Сам по себе критерий «мудрости» в оценке деятельности чиновников не представлял ничего исключительного. Его можно считать типичным, официально пропагандируемым еще в древнем и средневековом Китае. Но настойчивое обращение к нему в исследуемый период скрывало за собой вполне конкретные политические расчеты. Подчеркивая необходимость для чиновников «быть мудрыми», правительство Чжу Ди преследовало две основные цели.
Во-первых, критерий «мудрости» был использован для защиты позиций двора в таком насущном для первых лет правления Чжу Ди вопросе, как соотношение «новых» и «старых» чиновников в административном аппарате. Этот вопрос, вставший непосредственно после переворота 1402 г., не утратил своей остроты и в последующие годы. Какова была основная позиция правительства по этому вопросу и каким образом здесь использовался тезис о «мудрости» чиновников, раскрывается в императорском манифесте от 22 апреля 1403 г.: «Государи, [обдумывающие] планы управления, должны выискивать людей, которых [они] используют. Иногда [таковых] подбирают из [сановников, служивших во времена] исчезнувших империй, иногда выдвигают [из числа своих] врагов, лишь бы только они были мудры» [23, цз. 19, 337]. Хотя приводимые далее в тексте манифеста исторические примеры сходных ситуаций касались лишь давно прошедших времен, нет никакого сомнения, что основной пафос цитированной сентенции был направлен на идеологическое обоснование действий правительства в текущий момент.
Иными словами, в данном манифесте подтверждается принятая еще в ходе переворота линия на «привлечение старых людей» к административному управлению страной, а тезис о «мудрости» служит своеобразным оправданием этой линии. Однако ее проведение в жизнь было сопряжено с немалыми трудностями. В течение целого ряда лет после переворота «старые» чиновные кадры с недоверием относились к правительству Чжу Ди, а «новые» выдвиженцы стремились оттеснить их.
Отмеченное недоверие засвидетельствовано в манифесте от 22 апреля 1403 г.: «Недавно [мне] стало известно, что в душах высших сановников все еще осталась боязнь, подозрение и беспокойство за [свои] должности. Все это происходит потому, что они не прониклись велением Неба, не уяснили моих намерений» [23, цз. 19, 338]. Желая рассеять их сомнения, император объяснял свои намерения: «Как же можно уподоблять [вас] иноземным врагам?.. Те, кто ныне занимает наиболее важные служебные посты и [решает] серьезные, строго секретные [дела], — все они не [мои] люди прежних дней, [войны] «Цзиннань». Это хорошо известно всей Поднебесной, и [вы] это знаете. Какие же еще могут быть сомнения и подозрения?» [23, цз. 19,338].
Отмеченные заверения имели реальные основания лишь наполовину. Если Чжу Ди действительно не был намерен рассматривать «старых» чиновников как врагов, то утверждение о сохранении всех важнейших постов за «старыми» людьми не соответствовало истине. О последнем свидетельствует доклад начальника пекинского Походного судебного ведомства Ло Ця-ня, поданный в начале 1405 г. Докладчик писал: «На службе при дворе следует совместно использовать как новых, так и старых людей. Сейчас же доверенные люди [императора] — это, как правило, прежние сановники вассальных уделов, что является нарушением общего порядка продвижения [по службе]» [23, цз. 39, 649]. Тот факт, что Ло Цяня обвинили за это в «сумасбродных речах», и, сначала помиловав, вскоре казнили «за казнокрадство», лишь доказывает правоту его слов и боязнь двора привлекать внимание к поднятой им проблеме [23, цз. 39, 649–650].
Беспокойство и сомнения «старых» чиновных кадров усиливались сохранением радикальных настроений против них среди некотррых «новых» людей. Например, в рапорте императору в середине 1403 г. Ли Цзин-лун сообщал, что отдельные сановники (по именам их не называет) предлагают уволить со службы всех чиновников, причисленных при Чжу Юань-чжане к изменникам, а также всех, получивших посты при Чжу Юнь-вэне. Чиновников же, выдвинутых по протекции Ци Тая и Хуан Цзы-дэна, равно как и прочих ближайших к трону Чжу Юнь-вэня сановников, предлагалось разжаловать в простолюдины [23, цз. 20, 370].
