В унисон с коллективным письмом жителей белорусского города Барановичи звучит письмо москвички Ольги Фаддеевны Бородиной — крик одной души. Она вдова гвардии полковника А. А. Бородина и сама участница войны, потерявшая на войне и мужа и сына — всех близких. Могила мужа, которую она постоянно навещала до последнего времени, была на каунасском Братском кладбище. Один из отрядов юных следопытов в Литве носит имя ее мужа, в Музее боевой славы средней школы № 37 в Вильнюсе есть «Уголок имени гвардии полковника А. А. Бородина». Ольга Фаддеевна особенно была тронута, увидев в 1984 году, в День Победы, на плите, на могиле мужа — высеченные ландыши… Но вот осенью того же, 1984 года началась реконструкция Братского кладбища. «Если кладбище нуждалось в благоустройстве и плиты на могилах постарели, то лучше заменить их новыми, — резонно замечает О. Ф. Бородина. — Зачем же уничтожать могилы? Разве они могут мешать благоустройству кладбища и портить его вид? Для того и кладбище, чтобы там были могилы, а не выровненная площадка, на которой — стелы с именами по алфавиту». Вспоминая светлый праздник Дня Победы, мы часто говорим: «Стояли не на жизнь, а на смерть». Но ведь неуважение к памяти каждого погибшего за Отечество, за торжество справедливости — всего лишь через четыре минувших десятилетия — как бы попирает законы памятливости на доброе, законы благодарности и справедливости. Понимают ли некие «деловые люди», что не везде и не во всем ускорители времени благотворны. Понимают ли, что они преподают своего рода уроки безнравственности молодым поколениям?

Четыре года назад в очерке «Пока стоит Памир», опубликованном «Литературной газетой», рассказывалось, какие коллективные усилия были затрачены, какая отвага и самоотверженность были проявлены группой альпинистов, чтобы спустить тела своих подруг по спорту, погибших девушек с горных высот к подножию гор и придать их прах земле. Теперь они лежат «на холме, усеянном эдельвейсами, на виду главных вершин». Какое благородство и мужество. Это — в горах, в экстремальных ситуациях. А что же на равнине, в повседневной жизни? Может быть, терпеливое исполнение Памяти, каждодневное, естественное, как дыхание, — труднее всего дается людям… Повторяю, более всего не корить, а поразмышлять всем миром хочется, посочувствовать друг другу… Не на словах, а всем сердцем посочувствовать, всем существом. И слезам надо верить, не отмахиваться от слез людских. Даже если взгляд твой застит розовый туман нетерпения осуществить ту или иную научно-техническую идею за счет исторической памяти, знай, что ты режешь по живому…

Много дельных мыслей высказали читатели, что и как нужно сделать, чтобы последний приют человека выглядел достойно. Например, предлагают открыть специальный банковский счет, куда могут поступать добровольные пожертвования как на поддержание культуры и порядка на кладбищах в целом, так и на отдельных могилах, на починку и реставрацию надгробий и т. д. Счет этот должен быть широко известен. Наблюдать за всем этим могут местные Советы.

В ряде писем просьба: «Внесите предложение об установлении общенародного Дня Памяти». Замечательная мысль. Днем Памяти мог бы, к примеру, быть день 22 июня или какое-нибудь другое число. Определение ежегодной даты хорошо бы всенародно обсудить, а потом узаконить.

Константин Паустовский описывал, как на острове Джерси в Ла-Манше местные жители кладут к подножию памятника Виктору Гюго — в день его смерти — несколько веток омелы. «Гюго изображен идущим против сильного ветра». Существует местное поверие: ветка омелы «приносит счастье живым и долгую память умершим». Какое мудрое миропонимание: счастье — долгая память. Не то что: умру — на могиле лопух вырастет…

Предчувствую, словно бы слышу, как в День Памяти будет звучать в каждом сердце и во всю ширь родного пространства просветляющий и тишайший колокол незатихающей жизни.

Радонеж занимает особое место в русской историко-культурной традиции. Здесь зародилось духовное движение, оказавшее глубокое влияние на историческое развитие Московской Руси XIV―XV веков. В Радонеже обрела силу идея сопротивления ордынскому игу, сложились воззрения, способствовавшие объединению русских земель, возникла среда, вне которой невозможно представить подъем культуры в эпоху Андрея Рублева и Епифания Премудрого.

В Радонеже прошли годы юности Сергия Радонежского. Около 1342 года им был основан Троицкий «в Радонеже» монастырь, получивший название благодаря своему расположению на землях одноименного княжества. Современникам Сергия было присуще восприятие Радонежа не только как княжества, но и как некоей культурной области. В летописной повести, возникшей на рубеже XIV и XV веков, говорится: «Живяше же в его [князя Владимира Андреевича] области и стране в нарицаемей в Радонеже, в его пределе, в его отчине… муж свят старец преподобен именем Сергии, игумен мнозеи братии, отец многым монастырем». Подобное восприятие родины Сергия Радонежского возникло не случайно. В истории Радонежа не только отражались формы хозяйственного уклада, социального устройства и общественного сознания русского Северо-Востока, но активно протекало их взаимодействие, в ходе которого рождалась самобытная культура Московского княжества. На землях Радонежа сформировалось органическое единство всех сторон русской культуры XIV века, единство, которое дало ей силы на века.

Этот исторический опыт может стать критерием для развития культуры будущего лишь в том случае, если памятники и историческая среда Радонежа будут сохранены. Достоянием памяти должны стать не только формы архитектуры, градостроительства, расселения, земледелия, но и те устроительные начала, которые пронизывали все стороны жизни древнерусской эпохи и обеспечивали гармоническое взаимодействие природы и общества. Если говорить кратко: экология культуры — концепция, на которой может быть основана охрана памятников Радонежа.

Экология культуры охватывает два круга проблем. Первый — изучение памятников в контексте породившей их эпохи. Второй — жизнь памятника в современном мире.

Оба эти круга проблем взаимосвязаны: роль Радонежа в синтезе московской культуры предопределяет и его место в современной культуре. В этом отношении симптоматично, что представления, которые мы теперь определяем термином «экология культуры», зародились в стенах Троицкой лавры. В работе «Троице-Сергиева лавра и Россия», написанной в 1919 году, П. А. Флоренский, говоря о будущем с убежденностью ученого и интуицией поэта, назвал Троицкую лавру и весь Радонежский край «живым музеем России».

Период, прошедший со времени написания работы П. А. Флоренского, ясно свидетельствовал о том, как далеко реальность может отклониться от оптимальной траектории культурной преемственности. В то же время этот период показал, что реальность рано или поздно возвращается к этой траектории. В настоящее время в общественной ситуации отчетливо проявляется интерес к задачам комплексного сохранения культурного наследия и исторической среды. Причины этого явления хорошо известны. Резкое расширение технических возможностей и последовавшие за ним деформации в социальной сфере обнажили невидимые обычно нити культуры, которые обеспечивают доброкачественное развитие общества. Ясно обозначившаяся перспектива бездуховности заставила обратиться к традиционному опыту прошлого. Художественному зрению людей открылся мертвенный колорит, отмечающий те широты этического пространства, за которыми размывается понятие личности. Это научило ценить тепло старых полотен, историческую насыщенность пейзажа, человеческую реальность, свойственную бессмертным прозрениям иконописи.