Экологическая среда, система представлений и социальной организации

Монголы практиковали шаманизм, символическую систему, включающую материальную жизнь, социальную организацию и «религиозные» представления общества. В XII в. племена были разделены на две группы согласно их образу жизни и характеру их экономики: «лесные» охотники и степные пастухи [Vladimirtsov 1948, p. 39].

Шаманизм охотников определял образ жизни малых групп, которые обитали в лесу. В Сокровенном сказании сообщается, что территория предков Чингис-хана, находящаяся у истоков Онона, богата «соболем, белками и крупными животными» [§ 9]. В этой древней форме шаманизм основывается на принципе обмена между двумя мирами: человек питается дичью, тогда как духи диких животных потребляют жизненную силу людей. Обмен между этими двумя мирами рассматривается в контексте «союза» с духами животных, по модели матримониального обмена. Периодически от имени сообщества шаман реактуализирует этот «союз» ритуалом, который представляет его брак с дочерью духа леса, дарителя животных.

Экономическое значение скотоводства, которое продолжало развиваться с появлением, империи, способствовало изменению образа жизни и, следовательно, системы представлений монголов [Hamayon 1980, p. 113; Vladimirtsov 1948, p. 39–44]. Что является по-настоящему важным в шаманизме скотоводов, так это родственные связи: предки были на первом месте, и живые находились в зависимости от них. Умершие становились, таким образом, «активным элементом сверхъестественной природы». Функция шамана также трансформировалась, так как легитимность его обязанностей перед общностью исходила от предков. Он брал на себя во время родовых ритуалов роль посредника между духами мертвых и кланом; он подтверждал неизменность группы и исправлял нарушения порядка. Устный характер шаманской практики, который основан на персональных отношениях, которые шаман, как считается, устанавливал с духами, противопоставляется а priori всем письменным сведениям. Это объясняется тем, что в средневековых источниках обнаруживается слишком мало упоминаний ритуалов и практик.

Племена складывались из разных кланов и линиджей, которые восходили через патрилинейную систему родства к эпонимическому основателю [Vladimirtsov 1948, p. 56; Jagchid, Heyer 1979; Fletcher 1986, p. 1–35]. Эти кланы практиковали строгую экзогамию; были запрещены браки между потомками одной «кости (yasun)» или линиджа. Для соблюдения правил экзогамии монголы должны были знать наизусть имена предков до девятого поколения. Монгольское общество, впрочем, разделялось на части: патрилинейный линидж (oboq) и кланы формировали «структурно эквивалентные единицы», тогда как иерархия, основанная на старшинстве, предписывала «отношения между кровными родственниками в границах этих групп». Роберта Амэйон подчеркивает, что две инстанции распределяли власть: старшие клана, которые обеспечивали этим руководство, и вождь, на которого возлагалась ответственность за группу — «сообщество охотников и воинов» [Hamayon 1980, p. 112]. Монголы, как и другие номады степей, фиксировали сведения о взаимоотношениях с внешним миром в системе мести. Сокровенное сказание «читается как серия актов мщения». В этой системе сочетались обмен, регулирование и социальная динамика.

Новый порядок Чингисидов

Итак, унификация степи Чингис-ханом маркирует прекращение связей, описанных выше [Barfield 1989; Allsen 1994, p. 321–413; Togan 1998]. За несколько десятилетий «все люди, живущие в войлочных юртах», на территории от Маньчжурии до Венгрии, волей-неволей стали членами огромной империи, правящим классом которой были кочевники. Испытания Темуджина-ребенка определили решительный стиль его политики по отношению к племенам: он использовал в своих целях систему кровной мести, действующую прежде. Исенбике Тоган обозначила этот процесс «детрайбализацией» политики, приведенной в действие Чингис-ханом [Togan 1998, p. 13]. Эта детрайбализация проявляется прежде всего в самовольной интронизации — претензии на хаганский престол. В 1187 г. Чингис-хан был окружен значительной свитой «соратников (nokod, sing. nokor)», которые были привлечены силой его характера и его способностями. Качество нукер основывалось на преданности и таланте. Новый порядок, созданный Чингис-ханом, был искусственной системой, в которой подчинение бывших лояльных, но ненадежных племен заменялось на контролируемую индивидуальную преданность вождю. Изобретательность хагана позволила сохранить иерархию между старшими и младшими, принцип старшинства, который традиционно обеспечивал продвижение в линеарной системе, и соединить его с принципом индивидуальных связей, составлявших основу отношений между нукерами и вождем, но в иерархических рамках. Эта политика имела целью создание общества, в котором индивиды, какой бы ни была их принадлежность (к племени, этносу или религии), могли бы служить общей цели.

