Киприянов при типографии открыл первую в Москве публичную библиотеку, в уставе которой было написано: «Чтоб желающие из школ или ино кто, всяк безвозбранно, в библиотеку пришел, книги видеть, читать, угодное себе без платы выписывать мог». Двухэтажное здание библиотеки было украшено поставленными на крыше аллегорическими скульптурами «Науки» и «Просвещения». Киприянов составил и издал ряд математических руководств, несколько переводных книг.

Не отрицая того, что работа по составлению и изданию календаря, возможно, в основной своей части была выполнена Киприяновым, просто невозможно представить, что Брюс, обладая собственной глубокой и обширной базой астрономических знаний и вычислений, не принял в этом издании более значительного участия, чем «надзирание».

На втором листе Брюсова календаря был напечатан календарь с церковными праздниками и святцами.

Славу же Календарю создал третий лист, содержащий предсказания астрологические на 112 лет– от 1710 до 1821 года, «…по которым осмотри лето желаемое и круг Солнца, по оному обретати имаши господствующую планету и действы через весь год, яже изъявлены под каждой планетой». Этот лист, как указано в заглавии, является переводом «с латинского диалекта из книги Иоанна Заган», и вышел он также «под надзрением» Брюса. Четвертый лист – тоже астрологический, но его предсказания сделаны «по течению Луны в зодии».

Пятый лист представляет собой «календарь неисходный», то есть вечный, являющийся «изобретением от библиотекаря В. К.». Шестой, заключительный, лист содержал в себе краткое изложение предыдущих листов и пояснения к ним.

В течение XVIII – начала XX века Брюсов календарь многократно переиздавался в виде книги. Новые издатели, сохраняя название, дополняли, исправляли, перерабатывали текст, используя сочинения разных астрологов и прорицателей и продлевая предсказания на следующие десятилетия, так что уже к концу XVIII века его текст не имел ничего общего с первоначальным.

Вот, например, предсказание на 1989 год, напечатанное в Брюсовом календаре второй половины XIX века. Каждый читатель может припомнить этот год и сопоставить его действительные события с предсказанием.

«Предсказания общие: Весна холодная и вредная земным плодам. Лето ветроносное и чрезмерные дожди. Осень сырая с переменным ветром. Зима чрезвычайно жестокая и великие при конце морозы. Во весь год везде на хлеб дороговизна, почему и жалкое состояние черного народа, в июле и августе спадет несколько цена в хлебе; овес во весь год дорог.

Предсказания частные: Открыто будет важное злоумышление в великом Государстве. Рождение великого Принца. Перемена в Министерстве при знаменитом некогда Дворце».

контора, и в течение всего XVIII века здесь помещались различные подведомственные ей учреждения: архив, магазин, то есть склад, сукон и мундирных материалов, здесь хранились амуниция, провиант и другие адмиралтейские припасы, а также денежная казна конторы. В нижнем ярусе помещались караульные солдаты. Несколько помещений занимало судейское ведомство.

Название «Навигацкая школа», как именовали башню Сретенских ворот, потеряло смысл, и мало-помалу его вытеснило другое, данное местными жителями по старому названию местности, сохранившемуся в живой речи москвичей, несмотря ни на какие политические перемены, – «Сухарева башня». Это название окончательно закрепилось в 1730-е годы. С тех пор Сретенские ворота Земляного города и в документах именуются только Сухаревой башней. Возвышавшаяся над городом, запертая и охраняемая, Сухарева башня неизменно вызывала у москвичей и приезжих любопытство и различные толки. Все были уверены, что она хранит некую тайну, при этом многие вспоминали «колдуна Брюса», легенды утверждали, что его дух и после физической его смерти обитает в башне.

В 1785 году у Екатерины II зародилось подозрение, что московскими масонами готовится заговор с целью отрешить ее от трона и возвести на него ее сына цесаревича Павла.

Она полагала, что во главе заговора стоит известный книгоиздатель и просветитель Н.И. Новиков, и приказала московскому генерал-губернатору графу Я.А. Брюсу – внучатому племяннику Якова Вилимовича – произвести следствие.

