Все 30-летнее царствование Чжу Юань-чжана заполнено раскрытием «заговоров», террористическими кампаниями, охватывавшими десятки тысяч человек, сменой лиц на командных постах государственной машины и армии, литературной инквизицией [47; 149; 152]. Мотивы, которыми руководствовался император, прибегая к подобным действиям, хорошо раскрываются в следующем его высказывании: «В прежние времена сановники могли идти с государем одним путем… Ныне сановники не таковы, они затуманивают государю разум, вызывают государев гнев. Группировки с коварными замыслами действуют без перерыва одна за другой…» [126, 457].
Нужно также учитывать, что борьба за усиление императорской власти происходила на фоне противоречий между различными силами в среде самого господствующего класса Китая. Это обстоятельство, с одной стороны, облегчало укрепление позиций правящего дома, а с другой — осложняло внутриполитическую ситуацию в стране. Ян Го-чжэнь, например, выделяет такие три основных слоя господствующего класса, интересы которых сталкивались друг с другом: 1) сторонники свергнутой монгольской власти; 2) «старые» китайские феодалы-помещики; 3) «новые» представители господствующей верхушки, выдвинувшиеся во время становления империи Мин. Кроме того, существовали и боролись между собой различные «локальные» политические группировки, объединившиеся вокруг отдельных лидеров или же по земляческому принципу. В качестве примера Ян Го-чжэнь называет противоборство чжэдунской группировки во главе с Лю Цзи против хуайсиской, возглавлявшейся Ли Шань-чаном [181, 4].
В этой связи следует упомянуть и о противоборстве между феодалами севера и юга страны, отмечаемом У Ханем [147, 20–21]. Уточняя позицию Чжу Юань-чжана в данном вопросе, некоторые исследователи говорят о его связи с южнокитайскими имущими слоями [49, 34, 175–176; 173, 250].
Определенное недовольство должны были вызывать в стране и мероприятия Чжу Юань-чжана в аграрной политике. Как отмечает Л. А. Боровкова, общество бурно реагировало на них [55, 169]. Такие шаги, как ограничение крупной земельной собственности, сопровождавшееся физическим уничтожением части землевладельцев и разорением десятков тысяч богатых семейств, а также изъятие в 1392 г. угодий, пожалованных сановникам за службу, не могли не встретить тайного или же явного сопротивления в среде соответствующих слоев господствующего класса [55, 162–163; 105, 62]. В то же время фактическое прикрепление крестьян к земле, заново произведенное в конце XIV в. с помощью переписи и кадастров, и быстрое нарастание норм эксплуатации приводили к усилению недовольства широких масс. Последнее выразилось в целом ряде крестьянских восстаний.
К концу царствования Чжу Юань-чжана обозначились противоречия между центральным правительством и удельными властителями. Ваны стремились получить большую полноту власти на местах, стать менее зависимыми от центра. Опасность возникновения сепаратистских тенденций в уделах осознавалась некоторыми китайскими политическими деятелями того времени. Они в привычной для Китая форме — подаче докладов на имя императора — предупреждали о возможных отрицательных последствиях системы уделов. Примером этого могут служить доклады Е. Бо-цзюя (1376) и Чжо Цзина (1388) [13, 126–127; 25, цз. 4, 52; 29, цз. 139, 7422 (3)]. Но император весьма неблагожелательно отнесся к такого рода критике. Система уделов оставалась неприкосновенной. Однако Чжу Юань-чжан был вынужден прибегнуть к предупредительным мерам. Уже вскоре после раздачи уделов он обвинил в «злоупотреблениях» пятерых сыновей: Чжоу-вана, Ци-вана, Сян-вана, Дай-вана и Минь-вана [24, цз. 11, 541]. Еще одно предупреждение о недопустимости нарушений установленных правил ваны получили в 1392 г. [189, 186]. Есть также данные, что Чжоу-ван в виде наказания в 1389–1392 гг. временно был лишен удела [29, цз. 160, 7374 (2)].
Острастка со стороны императора в лучшем случае могла несколько ослабить сепаратистские настроения держателей уделов, но не решала возникшей в связи с появлением ванов проблемы.
