Начав с перепелок, с маленьких речек и творенья степей — чернозема, обратимся теперь к селедке, перенесемся на побережье Тихого океана, где когда-то она ловилась. Она хорошо ловилась! В 1965 году, попав на селедочную путину, я был свидетелем лова. На селедку возле олюторского побережья Камчатки суда наводил самолет. Просто и хорошо. Сверху давалась команда. Судно с цифрой на палубе делало разворот. И вот уже от фиолетового пятна селедочного стада, хорошо сверху видно, отрезан сетью ломоть. Еще ломоть… Еще. Судов в этом месте, маленьких и больших, толпилось более сотни. И каждый хватал селедку. Берег не успевал ее принимать, перерабатывать. Все равно ловили.

Перебираю снимки двадцатилетней давности — столпотворение судов, масса мятой селедки в воде, горы бочек на берегу. Вывозить их не успевали. Но суда, забыв, что в океане есть и другая рыба, толкались возле селедки. Тесня колхозные МРСки (которым этой селедки хватило бы до скончания веков), рыбу рвали большие суда, пришедшие со всего побережья Камчатки, с Сахалина, Приморья. Селедку, только селедку! Выгодно было рыбакам, выгодно было министерству…

Кто-нибудь возражал? Возражали председатели прибрежных рыболовецких колхозов, которых исчезновение селедки грозило пустить по миру. Робко возражали ученые. «Неразумно, бесхозяйственно ловим…» — писал в камчатской газете Иннокентий Александрович Полутов. Биологу за это выступление в печати выговорили, де, забывает государственные интересы.

В «Комсомольской правде» обо всем этом было рассказано. Рассказано в выражениях строгих, с употреблением слова «хищничество». Министерство рыбного хозяйства немедленно откликнулось: «Все верно написано, наладим, наведем порядок…» Но конюшню собрались запирать, когда лошадь была уже уведена. Впрочем, как выяснилось, даже в этот момент «конюшню» запирать не спешили…

Двадцать лет уже ждут рыбаки всей Камчатки: скоро ли возродится селедка? Нет, не спешит возрождаться… Бывший министр рыбного хозяйства ловит сейчас на удочку окуньков в подмосковных озерах. Какой с него спрос? И потому вторично поставим вопрос: как сделать, чтобы подобное не случалось?

Чтобы не ворошить только прошлое, оглядимся вокруг себя. Вот ведомство, призванное улучшать наши дела в землепашестве, — Министерство мелиорации и водного хозяйства. Оно не может пожаловаться на недостаток техники, сверхщедро оно финансируется — деньги исчисляются миллиардами. Благие дела должно вершить министерство. Но почему-то во многих местах слово «мелиорация» стало почти ругательным. Появление землеройных машин зачастую воспринимается людьми как бедствие.

Под словом мелиорация понимается улучшение земли — очищение земли от кустарников, остановка роста оврагов, очищение пахоты от камней, посадка лесозащитных полос… всего насчитывается чуть ли не четырнадцать разных работ, улучшающих землю. Мелиораторы же в своем ведомстве работу сосредоточили почти исключительно на осушении либо на обводнении земли. К чему привело осушение болотец и спрямление речек в засушливой зоне воронежских и липецких черноземов, уже говорилось. А вот собственные наблюдения последних лет в Нечерноземной зоне. Со сносом так называемых «неперспективных» деревень изымались из оборота, зарастали березняком и земли, извечно кормившие тут человека, — лучшие земли этих краев, не случайно же именно на них деревеньки и возникали.

Взамен утраченных ищутся земли «просторные», где есть возможность вовсю развернуться мелиоративной технике и где предположительно хорошо будет также комбайну и плугу. Такими обширными полигонами чаще всего являются болотца. Даже при идеально аккуратной и добросовестной работе болота больших урожаев не сулят. Но если учесть, что гончарные дренажные трубы в землю закапывал выпивший тракторист, если почти все на таких полигонах делается через пень-колоду, «облагороженная, улучшенная» земля представляет собою загубленную природу и кладбище народных денег. Примеры, позволяющие именно так говорить, я видел в Кировской области, на рязанской Мещере, в пойме реки Дубны под Москвой. И это в то самое время, когда овраги съедали более шести миллионов гектаров плодороднейших черноземов.

