«По-видимому, вот он и есть, оптимальный вариант, который ищу второй день» — подумал Привалов.

На самолете прогревали мотор, проверяли лыжи, рули...

— Все — норма! — перекрывая гул двигателя, прокричал механик подошедшему пилоту.

На пробный взлет Сироткин шел один. Не было с ним ни штурмана, ни техника. Один на один с машиной. Один на один с Бычьим Рогом — высоченным утесом, возвышавшимся над выходом в бухту и видимым даже теперь, сквозь толщу снежной занавеси.

...Поначалу АН-2 напоминал раненую птицу: подрагивая напряженно, она волочит отяжелевший хвост по земле и никак не может взмыть вверх. Но пропеллер все яростней полосует воздух, рождая сильный и тугой ветер, бежит понизу поднятая им поземка и кидается на кучку провожающих, заставляя отступать под своим напором. Движение АНа убыстряется, убыстряется...

Прижимаясь к земле, самолет пронесся через бухточку и, казалось, вот-вот врежется в каменный Бычий Рог. Но — неуловимым было мгновение — сделавшись маленьким и хрупким на фоне громады-скалы, «Антон» вдруг скользнул к вершине, как бы карабкаясь по крутому, почти отвесному боку скалы, и перепрыгнул через нее. А затем, накренившись на левое крыло, снова резко пошел вниз — на посадку.

Теряя высоту, «Антон» рос на глазах и падал прямо на людей, толпящихся на узкой береговой полоске. Снежное покрывало бухточки снова зашевелилось — как было при взлете — опять помела поземка. А вскоре «Антон» прочно, точно припаянный, упирался лыжами в ледяную «дорожку».

В часы досуга Сироткин и Кычкин нередко совершали прогулки по окрестностям. Бычий Рог — одну из здешних примечательностей — изучили досконально. Как-то Кычкин даже прошел его с шагомером вдоль и поперек, а Сироткин сказал: «Антошку» бы я здесь посадил». И не думал, не гадал, что когда-нибудь друг напомнит ему эту вскользь брошенную фразу. Теперь-то, впрочем, доказано, что произнесена она была не бездумно.

Поздравляли капитана Сироткина шумно, даже «качнули» раза три, как он ни сопротивлялся.

— Скрипач! Ойстрах! — восторгался Кычкин, обнимая друга. Лейтенант был уже в полном снаряжении — два парашюта за спиной, на поясе пистолет, ракетница, кинжал, планшетка...

— Подожди, подожди, Михаил, — отбивался Сироткин. — Мое дельце нехитрое: разбежался да прыгнул. А тебе посолоней будет.

— А где решили тебя сажать? — спрашивает Кычкин.

— То не вопрос. Я-то что! Уйду на гражданский порт, выберу, где потише. А то, знаешь, от тутошнего ветерка ушки можно простудить — свинкой боюсь заболеть, — весело жмурится капитан.

— Как говорится, «ход конем»! — смеется якут.

— А свой «ход» как называешь, гроссмейстер?

— Должен быть «мат»...

Еще похлопав друга по плечу, Кычкин отошел. Пора строить своих молодцов — тех, кому доверена операция «Племянники». Ребята подобраны один к одному — рослые, крепкие. Не подведут, не спасуют перед любыми передрягами. Оглядев десантников, Кычкин доложил подполковнику о готовности к отправке.

Из пилотской кабины выглянул Сироткин.

— «Арктика» на подходе, — объявил он. — Через семь минут пускаем первую группу.

Кычкин приказал старшине Светличному и двум парашютистам приготовиться к прыжку и сам встал у люка, чтобы проводить их. Повторять инструктаж счел ненужным, его хорошо заучили еще на земле. Светличный помог солдатам поправить парашюты.

— Молитесь, братцы, за штурмана, чтоб его арифметика не подвела, — говорил между тем Сироткин. — Чтоб не закинули вас к черту на кулички! Ну да чего там, мой штурман свою науку как стишата декламирует. — Наговорив еще кучу веселой всякой всячины, озабоченный капитан скрылся в кабине.

— Трошки она нас помотает, — вслух подумал Светличный в ту паузу, когда все замерли в ожидании скорого сигнала.

Мигнула зеленая лампочка...

Кычкин распахнул дверцу:

— Первый — пошел!