Таким образом, положение, сложившееся в Китае к концу правления Чжу Юань-чжана, оставалось весьма напряженным. Недовольство и противоречия проявлялись во многих областях внутренней политики. Деспотические методы управления, практиковавшиеся первым минским императором, сдерживали указанное недовольство, загоняли противоречия вглубь. Но подспудная внутриполитическая неустойчивость не исчезла. В этих условиях смерть самодержца, сосредоточившего в своих руках основные нити управления, могла послужить толчком к новому обострению внутренней борьбы в стране, выходу накопившихся противоречий наружу.
В этом свете отмеченное выше обещание правительства Чжу Юнь-вэня «начать преобразования в политике» представляется отнюдь не случайным. Оно было продиктовано необходимостью внести некоторые коррективы в политическую линию предшественника, чтобы попытаться разрядить взрывоопасную ситуацию. Можно сказать, что к 1398 г. назрела потребность в преобразованиях, явившаяся закономерным результатом определенных аспектов деятельности Чжу Юань-чжана.
Реформаторские начинания правительства Чжу Юнь-вэня
Одного намерения вводить изменения было мало для того, чтобы стабилизировать политическое положение в стране. Гораздо сложнее было решить вопрос, какие требуются преобразования и как их осуществить. Успех во многом зависел от этого. Отсюда весьма важно проследить конкретную деятельность правительства, оказавшегося у власти в середине 1398 г. Это тем более интересно, что исследователи почти не обращали внимания на данную проблему. Между тем события 1398–1399 гг. могут пролить дополнительный свет на причины и характер разразившейся затем междоусобной войны.
Назревшая необходимость поворота в политике требовала и новых исполнителей. Поэтому можно сказать, что обещанные преобразования начались с перемен в правящих верхах. Ведущее положение среди окружения Чжу Юнь-вэня заняли три деятеля: Ци Тай, Хуан Цзы-дэн и Фан Сяо-жу.
Ци Тай был военным чиновником. Его выдвижение относится к самым последним годам правления Чжу Юань-чжана. Старый император, как отмечается в источниках, стал «высоко ценить» его с 1395 г., назначив помощником начальника Военного ведомства [24, цз. 11, 540]. Поводом к выдвижению согласно официальным биографиям Ци Тая, послужило образцовое ведение им служебных бумаг. Однако нужно учитывать, что после широкой волны гонений на старые командные кадры в 1392–1393 гг. создались благоприятные условия для выдвижения новых лиц. Поэтому появление таких «нобилей», как Ци Тай в 90-х годах XIV в., не представляется удивительным. Неизвестно, чем он оправдал доверие Чжу Юань-чжана, но за несколько дней до смерти императора его назначили старшим помощником начальника Военного ведомства. В своем последнем устном наставлении наследнику престола Чжу Юань-чжан рекомендовал поручить Ци Таю «заботу о судьбах страны» [16, цз. 10, 783].
Хотя Ци Тай был креатурой покойного императора, в этом деятеле можно видеть нового человека на политической арене, ибо он практически не был связан с претворением в жизнь основных мероприятий старого правительства.
Возвеличение Хуан Цзы-дэна связано с тем, что он учился вместе с новым императором [24, цз. 11, 540]. Официально он занимал пост тайчанцина в Академии Ханьлинь[10]. Юридически обязанностью тайчанцина было ведать обрядами в храме предков императора. Но в источниках прямо сообщается, что на Хуан Цзы-дэна были возложены отнюдь не жреческие функции: он должен был управлять военными делами государства совместно с Ци Таем [29, цз. 4, 7103 (4)].
Фан Сяо-жу, занимавший до 1398 г. должность преподавателя в одном из провинциальных училищ, был вызван в столицу меньше чем через месяц после кончины Чжу Юань-чжана. Фан Сяо-жу сделали членом Академии Ханьлинь, состоящим в императорской свите. Каких-либо конкретных полномочий он не получил, но имел прямой доступ к императору и ежедневно беседовал с ним «о пути древних», т. е. о самых различных политических делах. Есть данные, что Чжу Юнь-вэнь обращался к Фан Сяо-жу за советом при разрешении всех сложных вопросов [38, 116]. Последнему принадлежало также решающее слово в случае спора сановников на придворных аудиенциях [38, 116]. Как отмечается в источнике, Фан Сяо-жу и его доверенные люди «самоуправно» обсуждали все государственные дела [33, цз. 4, 51].