Историк профессор Московского университета, друг Н.И. Новикова и масон Харитон Андреевич Чеботарев рассказывал (об этом пишет Снегирев, прекрасно знавший университетские предания), что все бумаги Новикова были взяты на Сухареву башню и там допрашивали членов новиковского кружка, в том числе и самого Чеботарева.

Не имея доказательств участия Новикова в заговоре, Екатерина распорядилась «освидетельствовать» изданные им книги и его взгляды – соответствуют ли они православной вере. Следователи не нашли никаких следов заговора и вообще противоправительственной деятельности Новикова, а архиепископ Платон, которому поручено было его «испытывать в вере», дал ему самую лучшую характеристику.

«Вследствие Высочайшего Вашего Императорского Величества повеления, последовавшего на имя мое от 23 сего декабря, – писал Платон, – поручик Новиков был мною призван и испытуем в догматах православной нашей греко-российской церкви, а представленные им, Новиковым, ко мне книги, напечатанные в типографии его, были мною рассмотрены.

Как пред престолом Божьим, так и пред престолом Твоим, всемилостивейшая Государыня Императрица, я одолжаюсь по совести и сану моему донести тебе, что молю всещедрого Бога, чтобы не только в словесной пастве Богом и Тобою, всемилостивейшая Государыня, мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковые, как Новиков».

На этот раз Новиков и его друзья избежали наказания, а арестованные бумаги были возвращены из Сухаревой башни их владельцу.

Осенью 1812 года Московское ополчение формировалось в Спасских казармах возле Сухаревой башни.

В середине августа формирование Московского ополчения, которого так ожидал и о котором ежедневно запрашивал Кутузов, приняв решение дать бой наполеоновской армии под Москвой, завершилось. 15 августа ему был назначен смотр и проводы в действующую армию.

Отряды ополченцев с их командирами были построены на Земляном валу и Сухаревской площади. Прибыли главнокомандующий Москвы граф Ростопчин, высшие военные чины, престарелый московский митрополит Августин. На площади и улице уже стояли толпы народа, пришедшего проводить ополченцев. Многие провожали своих родных. Перед началом церемонии обнаружилось, что забыли сшить, или, как тогда говорили, «построить» знамена для ополчения. Тогда Августин вошел в ближайшую приходскую церковь Спаса Преображения на Спасской улице и вынес оттуда хоругви.

«Он возвратился к нам, – рассказывает об этом смотре в своих воспоминаниях ополченский прапорщик М.М. Евреинов, – отслужил молебствие с водоосвящением, обошел все ряды, окропил всех святою водою, произнося: “Благодать святого Духа да будет с вами”, вручил ополчению сию хоругвь и в напутствие сказал речь, каковые он говорить имел особенный дар. Народу было, нас провожавшего, несчетное множество, и мы, переменяясь, несли хоругвь сию через всю Москву до Драгомиловской заставы».

Мемуарист пишет об одной хоругви, но их было вручено Московскому ополчению две. Ополчение участвовало в Бородинском сражении, Тарутинском, при Малом Ярославце и других, и 1813 году частью влилось в регулярную армию, часть же ополченцев была возвращена в Москву. С ними вернулись хоругви и были поставлены на вечные времена в кремлевский Успенский собор. В Описной книге собора 1840-х годов имеется запись о них: «Две хоругви, из шелковой материи, которая давно уже обветшала, с изображениями на первой с одной стороны Воскресения Христова, с другой Успения Божьей Матери; на второй – с одной стороны Воскресения же Христова, а с другой Святителя Николая. Сии две хоругви в 1812 г. находились в ополчении, и первая из оных во многих местах прострелена».

Забегая хронологически вперед, уместно здесь рассказать об эпизоде, относящемся к этому же месту действия, но в годы другой войны – Великой Отечественной. О нем вспоминает живший в детстве в районе Спасских улиц журналист С. Устинов: «Непривычно тихо было в осеннем туманном воздухе. Не звенели трамваи, не шелестели шины автомобилей. А дойдя до угла, парень увидел такое, чему в первое мгновение глаза отказались поверить. Вся Большая Колхозная площадь, а за ней сколько хватит глаз, вся Садовая-Спасская улица были покрыты чем-то белым, серым, пушистым, лохматым.