Законы требовали от подданных соблюдать общие (общегосударственные) интересы. Если кто-то знал о нападении врага и не сообщил, не упредил других, он подлежал смертной казни: «Если человек, видевший, что идет большое войско, не объявит об этом, его казнить. Движимое и недвижимое имущество его конфисковать» [Насилов 2002, с. 40, 57].

Ханы и представители высшего сословия — нойоны (хунтайджи, тайджи и т. д.), блюдя общегосударственный интерес, должны были участвовать в съездах (сеймах) — «если человек ханского происхождения не приедет на съезд, взять с него сто лошадей и десять верблюдов» [Там же, с. 55]. Эти сеймы обладали законодательной властью, их решения были общеобязательными к исполнению. «Если человек ханского происхождения этот закон нарушит, с него следует взять тысячу лошадей, сто панцирей, сто верблюдов» [Там же, с. 53]. Хан не имел права покидать поле боя, тем более бежать с поля боя: «Если человек ханского происхождения во время сражения сбежит, взять с него тысячу лошадей, сто верблюдов и сто панцирей» [Там же, с. 54]. Ханы не должны были враждовать: «Если ханы обнажат друг перед другом холодное оружие, взять тысячу лошадей и сто верблюдов» [Там же]. «Если один нойон убьет другого, то его выгнать. Улус его разделить. Половину отдать (родственникам) убитого» [Там же, с. 49].

Выше мы упоминали о том, что участие в съездах тех, кому это было положено, являлось обязательным, опоздания на съезд и военные сборы было наказуемым: «Если кто опоздает на съезд больше, чем на трое суток, с того взять десять лошадей и одного верблюда. Если совсем не приедет, взять сто лошадей и десять верблюдов». «Если кто опоздает на военные сборы больше, чем на трое суток, взять с того личные доспехи нойона и оседланную лошадь» [Там же].

Страна обслуживалась единым судом. Судьи, «держащие закон», вызывали истцов и ответчиков. Неявка в суд после трех вызовов наказывалась штрафом лошадью. Столь же объединяющим фактором была единая государственная почтовая служба. Если кто не давал посланцу-элчи с княжеским поручением лошадь, то с того брали девяток (четыре головы крупного скота и пять голов мелкого) [Там же, c. 43]. «Если простолюдин не дает подводу, взять с того лошадь» [Там же, с. 45]. Если же «кто, назвавшись гонцом, обманным путем возьмет подводу и довольствие, взять (с того) три девятка» [Там же, c. 56]. Особенно срочными полагались «три дела», первым из которых являлось объявление войны (два других — ссора нойонов и болезнь высокопоставленного лица).

Халха — «Три халхаских аймака», имела единое административное деление: аймак, хошун, оток и нунтук.

Положение ламаизма на начало XVII в. определял «Монашеский закон» 1617 г. и «Религиозный закон» 20-х гг. XVII в. За преступления против представителей религии и порчу культовых сооружений предусматривались суровые наказания. Наказания были различны, но касались как простолюдинов, так и лиц ханского достоинства.

Таким образом, кочевое общество, в данном случае Халхи, выработало своеобразный тип государственности: власть, как во времена Чингис-хана, принадлежала ханскому роду. При реальной возможности четко и бескомпромиссно признать единого хана появилась своеобразная ханско-родовая демократия: ханы и нойонство, собираясь на съезды, образовывали своеобразный парламент, который решал дела Халхи и принимал законы, обязательные для исполнения во всех трех аймаках Халхи. Чуть позже в процессе разработки законов принимали участие и представители Джунгарии, ойратов. Законы и религия цементировали Халху. Они, как римское право в Западной Европе, придавали известное единство всему монголоязычному миру.

Монгольское право продолжало традицию композиций центрально-азиатского кочевого мира, оно выработало свои меры наказания — штрафы скотом (девяток, пяток — конь, бык и три барана). Штраф скотом выступал как самостоятельная мера наказания и не смешивался с конфискацией имущества как мерой наказания дополнительной. Там, где был закон, санкционированный не обычаем, а волей господствующего класса, каковым являлось нойонство, было и государство, какие бы своеобразные формы оно не принимало.

