Отход от попыток прямого сдерживания самопроизвольного процесса расширения крупной феодальной собственности в начале XV в. определил все дальнейшее развитие аграрных отношений в империи Мин. Он открыл дорогу к полному возобладанию частнофеодальной тенденции.

В точном соответствии с отмеченной позицией правительства Чжу Ди в отношении крупного землевладения находится подтверждение им юридического права расширять земельную собственность за счет обработки нови. «Семьям, у которых есть для этого силы», разрешалось обрабатывать пустующие и заброшенные пахотные поля без ограничения [23, цз. 116, 1476]. При этом, как и прежде, давались определенные налоговые льготы. Указ от 21 мая 1403 г. предписывал местным властям: «Рассматривайте дела и освобождайте от налогов тех, кто обработает и засеет пустующие и покинутые поля, которые никто [еще не занял]» [23, цз. 20 (I), 353–354]. Правда, в данном случае, как явствует из текста того же указа, освобождали от выплаты налогов лишь на один год. Но уже в 1405 г. есть данные о предоставлении освобождения сроком на три года [23, цз. 46, 715].

Заинтересованное главным образом лишь в том, чтобы в стране возделывалось как можно больше посевных площадей, правительство шло на передачу казенной необработанной земли в частную собственность при условии последующей выплаты соответствующих, положенных с частной земли (т. е. пониженных) налогов. Один из первых таких случаев зафиксирован в источниках в октябре 1405 г.: «Из уезда Сян в Хэнани доложили, что [там] более 16 цинов казенной земли уже давно заброшены… [Император] приказал вербовать людей для обработки этой земли [при условии, что] через три года [они] начнут [платить] налоги [с нее], как с частных полей» [23, цз. 46, 713]. В дальнейшем подобные действия получили силу закона. Один из пунктов императорского указа от 28 февраля 1415 г., содержавшего директивные распоряжения, гласил: «В тех случаях, [когда] местные власти освобождают [пустующие земли] от налогов и привлекают людей из других мест, давая им землю для обработки, то тех, кто получает такую казенную землю, рассматривать по тем же категориям и правилам, что [владельцев] частной земли» [23, цз. 160, 1819–1820]. Важно подчеркнуть, что это распоряжение распространялось на всю страну, а не на какой-либо отдельный район, т. е. не имело случайный прецедентный характер. Здесь мы, таким образом, сталкиваемся с целенаправленной передачей государственных земель в частную собственность тому, кто мог ее обработать. Естественно, что наибольшую выгоду от этого получали представители господствующего класса — «сильные дома», а также зажиточные слои крестьянства.

Власти заботились лишь о том, чтобы не практиковалась «тайная запашка» пустующих площадей, которая позволила бы вообще (без всякого срока) избежать выплаты налогов. В данном случае правительство руководствовалось соответствующими статьями из «Да Мин люй» [14, 101]. Иначе говоря, при предоставлении права распахивать пустующие земли, даже на условиях передачи их в частную собственность, подразумевался учет со стороны государства. Расширение земельной собственности разрешалось лишь с ведения властей и обусловливалось (пусть с некоторой отсрочкой) уплатой налогов и несением повинностей. Но тем не менее значение легализации расширения частной земельной собственности, повторенной в начале XV в., трудно недооценить. Тенденция к такому расширению, наметившаяся в конце XIV в., получила, таким образом, своеобразное признание нового правительства.

Предоставляя возможности для увеличения частного землевладения, правительство Чжу Ди одновременно шло на закрепление земельного фонда, сложившегося в результате незаконного с точки зрения действовавших установлений перераспределения. В этом отношении характерны следующие примеры. В сентябре 1402 г. на имя императора поступил доклад, сообщавший, что в стране имеется много «дарственных полей» и «полей, захваченных самовольно», которые не обложены налогами. В ответ на это императорский двор отнюдь не приказал конфисковать эти якобы подаренные или же просто самовольно захваченные земли. Он распорядился лишь приказать чиновникам собирать с них налоги [23, цз. 12 (I), 193]. Тем самым самовольный захват был санкционирован.

В том же плане весьма показательна реакция правительства на поступивший в июле 1411 г. доклад военного наместника в Шаньдуне Ван До с предложением узаконить перераспределение земли, происходящее в результате миграции населения. Сообщая о бегстве крестьян на новые места, Ван До писал: «Если включить в реестры беглый народ в Цинчжоу и в других трех областях, выдать [им] из казны волов, [сельскохозяйственный] инвентарь и семена, приказав обрабатывать землю, [то] через три года [можно будет] брать [с них] натуральный и промысловый налог. Земли же, к которым они были приписаны раньше, [следует] разрешить обрабатывать семьям, у которых есть [для этого] силы. Если [сделать] так, то поля не будут приходить в запустение, а народ приобретет спокойствие и хозяйство» [23, цз. 116, 1476–1477][41]. Император одобрил предложения Ван До и дал специальное распоряжение, чтобы их немедленно провести в жизнь.

Отразившаяся в этих прецедентах позиция властей показывает, что перед феодалами и деревенской верхушкой открывались пути к расширению земельной собственности не только за счет обработки нови, но и приобретения или же прямого захвата полей, ранее принадлежавших другим.

Описанный подход правительства Чжу Ди к вопросам перераспределения земельной собственности в сочетании с отказом от какого-либо прямого давления на крупных землевладельцев помогает еще четче определить классовую сущность его аграрной политики. Главный выигрыш от нее получали «семьи, у которых есть силы», т. е. имущие слои населения.

В дополнение к сделанному выводу можно сказать, что Чжу Ди сохранял за отдельными представителями знати «жалованные» земли. Свидетельством этому может служить поступивший в октябре 1403 г. доклад о том, что Му Шэн продолжает получать арендную плату с жалованных ему прежде полей, хотя она должна поступать в казну, ибо взамен ему выплачивается возмещение. Император же приказал не отбирать у Му Шэна арендную плату, сохраняя и возмещение [23, цз. 24, 433]. Однако других, более подробных данных о «жалованных» землях в начале XV в. в использованных источниках обнаружить не удалось.

О классовой позиции Чжу Ди свидетельствует еще один пример, непосредственно не относящийся к земельным вопросам, но помогающий пролить на них дополнительный свет. В октябре 1411 г. ко двору поступила жалоба жителей одного из уездов на местного «влиятельного человека» (хаоминь). Император по поводу этой жалобы заметил: «Все это непременно из-за вражды, которую они (жители) питают к влиятельным людям и поэтому доносят на них» [23, цз. 119, 1509–1510]. Жалоба была оставлена без внимания. Данный эпизод говорит о том, что Чжу Ди имел четкое представление о враждебности, которую питало население к местной элите, и, столкнувшись с этой враждебностью, он без колебаний встал на сторону влиятельной верхушки.

Однако, идя объективно навстречу интересам феодалов, правительство Чжу Ди отнюдь не исходило из субъективного стремления усилить эксплуатацию крестьянства, усугубить его положение. Выступая как выразитель не только узкоклассовых интересов феодалов, но и общегосударственных интересов, оно было заинтересовано в стимулировании и развитии сельскохозяйственного производства в стране. В этом своем качестве оно проявляло определенную «заботу о народе». Последнее отразилось во многих официальных документах начала XV в., и здесь вряд ли можно усматривать одну лишь демагогию (хотя она, несомненно, имела какое-то место). В них нашло выражение и субъективное стремление создать приемлемые для основной массы населения условия, чтобы обеспечить его участие в производительном труде.