Гнев Императора, обрушившийся на него, был заслуженным.

Снова ударили молнии, жаля тело генерала, словно змеи. Их тёмный яд уже растекался по венам Браксара, сковывая ледяной слабостью обычно невероятно выносливые, развитые мышцы. Он не выстоял против этой жуткой силы и минуты, упав с колен на холодный пол цитадели. Но сознание оставалось с ним — Император не собирался убивать его.

Только истязал.

— За некомпетентность нужно платить, — мрачно подтвердил раскрашенные яркими вспышками боли мысли генерала Повелитель Тьмы. И новый снаряд чистого гнева сорвался с железных когтей.

Вот они — касания Императора.

Прочая свита стояла в стороне, не смея ни вмешиваться, ни даже приблизиться к своему сюзерену. Среди гвардейских и штабных офицеров стоял и лорд Истрим в своём алом мундире. Апофикар не испытывал приязни к «громиле Браксу», но не был и его врагом: личные отношения, как ни крути, не должны мешать их общему служению Императору.

Поэтому Истрим всё же шагнул вперёд.

— Мой Император, — произнёс он, как можно более осторожно приблизившись к Повелителю, но так и не решившись полностью подняться по ведущим к трону ступеням, остановившись на середине, — бунтовщики ушли, прежде всего, благодаря виконту Серафу. Вольно или невольно, он помог им ускользнуть от нашего преследования. Генерал Браксар…

— Меня не волнует Вердлем Сераф, лорд Истрим! — голос Императора звенел сталью, но молнии, всё же, на миг перестали сверкать. — Придёт время, и мы расправимся с ним, и всем Синодом. Но меня волнует ваша неспособность исполнять приказы. Это ваша общая неудача.

— Мой Император, — апофикар почтительно склонил голову, признавая вину.

— Это не извинение, апофикар! Мне нужны не слова, а дела, — нового разряда тёмных сил так и не последовало, вместо этого Император опустился на Вечный Трон, — вам следует прилагать больше усилий, а не праздно полагаться на моё милосердие.

— Да, Повелитель, — Истрим склонился в поклоне.

— Теперь, оставьте меня, — отмахнулся Император от пустых жестов и слов, — и позаботьтесь о генерале Браксаре. Ему ещё предстоит отдать свой долг Вечной Империи.

***

Тёмный прилив завершился. Магические волны, омывавшие железные стены цитадели схлынули, оставляя после себя пустоту. Именно на обнажённый отливом берег походил сейчас в видимой только избранным грани мироздания Император.

При такой степени истощения внутренних сил даже вырваться из объятий Доспеха оказалось не просто: вдруг возникший подле Повелителя Тьмы молодой паж качнулся, и, чтобы не упасть, опёрся на подлокотник Вечного Трона.

Он снова слишком долго носил свой колдовской панцирь, и вот — расплата: в глазах темнело, сердце билось часто и неровно, а руки с ногами то наливались свинцом, то становились будто невесомы и неощутимы сознанием. Тогда всё тело норовило упасть, и только боль от закушенной до крови нижней губы заставляла взбодриться.

Конечно, можно было призвать своего апофикара. Лекарства запросто привели бы Повелителя Тьмы в подобие нормы, но видеть Истрима совершенно не хотелось, а тем более без преграды в виде разделяющего их Доспеха.

Поэтому, Император собирался справиться с проблемой своими силами. Оставив Доспех восседать на Вечном Троне в гордом одиночестве, он приляжет в своей комнатке. Тем более, что там у него была припрятана початая бутылка крепко-сладкого ликёра — как раз на подобный случай.

А Браксару взбучка пойдёт только на пользу — перестанет витать в облаках, и займётся делом. Не первый раз.

***

Император был воистину изобретально-жесток! Браксар предпочёл бы ещё сотню раз испытать на себе его тёмное могущество, вытерпеть любую пытку от его мощных рук, бросить всего себя к его крепким ногам! Но только не это…

Лорд Истрим придерживался такого же мнения: лучше бы Император отхлестал его своими молниями, лишил титула, бросил обнажённым в темницу, чтобы, сходя в неё в сумраке мрачных сил, пытать своего верного апофикара… Нежели это.