Другая группа чиновников во главе с начальником Ведомства чинов в октябре того же года подала доклад с возражением против восстановления на службе тех, кто, получив назначение при Чжу Юнь-вэне, был затем при нем же уволен [23, цз. 23, 424]. Наконец, в августе 1406 г. еще одна группа чиновников возражала против назначения на важный пост Хуан Фу, так как он был «старым сановником» времен Чжу Юнь-вэня [23, цз. 56, 832].
Император по-прежнему, как это было еще во время переворота, не шел навстречу подобным радикальным настроениям. Об этом свидетельствует реакция двора на перечисленные предложения и доклады. В первом случае резолюция гласила: «Такое решение переходит через край!.. Хотя [некоторые чиновники] и были выдвинуты [на службу] коварными сановниками, но разве [они] служили именно им? Всех их не трогать» [23, цз. 20, 370]. Во втором — наиболее полно использовался тезис о «мудрости» как единственном критерии оценки чиновников: «Людские таланты в Поднебесной — все выпестованы моим покойным отцом… Всех способных и талантливых [людей] использовать на прежде занимаемых [ими] чиновных должностях. Главные [посты] предоставлять только лишь [в соответствии] с мудростью и талантом… Как же можно отстранять [от службы] тех, кто был выпестован моим покойным отцом по той лишь причине, что они использовались [в годы] Цзяньвэнь? Отныне более не проводить такого различия, а использовать людей [на службе], сообразно их талантам» [23, цз. 23, 424]. Наконец, в третьем случае император ответил, что он «при использовании людей не делит их на старых и новых» [23, цз. 56, 832].
Последняя из перечисленных формулировок неоднократно встречается в документах начала XV в. [23, цз. 20, 369]. Однако на деле деление чиновников на «старых» и «новых» сохранялось по крайней мере до середины 10-х годов. Даже спустя значительное время после окончания войны «Цзиннань» назначения отдельных лиц на важные государственные посты могло вполне официально мотивироваться тем, что это были люди, служившие Чжу Ди еще до 1402 г. [23, цз. 58, 850–851]. В 1415–1416 гг. отмечены даже случаи выдвижения на службу сыновей бывших сподвижников Чжу Ди по военному и довоенному времени [23, цз. 162, 1837, цз. 177, 1935–1936]. Тем самым прослойка «новых» чиновников обнаруживала тенденцию к самостоятельному существованию. Со своей стороны, категория «старых» людей также сохраняла особый статус. Еще летом 1412 г. о чиновниках, получивших служебные назначения при Чжу Юнь-вэне, говорилось как о некой особой категории [23, цз. 128, 1591].
Таким образом, если императорский двор по-прежнему стремился не допустить полного оттеснения «старых» людей от участия в административном управлении, то это отнюдь не мешало ему сохранять завоеванные «новыми» политическими деятелями позиции. Яркой иллюстрацией этому служит реакция на доклад Ло Цяня. При сложившемся положении, когда «новые» выдвиженцы занимали фактически преобладающие позиции, привлекаемые к управлению «старые» люди находились практически на вторых ролях.
Создание монолитной правящей верхушки, сплоченной вокруг императорского трона, несомненно отвечало интересам нового правительства. Этой цели — стиранию наиболее острых противоречий между «старыми» и «новыми» чиновниками — и служили в конечном счете заявления Чжу Ди о предпочтении критерия «мудрости» при подборе служилых кадров. Однако ликвидировать внутренние трения было нелегким делом. Синтез единой чиновно-бюрократической олигархии при Чжу Ди безусловно шел. Но шел отнюдь не быстро и не безболезненно. И вряд ли можно было бы ожидать иного, ибо внутренняя борьба и потрясения предшествующих лет не могли исчезнуть без всяких последствий. Правительство Чжу Ди на первых порах безусловно должно было доверять прежде всего своим выдвиженцам. В «новых» людях оно справедливо рассчитывало найти одну из опор для своего господства в стране. Наоборот, «старые» сановники вполне обоснованно должны были казаться наиболее питательной средой для возможной внутренней оппозиции.
