В Пергаме была когда-то знаменитая библиотека. Оно и понятно — эта война гигантов с богами не могла быть создана там, где не было вообще научного, умственного движения. Если меня не обманывает память, то Пергамская библиотека составила основу Александрийской библиотеки, благодаря ей сохранились сочинения Аристотеля, — и то движение мысли, которое изошло оттуда, до сих пор подымает нас, волнует наш ум, живет, живет в нас. И вот десять лет назад открывают часть ее в крепостных стенах, построенных в тяжелую пору Византии, — другие, живые остатки того же могучего духа, и они являются перед нами, являются близкими, родными, чарующими. До сих пор не все еще собрано.
Но одна группа, уже собранная в главной пока ротонде, удивительна. Это группа, представляющая борьбу титанов, детей Земли, с богами. Я не знаю, какая фигура лучше, я не вижу, что меня больше всего поражает в этих частью обезображенных остатках. И фигура Зевса (без головы), и Аполлона (тоже) — просто восхитительны. И Земля-Гея — подымающаяся наполовину, чтобы помочь сыну — могучая и великая по сравнению с богами и титанами! Я не думаю, чтобы авторы хотели представить гигантов проявлением животности, — мне видится в них сочувствие к побежденным, мне мнится тайное желание показать, что не все богами кончено. Это показывает и могучая фигура Матери — Земли-Геи, и чудные типы юношей гигантов, например Отоса. Виден здесь миф Прометея, и то же самое гордое чувство свободной человеческой души, выразившееся хотя бы в иных мечтах и стремлениях греческих философов (например, позже, в нам известном, часто указываемом месте Лукреция Кара).[46] А это было как раз в то время. Мне противен сделался немецкий филистерский текст объяснения этой группы, где проводится «ортодоксальное» мнение (борьба духа — богов, с животностью — титанами). Здесь видно другое, здесь видна свободная гордая мысль, мысль, гонящая Тоску, рвущаяся вперед, далеко — так далеко, как прорвались и в науке греческие философские учения! Не то ли это самое, что заставило их, на основании немногих данных, построить такие синтезы, которые не раз удивляли нас своей справедливостью? Титаны не уничтожены богами, так как не могла быть ими тронута их мать. Первоисточник остался, и победа богов должна была быть поверхностной, как поверхностна была победа богов над Прометеем. Среди созданий греческого искусства это одно из самых замечательных проявлений этого направления. Я не припомню теперь ничего другого — хотя не раз, казалось мне, подмечал я то же самое…
И. М. Гревсу[47] (Публикуется впервые)
Полтава, 1 июля 1900 г.
Я очень тронут был, дорогой Иван, присылкой твоего труда и твоей надписью.[48] <…> Я не буду теперь ничего писать о прошлом и о том глубоком, по отношению к тебе, настроении, которое оно во мне создало. Мне хочется набросать тебе некоторые мысли, какие возбудило во мне чтение твоей книги, которую я кончил вчера и прочел с большим и сильным интересом. Все вопросы так живо и душевно тобою возбуждаются и твоя книга резко отличается от обычных ученых диссертаций тем, что в ней чувствуется живой человек, вложивший часть своей души в эту книгу. Эти вопросы чужды моему обычному материалу мысли, но я не могу сказать, чтобы я совсем вдалеке от них, и что они не касались близко меня, и чтобы во многом так или иначе не соприкасались с предметом моего мышления.
Читая твою книгу, все время билась сильно и бродила одна мысль, и, даже там, где я не соглашался с ходом твоих рассуждений, невольно с интересом и любовью вдумывался в то вечное, которое отражалось во всех затронутых тобою положениях. Лично мне дороги очень два твои основные положения, из которых одно, кажется мне, не вполне тобою выявлено, хотя всюду сильно и резко тобою проводится.
Это твой взгляд на историю с точки зрения всемирной истории, т. е. изучение явлений жизни народа или эпохи с широкой общечеловеческой точки зрения. В действительности, конечно, такой взгляд ближе к действительности, и благо, если его возможно применить как научный метод. Обособленное изучение истории одного народа или государства как бы мысленно уединенного от общемирового фона, на котором она идет, может быть иногда неизбежно, удобно для решения вопросов об отдельных частных процессах — но никогда не даст нам ясного представления об основных вопросах исторического бытия, о том, что особенно близко и дорого нам, что по существу вечно. Это все равно как изучение организма без связи с его средой, как подстановка декартовского человека-машины вместо живого человека. Душа при таком изучении исчезает во всех ее живых — настоящих проявлениях.
Твоя работа в этом отношении является живым, отрадным исключением среди работ других русских историков, и я думаю, что тебе вполне удалось показать плодотворность научного применения всемирно-исторической точки зрения, так как тобой уловлены такие формы, которые пережили внешнюю оболочку отдельного государства, перелились из одного «организма» в другой «организм» (если под «организмом» мы будем подразумевать отдельный формально от человечества «народ» или государство). Меня более всего интересует история мысли, а ее изучение невозможно без полного и глубокого признания неизбежности всемирно-исторической точки зрения на человеческую жизнь.
Другой принципиальный вопрос, тобой поставленный и, по-моему, местами блестяще разрешенный, к сожалению, представлен тобой на примере, но теоретически не вполне обоснован. Мне кажется, однако, он логически неизбежно связан с всемирно-исторической точкой зрения. Это — значение конкретных примеров, частных подробных случаев для получения о явлении более правильного представления, чем в обычных в последнее время — статистических или, я бы назвал, схематических — изложениях истории. Когда история является без лиц, без имен и без всякого влияния человеческой живой личности. Это так называемая история масс и различных «исторических процессов».
Не отрицая значения таких изучений и иногда прямой их неизбежности, я думаю, однако, что они дадут нам только рамки, как бы фон, на котором идет исторический процесс, но не позволяет уловить его настоящих причин. Такой причиной является психическая личность человека вне расы, вне времени, вне государства — т. е. неизбежный и необходимый субстрат всемирно-исторического понимания истории. Приводимые тобой примеры Горация и Аттики — а еще более, должно быть, Плиния (?) дают ясное указание на основные пружины — человеческие настроения и его (человека) психология, — которые отнюдь не подпадут под статистическое и схематическое изложение истории. Мне кажется, значение и неизбежная связь психологического (т. е. личного) толкования исторических явлений с всемирно-исторической точкой зрения на историю тобой проведена, но явно не разработана.
Читая твои конкретные примеры, чувствуешь, что избранный тобою метод изучения вносит новое, более глубокое понимание исторического явления, чем привычные нам схемы или прагматические изложения событий. В области развития идей и мысли человека особенно сильно чувствуешь такое значение живой личности и недостаточность для понимания процесса общих схем: отдельный частный случай служит не только примером схемы или общего явления, он в то же время дает возможность судить об ограниченности этой схемы, дает мерку ее приложимости, позволяет чувствовать ее границы, т. е. только и дает ей научную обоснованность, так как в точном научном знании основным является знание пределов колебаний обобщения или определения. Я думаю, что выбранный тобою прием имеет большой методологический интерес.<…>
Рим в жизни человечества только пассивно сыграл созидательную роль, только благодаря железной системе своего насилия, а настоящая созидательная работа была в других углах человеческой жизни, более живых, свободных, более мирно общавшихся.
