— Дженни, все хорошо? Ты как? Где-нибудь болит?

— Нет, все отлично. — шепчу в ответ. — Но очень хочется лежать.

В следующую секунду меня поднимают на руки. Только я обхватываю крепкую шею альфы, как уже через миг оказываюсь на постели.

И как ему удается так быстро и бесшумно передвигаться?

Холодные простыни, прикасаясь к коже, неприятно бодрят, и я сильнее прижимаюсь к мужчине, который ложится рядом.

— Ты такой горячий, как большая и очень приятная грелка. — признаюсь, утыкаясь носом в жесткие волосы на его груди и вдыхая обожаемый мной запах.

Слышится задорный смех. Огромная ладонь опускается на талию, а теплое дыхание ласкает висок.

— Согласен быть твоей грелкой, любимая.

От одного его слова сердце радостно замирает. Усталость и сонное состояние медленно покидают тело.

Поднимаю на альфу глаза и встречаюсь с глубокой зеленью, ограненной бескрайней нежностью. Незаметно щипаю себя за бедро под одеялом, проверяя точно ли это не сон. А он замечает, приподнимает тонкую ткань и удивленно смотрит, приподняв бровь.

— Хотела удостовериться, что все по-настоящему. — зачем-то сообщаю я и смущенно опускаю глаза. За попу тут же щипают мужские пальцы.

— Эй! — возмущенно восклицаю, демонстративно начиная отодвигаться. Но ответом мне служит лишь довольный мужской смех. Пытаюсь натянуть на себя одеяло и обиженно лечь к волку спиной, но силы не равны. И как бы я не хотела выиграть, проиграть ему мне хочется еще сильнее.

Одно властное движение и мнимая защита соскальзывает, полностью обнажая. Оуэн ласково утыкается носом в мои волосы, делает глубокий вдох, немного отстраняется и разворачивает меня к себе.

Смотрит не отрываясь, медленно скользит взглядом по телу, изучает и рассматривает, словно ему важна каждая деталь, каждая маленькая родинка, каждая незаметная черточка.

Искра нежности в мужских глазах вспыхивает и видоизменяется, наполняясь животным желанием. А я начинаю гореть под пламенем этого взгляда. Дрожь прокатывается по спине, низ живота охватывает томление, соски бесстыдно твердеют.

Как завороженная начинаю за ним наблюдать. Он ведь тоже полностью обнажен и без стеснения демонстрирует себя во всей своей первобытной красоте, напоминая греческого атлета, идеального представителя мужского рода. Когда дохожу до вздыбленной плоти с прорисованными венами, то прекращаю поиски и замираю.

Мне вдруг становится недостаточно того, что было между нами в душе. И я знаю, что моему альфе тоже мало – чувствую его эмоции. Впитываю их в себя. Он определенно желает большего. Но вместо продолжения лишь глухо шепчет:

— Отдыхай. — и тянется к упавшему на пол одеялу.

Сглатываю разочарование и прижимаюсь ближе к мужчине.

— Оуэн. — целую в скулу и как ребенок, просящий добавки сладкого мороженного, говорю, — Я хочу еще…

— Ты устала. Тебе следует отдыхать. — не знаю, убеждает ли он себя или меня, но Алекс точно была права, я стала максимально озабоченной личностью, так как моя рука сама опускается к твердой плоти и вроде как случайно накрывает каменный член. Мужчина тяжело выдыхает, — Дженнифер.

Он произносит мое имя настолько сексуально и желанно, что огонь тут же охватывает все сферы и мыли.

— У меня нигде не болит. Совсем. Честно. Ни одного неприятного ощущения.

Впивается в мои глаза пытливым взглядом, ведет внутреннюю борьбу и, к моей радости, проигрывает, оставляя скучное «отдыхай» в стороне.

Накрывает мою ладонь своей. Прикрыв глаза, позволяет водить по всей длине вверх и вниз. Меня переполняют ощущения. Радость, предвкушение, ликование. То замедляю темп, то убыстряю, наблюдая за реакцией альфы. Наслаждаюсь собственным триумфом, как он наклоняет мою голову к себе, и я теряюсь в жарком поцелуе.