Вернадский Г.В. 1939. О составе Великой Ясы Чингис-хана. Брюссель.

Вэй шу [История династии Северная Вэй].

Голстунский К.Ф. 1880. Монголо-ойратские законы 1640 г. СПб. Гурлянд Я.И. 1904. Степное законодательство с древних времен до XVII столетия. Казань.

Жамцарано Ц., Туру нов А. 1920. Обозрение памятников писанного права монгольских племен: Сборник трудов Иркутского государственного университета. Вып. 6. Иркутск.

Доватур А.И., Калистов Д.П., Шишова А.И. 1982. Народы нашей страны в «Истории Геродота». М.: Наука.

Их цааз. 1981. Их цааз. Памятники монгольского феодального права XVII в. М.: Наука.

Латышев В.В. 1948. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. Вестник древней истории, № 1.

Насилов А.Д. (перев.). 2002. Восемнадцать степных законов. Памятник монгольского права XVI–XVII вв. / Пер. и иссл. А.Д. Насилова. СПб.

Суй шу [История династии Суй].

Таскин В.С. (перев.). 1968. Материалы по истории сюнну. Вып. 1 / Пер. В.С. Таскина. М.: Наука.

Таскин В.С. (перев.). 1973. Материалы по истории сюнну. Вып. 2 / Пер. В.С. Таскина. М.: Наука.

Хоу Хань ту [История династии Поздняя Хань].

Шаргородский М.Д. 1957. Наказание по уголовному праву. ч. 1. М.

Чжоу шу [История династии Чжоу].

Ши цзи [Исторические записки].

В XIII в. монголы во главе с хаганами, потомками Чингис-хана, прошли путь из неизвестности до ранга великих завоевателей. Формирование Монгольской империи изменило акценты в истории Евразии: почти полтора века страны с древними традициями оседлого образа жизни, такие, как Китай и Иран, были подчинены власти народа степей [Morgan 1981, p. 121–125, 1986а, p. 5–31; Jackson 1999]. Вторжение в мусульманскую империю — Дар ал-Ислам — кочевых племен, образ жизни и религия которых были чужды мусульманам, настолько сломило их дух, что впервые большая часть исламской империи оказалась под властью немусульман. Это геополитическое потрясение вызвало немедленную реакцию — появились рассказы и мифы, которые развивались по мере того, как монголы закреплялись в сердце Дар ал-Ислама. Символом этого чужеземного господства в странах ислама стала «Великая Яса», lex mongolica, которая противопоставлялась исламскому закону — шариату.

С самого начала упоминания Ясы в средневековых источниках свидетельствовали об амбивалентности, которую проявляет термин в интерпретации авторов. Монголы были народом устной традиции, но только до Чингис-хана, который приказал приспособить уйгурское письмо к монгольскому языку. Несмотря на это, нет ни одного исторического труда в оригинальной форме на монгольском языке, они существуют только в китайской или тибетской версии [Bira 2000, p. 156–160; Allsen 2001]. Это касается и Сокровенного сказания — основного текста монгольской идентичности, в котором неоднократно упоминается Яса, в смысле правил, изданных правителем. Источники, в которых говорится о «Великой Ясе» или даже о совокупности (системе) яс, не имеют отношения к монгольской культуре. В частности, речь идет о средневековых исламских источниках. Научная традиция опирается именно на них в попытке понять идею «(Великой) монгольской Ясы».

Этот парадокс является отправной точкой данной статьи. Мы увидим, что рефлексия вокруг Ясы с XIII в. вписывается в определенный исторический контекст: навязывание монгольского порядка части Дар ал-Ислама и идеологическая война, которая разворачивается между мамелюками и монголами Ирана вследствие притязаний последних на страны Леванта. Это присутствие монголов в Дар ал-Исламе толкнуло мусульман к усилению противостояния шариата и «Великой Ясы», которая с течением времени становилась все более мифической. Исследование средневековых источников показывает в действительности, что большая часть авторов под термином Яса подразумевает систему правил, изданных хаганом, так же как и определенное число правил обычного права монголов.