она снова сползала.

— Потерпи, я недолго, — сообщил надсмотрщик, разворачивая меня так, что ему открывалось все, что у меня между ног. Обнаженное, открытое, то, что никто никогда еще не видел.

Я бросила борьбу с подолом и попыталась оттолкнуть его руку, которая полезла внутрь.

— Какая ты шебутная, а!  — Прищелкул он языком. — Сказал же вести себя тихо и все будет хорошо! Так нет!

И следующим движением он снова ухватился за палку и перевернул ее… вместе со мной. В одно мгновение я оказалась на лавке в унизительной позе с задранным вверх задом и без возможности свести ноги.  Мои запястья бородач завернул за спину и удерживал одной рукой. Другой он задрал сорочку и нажал на мою поясницу, вынуждая выгнуться еще ниже.

Я разрыдалась, чувствуя, как чужие грубые пальцы трогают мою промежность. Там было все голым и доступным, а он шарил там как у себя в подполе, выбирая картошку!