а. Политический и военный порядок

Высший судья в патримониальном государстве

Фигура Чингис-хана-законодателя представлена в работе Плано Карпини: «Он [Чингис-хан] возвратился в свою страну и там установил разнообразные законы и предписания, которым татары точно следуют» [Carpini 1929, p. 64]. Чингис-хан, действительно, осознавал, что он должен был для обеспечения стабильности Монгольского государства создать центральную, по отношению к прежним клановым структурам, власть и отнять, по существующей традиции, власть, которой они были облечены. Таким образом, он мог стремиться к устранению «всех форм солидарности, которые не были на службе центральной власти» [Hamayon 1980, p. 121]. На хурилтае 1206 г., когда Чингис-хан основал Монгольское государство (yeke monggol ulus), он усилил его созданием высшего юридического органа. Он обязал Шиги-Худуху [Ratchevsky 1965, p. 87–120], назначенного высшим судьей, осуществлять контроль над населением империи: «Будь для меня глазами, которые смотрят, ушами, которые слышат. Никто не смеет ослушаться твоих решений! — распорядился он. — Среди всего народа наказывай воровство, предотвращай ложь; приводи к смерти тех, кто должен умереть, наказывай тех, кто должен быть наказан».

Функции Шиги-Хутуху, назначенного судить преступления в империи, представлял собой прототип монгольского юридического механизма, yarghu [Morgan 1986, p. 173–175; Lambton 1988, с. 95–96, 274275]. В персидских источниках термин yarghu используется для обозначения суда по расследованию дел, которому поручалось — часто с использованием пыток — производить расследования преступлений свергнутых министров, коррумпированных чиновников и других «врагов» государства. Термин происходит от монгольского слова jargu, которое означает: дело, жалоба, правосудие. Судебные процедуры yarghu были восприняты мусульманами как нечто противоположное шариату, воплощавшие полный произвол.

Ибн Арабшах упоминает среди правил Ясы практику перевода свободных людей в рабов и передачу людей по наследству [Ibn ’Arabshah 1832, p. 233]. Свидетельство Ибн Арабшаха, очевидно, — эхо, достаточно деформированное, имперского института: раздела земли и населения между Чингисидами.

В монгольском доимперском обществе nutuq (тюрк. yurt) означало территорию, достаточную для содержания некоторого числа кочевников [Vladimirtsov 1948, с. 144]; это население принадлежало «сеньору/правителю (нойону)», который контролировал и территорию, на которой они жили. Чингис-хан сохранил основу этой организации управления территорией и людьми полностью как «родовое достояние», принадлежащее ему самому, четырем сыновьям главной жены и последней. Это новое положение отмечается в § 203 Сокровенного сказания. Чингис-хан говорит Шиги-Хутуху: «Когда же, с помощью Вечного Неба, будем преобразовывать всенародное государство (ulus)… Произведи ты мне такое распределение разноплеменного населения государства: родительнице нашей, младшим братьям и сыновьям выдели их долю (qubi), состоящую из людей, живущих за войлочными стенами, так называемых подданных (ирген); а затем выдели и разверстай по районам население, пользующееся деревянными дверьми» (сравни: Al-Juvayni 1912, с. 1, 31–32).