— Ну, бувайте, друзи... — и старшина исчез в клубах морозного воздуха.

— Второй-третий, пошел! — выкрикнул лейтенант, и двое, чтобы не раскидала их далеко вьюга, схватившись за руки, одновременно нырнули в холодную глубь неба.

Кычкин закрыл дверцу и подсел к солдатам Корину и Бикбулатову, с которым ему предстояло выброситься в район острова.

— У нас еще полчасика в запасе, — сказал лейтенант. — Как настроение, самочувствие?

— Как перед увольнением, — весело поблескивает чернотой глаз Бикбулатов. — Сижу и думаю, какую в тундре девушку встречу. Только об этом и думаю. Обязательно красивую, думаю. Сегодня сон такой видел.

— Он свое гнет, — замечает Корин, молчаливый, застенчивый парень. Товарищи нередко зовут неторопливого сибиряка «красной девицей». Но знает лейтенант также, что на всех тренировках и учениях этот скромняга и молчун показал себя с самой лучшей стороны. Отлично владеет парашютом, ориентируется на местности как истый таежник. Вынослив и просто по-медвежьи силен — одной рукой шутя выбрасывает пару двухпудовок.

Сержант Бикбулатов ладен, строен, высок. Он обладает какой-то кошачьей гибкостью и ловкостью. Страстно любит «плавать» в воздухе. Не раз ему нагорало по этому поводу. Сколько вызывало волнений, когда он долго не распускал парашют. Молодые солдаты, наблюдая за его фокусами, ахали в испуге: «Расшибется! Не открывается!.. Отказало!..» Но и в Бикбулатове Кычкин уверен. Он знал, кого берет с собой в эту трудную прогулку по пурге.

Взглянув на часы, лейтенант поднялся.

— Напоминаю, — строго сказал Кычкин, — не вы меня ищете, а я вас. Время — два часа после выхода к береговому откосу. Затем действовать по инструкции.

— Так точно, товарищ лейтенант! — отозвался Бикбулатов, назначенный старшим в своей маленькой группе.

Засветилась сигнальная лампочка.

— Ну, с богом, ребятки, — напутствовал их второй пилот.

— Тьфу его! Лишняя обуза, — улыбнулся Бикбулатов. Он застыл в сантиметре от пропасти, дышащей холодом и неизвестностью.

— Пошел!..

А вскоре и сам Кычкин летит в резком, обжигающем, как спирт, воздухе, видит далеко два белых парашютных гриба, медленно-медленно приближающихся к мутно-молочной пелене — потолку снежных вихрей.

...Пурга накинулась на лейтенанта с жадностью, точно его поджидала, копя нетерпеливую злость. Давно он не испытывал подобной «болтанки». Порыв ветра то клал его горизонтально, резко кинув вниз, то вдруг крутил на месте, «тушил» парашют, и жесткий шелк хлестал по лицу. Он беспрестанно менял положение рук и ног, стараясь регулировать свое падение. И совсем неожиданно было — пурга забыла о нем. Наплыла откуда-то тишина, исчез ветер... Что это такое? Что за шутки выкидывает стихия? Нет, тут, кажется, вовсе не до шуток!...

Бывают в пурге жуткие паузы — ожидание нового, сокрушительного рывка ветра. Кычкин прекрасно знал их. Если повезет, не закрутит насмерть, то он откроет второй парашют. А если...

Так и есть! Вот он, тот страшный порыв. Черный вихрь подхватил его, он уже ничего не мог соображать. Рот, нос, глаза заложил снег, длинные щупальцы обхватывают горло. Сжимают... Почти машинально он дернул кольцо запасного парашюта. Но не знал — открылся запасной или нет...

Резкий толчок — и острая боль на мгновение возвратили лейтенанта к восприятию окружающего, а затем новая волна мрака накрыла его, глуша сознание.

Когда в конторе совхоза «Арктика» появились три пограничника, с ног до головы обсыпанные снегом, все удивились: «Откуда они, как смогли приехать?» Ведь до погранпоста много сотен верст. А в такую погоду, как нынешняя, даже самые опытные тундровики вынуждены откладывать все срочные дела и сидеть возле печки. Старики открыто выражали свое любопытство, желали немедленно узнать, как эти смельчаки сумели перехитрить «снежную бабушку».