— А вы сами когда-нибудь охотились? — спросил неугомонный юнга.

— М-ня, мой наставник говорил, что вся наша жизнь — своего рода охота, даже если при этом мы не выслеживаем, не убиваем и не пожираем никого, кроме самих себя, — заявила пассажирка. — М-ня, это не следует понимать буквально — тут должна была идти тонкая игра слов, вся красота которой на УМ-наречии теряется…

— В целом, смысл ясен, — заметил я.

— М-ня, я рада! — гостья потянулась к своей второй, еще непочатой бутылке.

Вот теперь я разглядел как она их откупоривает — и едва не подавился кусочком мяса, который как раз собирался проглотить: из-под безобидного розового ноготка на одном из пальчиков фелиды вдруг высунулся длиннющий, с самый этот палец, изогнутый серый коготь, им-то даза Мняйя и подцепила пивную пробку — явно уже привычным движением.

Ну ни ордена себе!

— М-ня, третий тост у нас обычно произносить не принято, — спрятав коготь, как ни в чем не бывало продолжила пассажирка. — В этот раз мы, как правило, пьем молча — за то, что осталось в прошлом, и за то, что, м-ня, только грядет. Но если рядом находится тот, у кого будущего нет — наоборот, обязательно нужно что-нибудь сказать ему под руку с напитком, даже и сущую глупость, м-ня. Чтобы спутать Бездне расчеты — хотя чаще всего это уже бесполезно…

— Что значит, нет будущего? — тут же осведомилась Брин — подозреваю, что сегодня за столом это были ее первые слова.

— М-ня, то и значит. Мы такое чувствуем, хотя и не всегда…

— Вы хотите сказать, что у кого-то из нас нет будущего? — нахмурился я. — Этот человек что, должен скоро умереть?

— М-ня, такое бы меня ничуть не удивило — космос коварен — но нет, — покачала головой фелида. — Дело, м-ня, в ином: я впервые нахожусь в обществе кого-то, у кого будущее есть, но нет прошлого — если, конечно, это не новорожденный младенец, — в упор посмотрела на меня она. — И теряюсь, м-ня, как поступить: молчать или, наоборот, нести абы что!

— Ну, смолчать вы уже не смолчали, — хмыкнул я.

— М-ня, наверное… Простите, капитан, — запрокинув голову, гостья поднесла к губам горлышко бутылки и не отрывалась от него, пока не выпила все до капли.

— Что она такое несла насчет прошлого? — растерянно осведомилась Ксен, когда, расправившись со своим пивом, фелида с извинениями удалилась — судя по ее не самому внятному объяснению, как раз пришло время связанных с метаболизмом «сопутствующих неудобств».

— Да не берите в голову, — небрежно отмахнулся я — тайну моей переписанной памяти на «Еве» до сих пор знала только Аран, и расширять круг посвященных в мои планы вовсе не входило — типа, зачем? — Какая-нибудь очередная кошкодевичья идиома или метафора…

— Слишком много метафор, — скупо обронила с противоположной стороны стола Брин — смотрела она при этом, правда, не на меня, а на свою сестру.

— Что есть, то есть, — возникнув на экране, бойко подключилась к нашему разговору шестисолнечница. — Могу, конечно, ошибиться, но, сдается мне, друзья мои, что ушастик чуть ли не каждому из вас передала по горячему привету!

И эта туда же! Что там у нас насчет кары за выдачу секретов капитана?!

— Скорее всего, мы с ней просто друг друга толком недопоняли! — с деланым равнодушием заявил я. — Разница культур, все дела…

— Вот, очень похоже на то! — с готовностью подхватила Ксен.

— Ага! — глядя куда-то в сторону — похоже, на дверь, за которой недавно скрылась фелида — рассеянно вторил ей Дик.

Брин промолчала, но тут как раз удивляться было нечему.

Сподобилась-таки не углубляться далее в опасную для меня тему и Аран.

На втором нырке рейса Ксен вырубилась.

Как мы и условились еще на Маргоре, находилась в это время блондинка в своей каюте, где за ней вполглаза приглядывала Аран. Шестисолнечница-то и сообщила мне о происшествии.