Рывок и Оуэн подминает меня под себя, вновь обрушивается на губы и мгновенно подавляет напором. Разом берет инициативу в свои руки. Подчиняет, клеймит и объявляет свои права. В его глазах пылает пламя, и я с готовностью сгораю вместе с ним. Он начинает сладко терзать своими ласками, доводит до безумия, кружит на грани. Чувствую, как горячая плоть упирается в мокрые складочки. Толчок и он проникает в меня, полностью наполняет собой. Не испытываю ни боли, ни неприятных ощущений, только наслаждение, которое вырывается вместе со стоном.

— Какая же ты узкая, моя девочка, — выдыхает мне глухо в губы Оуэн.

Ласкает грудь, играет с твердыми вершинами, рассыпает по телу импульсы удовольствия. А в следующую секунду закидывает мои ноги к себе на плечи и ускоряет толчки. Глубокие и подобные полному безумию, опутывающему нас.

Глаза в глаза. Мы разделяем этот миг бешенной страсти. Есть только он и я. И наше общее сладостное желание. Стать одним целым, взлететь вместе к звездам, разбиться на атомы и собраться вместе.

Ласкаю его плечи, провожу пальцами по каменным мышцам, целую в шею, вдыхаю острый запах любимого, окутавшего все пространство.

Слышу рык зверя, улавливаю, как рвутся простыни, а затем с очередным толчком впадаю в сладостный водопад.

Вскрикиваю, содрогаюсь, тело выгибается в спазме наслаждения, а он ловит мой крик своими губами, и мир растворяется.

*

— Завтра с утра поеду к отцу и все выясню. — говорит Оуэн и гладит меня по спине.

Мы лежим в прохладной темноте гостиничного номера, обнаженные и измотанные, но не способные насытиться друг другом.

— Я тоже хочу пойти с тобой. — произношу я и с заминкой добавляю. — Я поступила необдуманно и глупо, когда позволила сообщению от неизвестного мне абонента создать смуту в голове. Твоя семья приютила и вырастила меня, но я все равно поверила незнакомцу. Но когда была заперта в той комнате, в доме дяди Эрнандо, я много раз пожалела о своем решении. А потом… когда твой отец признался, что убил моего… — голос предает и на глаза наворачиваются слезы. — Я не…

— Дженнифер, пожалуйста, не плачь. — он крепч обнимает и прижимает к себе.

— Я не хочу в это верить. Понимаешь? Мне просто хочется, чтобы этого не было. Я даже боюсь думать об этом, и я постоянно отгоняю эту мысль… потому что я… люблю папу. Люблю всем сердцем. А получается, что я люблю убийцу своего отца?

Дрожь накатывает, меня потряхивает, и истерика, которую я пыталась спрятать, все же немного проступает наружу. Но он не дает мне уйти в ее руки, не позволяет захлебнуться страхом и болью. Его близость, запах и тепло дарят надежду.

— Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Но ты же не хуже меня знаешь моего отца. Да, это может звучать жестко, но, возможно, у него были причины, малышка. Я все узнаю, слышишь. Я рядом, любимая. И я во всем разберусь.

— А что если… — напряжение иголками впивается под кожу, и я озвучиваю то, что пугает сильнее всего. — Что если у него не было уважительной причины?

Повисает тягостная тишина, после которой альфа серьезно говорит:

— Тогда отцу придется ответить за свой поступок и сразиться со мной.

— Не бойся и прими свою судьбу с улыбкой на устах. — говорит мама и ее грубая ладонь, покрытая твердыми мозолями, гладит меня по щеке. — Ты родилась для высшей цели и поможешь папе обрести здоровье и достичь величия. Ты поможешь всем нам. Узри и гордись.

Я не очень понимаю, что она имеет в виду, но киваю и прижимаюсь к женщине со светлыми волосами, в чьей толстой косе, закинутой на плечо, виднеются седые локоны. Я верю ей, ведь она моя мама. Но меня пугает, что после того, как мы пришли на поляну, мне крепко связали ноги.

Когда пытаюсь задавать вопросы, мама хмурится и просит быть послушной дочерью. Не злить их с отцом. Проявлять уважение к их слову и радовать полным смирением.

— А теперь призови свою волчицу, Дженнифер. — велит она и я слушаюсь. Рядом с нами материализуется маленький белый зверь. Сзади подходит папа с нашим соседом, и они набрасывают на волчицу сдерживающую сеть. Теперь я не смогу призвать ее, если даже захочу. И она не сможет никуда убежать, пока ее не выпустят.