Так они хотя бы обладали его вниманием. Занимали его мысли. Чувствовали его прикосновения, пускай жалящие, жестокие, но принадлежащие только им…

Вместо этого ледяной Повелитель обрёк их, своих верных слуг, на тяжкое бремя. Принудил их к невыносимому. Обрёк на самое страшное проклятие…

Видеть друг друга каждый день. День за днём!

Взгляды генерала Браксара и лорда Истрима встретились, и жуткое напряжение между ними, казалось, готово было заискриться с большей яростью, чем колдовские молнии Императора. Люди вокруг проклинали тот день, когда гнев Повелителя, обрушившись на этих двоих, словно цунами, по инерции накрыл и их — ни в чём не повинных служак. Вынужденные болтаться в шторме соперничества двух высших командиров, многоопытные, закалённые в боях имперские офицеры чувствовали желание оказаться где угодно. Даже на охране самого убогого захолустья.

Лишь бы подальше от «сладкой парочки».

Вполне ожидаемо, после «встречи в цитадели» отношения Браксара и Истрима не стали лучше. Первый считал, что апофикар вмешательством в «воспитательный процесс» пытался блеснуть перед Императором своим мнимым благородством, выставив себя защитником всего и вся. Второй полагал, что именно генерал виновен в бегстве Райвола и последующем гневе Императора, и вообще — Браксар должен быть благодарен Истриму за попытку обелить его перед Повелителем, а не вести себя, как разбойник-дикарь, которым он, впрочем, и является.

Споры двух приближенных к Вечному Трону не прекратились, даже когда мимо их высокой позиции пронёсся, или, вернее, спикировал тот самый Винд Райвол, «оседлавший» один из рушащихся шпилей особого охраняемой имперской литейной мануфактуры. Следом за бунтовщиком неслись хвосты дыма и пыли, каменная крошка, искры, пламя. При этом, Райвол умудрялся сохранять равновесие, крепко стоя на ногах, и за краткую, длившуюся всего несколько секунд встречу с имперской элитой ухитрился выпустить три стрелы, которые аккуратно уложили три мишени. Упавших имперских солдат было уже не спасти. Но была и четвёртая стрела, выпущенная в последний миг. Однако, к большому сожалению Истрима, его конкурент ухитрился отбить её своим огромным клеймором.

— Райвол! — взревел генерал, но его кулаки грозили только пустоте и поднимающимся столбам пыли от рушащихся башен.

Зато, пикировавший прямиком за приятелем Дэш Райдер успел одарить Истрима и Браксара ослепительной улыбкой:

— Наше почтение Императору, — прокричал мятежник, и тоже скрылся в заслоняющей обзор пыльной завесе. В отличие от гарцующего на падающем шпиле Райвола, он совершал свой не менее опасный манёвр на работающей на последних парах магической энергии трофейной «Гаргулье». Этот вопиющий факт заставил лицо Браксара побагроветь от бессильной ярости.

Где-то внизу, через мгновение, раздался страшный удар, скрежет металла и взрыв — это погиб, встретившись с землёй, бесценный имперский маго-мех… Вот только Райдер едва ли разделил его судьбу.

— Сделайте же что-нибудь, генерал! — Истрим силился перекричать царящий всюду шум. Увы, мануфактура активно разрушалась, и всюду из появляющихся в стенах брешей начинало бить багровое, напитанное колдовством пламя.

— Можете прыгнуть в огонь, лорд Истрим, — огрызнулся Браксар, — здесь сейчас всё развалится. Нужно отступать. Скорее.

Они и впрямь поспешили с площадки, где размещался их условный штаб управления провалившейся обороной сверхсекретного объекта имперской военной машины, но жуткий грохот заставил их остановиться, и снова вернуться к парапету…

В куполе главного цеха образовалась огромная дыра, и оттуда, из агонизирующих недр рушащейся мануфактуры, во всполохах искр коллапсирующего горнила, способного своим жаром плавить самые стойкие металлы, вырвался жуткий чешуйчатый зверь с огромными перепончатыми крыльями. Верхом на нём, в хитром седле, восседал Гарвда Лус. Легендарная носфератическая броня на нём была изрядно потрёпана, но цела. Издав жуткий рёв, тварь с оседлавшим её охотником кинулись следом за сопротивленцами, и тоже скрылась в столбах дыма.