Полет был в самом разгаре, срочных задач для суперкарго на борту не имелось, так что на этот раз ничто не мешало Ксен без зазрения совести проваляться необходимые для восстановления пять-шесть часов в постели. Единственное неудобство: она не смогла выйти к ужину, запланированному в промежутке между третьим и четвертым нырками «Евы» — нового обморока у девушки не случилось, но и оправиться полностью она не успела.

Что же касается ее сестры, то Брин оставалась в строю уже семь тоннелей к ряду. Чисто статистически, неотвратимо близился и ее черед отключиться, но пока нам с ней и с Диком предстояло составить компанию фелиде под любимое кошкодевочкино пиво.

Выведя звездолет в трехмерное пространство, наш пилот, как положено, скорректировала курс, после чего попросила разрешения ненадолго заглянуть к недужной сестре — которое, разумеется, получила. Я же направился из рубки прямиком в кают-компанию, где, по моим расчетам, старательный юнга уже должен был накрыть нам к ужину. Однако к своему удивлению, ни за столом — девственно чистым — ни на камбузе, среди запасов, я парнишку не обнаружил. Вызвал каюту юнги по внутренней связи — малец ответил бледный, весь какой-то перекошенный и, похоже, малость растерянный.

— Что с тобой? — вырвалось у меня вместо заготовленной строгой отповеди за опоздание.

— Что-то нездоровится, капитан, — пробормотал Дик. — Наверное, обеденный лимонад не впрок пошел, — я и не понял: была это неумелая попытка отшутиться или что? — Как раз собирался с вами связаться: можно я пока у себя побуду?

— Лучше сходи в медотсек, — распорядился я. Не хватало нам на борту только какой-нибудь экзотической заразы!

— Да ладно, так обойдется, — мотнул головой юнга.

— Никаких «обойдется»! — отрезал я. — Сходи сейчас же!

— Да я не шарю там ни в чем! — признался мальчонка.

— Так самое время разобраться! — безапелляционно заявил я. — Попроси… — я собирался сказать: «Аран», но аккурат в этот момент в кают-компанию вошла даза Мняйя, и пришлось срочно придумывать что-то другое. — Попроси кого-нибудь тебе помочь, — велел я, подспудно надеясь, что бортмеханик нас подслушивает и сама сообразит подключиться к решению возникшей проблемы. — Все, я занят, отбой! — торопливо завершил я разговор и широко улыбнулся кошкодевочке — вполне, впрочем, искренне.

— М-ня, на сей раз я рано? — окинула та цепким взглядом ненакрытый стол.

У самой у нее было сейчас с собой только две бутылки яннского — однако за обедом из подаренных экипажу шести мы выпили на всех только три, так что еще три как раз ждали ужина.

Кстати, прическа гостьи снова отливала благородным золотом, а шерстка на ушках и хвосте сделалась теперь снежно-белой.

— Нет, это мы нынче припозднились, — продолжая улыбаться, покаянно развел руками я. — Юнга в наряде по уборке каюты — доделывает то, что был должен, да не успел… — говорить пассажирке о том, что член экипажа, возможно, болен, я решил не торопиться — по крайней мере до тех пор, пока сам не пойму, что к чему с Диком. — Суперкарго тоже не будет, она… она у нас за фигурой следит и не всегда принимает участие в вечерних трапезах, — продолжил на ходу сочинять я — хотя насчет Ксен можно было бы, конечно, придумать что-нибудь и заранее, но вовремя я об этом как-то не подумал.

— То есть мы с вами остались вдвоем, капитан, м-ня? — выразительно повела будто пером вычерченными бровками фелида.

Приблизившись к столу, она поставила на него принесенное пиво.

— Еще пилот подойдет… Присаживайтесь, пожалуйста, — отодвинул я гостье ее уже традиционный стул. — Прошу меня извинить, один момент…

Шагнув к распахнутой настежь двери камбуза, я по-быстрому выудил из холодильника бутылку для себя, прихватил с полки первый попавшийся паек и поспешил вернуться к пассажирке. Уселся, поискал глазами консервный нож и только теперь сообразил, что не принес его.

— М-ня, давайте я открою, капитан, — без труда угадала причину моего затруднения даза Мняйя.