Подсчитано недавно, на осушительно-оросительные работы налаженный маховик мелиорации гонит средств в двадцать шесть (!) раз больше, чем на все остальные работы по улучшению земли. Министерство делает то, что выгодней самому министерству, что позволяет «быстро осваивать» щедро выделяемые деньги. Конечный же результат — земля и урожай на ней — оказывается на втором плане.

В последнее время обнаружилась еще одна беда, связанная с мелиорацией на черноземах. Поливные черноземные земли под тяжестью современной техники теряют свойственную им структуру — уплотняются до состояния камня. Это угрожает гибелью самой плодородной земле. И еще: обильный, очень часто бесконтрольный полив вызывает засоление черноземов. Тут мы пока что стоим у истоков беды. Но если она грядет, последствия будут необозримо печальными — восемьдесят процентов всего хлеба в стране мы получаем на черноземных землях.

Авторитетные ученые ставят вопрос о незамедлительном создании ведомства по охране почв. Резонно! Но разве только почвы страдают от необдуманных, грубых, нередко преследующих лишь ведомственные интересы вторжений в природу? Сколько все та же мелиорация осушила озер, свела к прямой линии живописных речек, не получив при этом никакой экономической выгоды и нанеся громадный урон нравственный. Ведь вздыбленная, исковерканная земля, исчезнувшие речки и озера, лески — это частица того, что мы называем Родиной. Зоркий глаз должен следить не только за благополучием почв. Весь обширный фундамент жизни, именуемый Природой, не должен давать трещин под ударами узковедомственных интересов, от соблазнов латать хозяйственные прорехи за счет природы, от стремления получать сиюминутные выгоды без заботы о завтрашнем дне, от бескультурья и равнодушия, наконец.

Во всех многочисленных и часто громадных по размерам конфликтах человека с природой природа почти всегда остается страдающей стороной. Она приносится в жертву при сведении концов с концами в хозяйствовании. Кто возьмется это оспорить? Неисчислимые примеры, подтверждающие сказанное, перед глазами: запланированные, но не построенные (или недостроенные) очистные сооружения заводов, брошенный на дне водохранилищ перед плотинами лес, ценнейшие руды в отвалах горных выработок, снимание нефтяных «сливок» на новых месторождениях… Грустный перечень может быть бесконечным. Причина всему: бесхозяйственность, бесконтрольность. И еще — запоздало живущая философия: о, страна большая, надолго всего хватит!

Действительно, страна немаленькая, громадный сундук природных богатств до поры до времени может маскировать безответственно запускаемую в него руку. Но всему есть предел. Сегодня, вооруженные громадной техникой, берем не щепотью, гребем лопатой, экскаваторной лопатой. И вот уже даже Сибирь застонала: не так, нерачительно ведем дело! А как его надо вести? Где регулятор процессов природопользования? Оглядевшись, мы его не увидим. Его нет.

Нет человека в стране, не лишенного чувства гражданственности, которого не волновала бы судьба четырех пятых запасов всей пресной воды государства, хранимой Байкалом. Всем уже очевидно: строительство на Байкале целлюлозно-бумажного комбината было большой ошибкой. И если бы комбинат закрыли, все вздохнули бы с облегчением, ибо чистоте и сохранности байкальской воды угрожают не только выбросы злосчастно рожденного комбината, но и вырубка для него леса вокруг Байкала, леса — хранителя озера. А рубят его, оказывается, не только, так сказать, «планово», рубят без оглядки, в том числе там, где рубить нельзя ни в коем случае. Любопытно, что обвинение это Минлесхоз РСФСР принял без возражений: «Действительно, на территории водоохранной зоны оз. Байкал имеет место нерачительное отношение к делу, допускался переруб расчетных лесосек… лесозаготовки приурочены к легкодоступным путям…» Какие комментарии тут нужны? И случай не исключительный, случай типичный, капля воды, в которой видно все, о чем до этого говорилось.