Начиная с XVIII в. и до недавнего времени исследования Ясы остаются в русле этих концепций. Мы предлагаем прояснить понятие Яса через различение его прямого смысла в монгольском языке и его более широкого значения у мусульманских авторов. Именно к этому последнему пониманию Ясы мы прибегаем для анализа ее содержания. Речь идет об обсуждении смысла императорских декретов, обычаев в контексте истории и антропологии, принимающих в расчет место происхождения и систему представлений монголов. Одновременно мы осветим причины неприятия некоторой частью мусульман некоторых обычаев и запретов. Для этого мы должны принять во внимание историческую обстановку, в которой развивалась в мусульманской империи идея Великой монгольской Ясы.

Накануне появления на исторической арене, на заре XIII в., нестабильные племена кочевников Монголии были объединены энергичным вождем Темуджином, будущим Чингис-ханом, который практиковал «политику страха» с целью устрашения народов, которых он желал подчинить, следуя традиции эпической мести [Aubin 1974, p. 656–684]. Те, что подчинились, — уцелели, тогда как сопротивление влекло за собой оскорбление и наказание всеобщей резней. Это объединение в конфедерацию племен маркировало решающий поворот в истории монгольского общества. Действительно, в течение нескольких десятилетий эти кочевники степей создали обширное государство, которое, хотя и управлялось традиционным патримониальным путем, вскоре было оснащено необходимыми юридическими и административными структурами для контроля над всеми завоеванными территориями.

Подчинение мира Тэнгри (Небу)

Современная историография часто выдвигает на первый план «небесный мандат», которым «Вечное Небо (mongke tengeri)» наделило Чингис-хана, объясняя этим стремительность завоеваний. Мари-Лиз Беффа, опираясь на лингвистический анализ концепта «Небо (tenggeri)» в Сокровенном сказании, особенно подчеркивала этот тезис [Beffa 1993, p. 215–236]. Понятие «мандат Вечного Неба», или «указ Вечного Неба (mongke tengeri-yin jarliq)», в действительности появляется только после интронизации хагана в 1206 г., когда с целью подвергнуть сомнению его легитимность в качестве вождя Тэб Тэнгри (сына хонхотанского Мунлика) говорит: «Указ Вечного Неба о предзнаменовании хагана таков: один раз оно говорит, что Темучжин будет править улусом [Vladimirtsov 1948, p. 131], в другой раз, — что это будет Хасар [HSM 1994, § 244]». Вскоре Чингис-хан уничтожил Тэб Тэнгри, «глашатая Неба» [Al-Juvayni 1912, I, 29]. Мари-Лиз Беффа считает, что в 1207 г. невозможно было избавиться от Чингис-хана лишь через выяснение соотношения сил и что по этой причине был сделан намек на сверхъестественное. Но она констатирует, что в последних главах Сокровенного сказания Чингис-хан явно взывает к Небу, как, например, в § 240, где речь идет о том, чтобы упорядочить армию, когда «молятся Великому Небу», чтобы подчинить тумэтов [Beffa 1993, p. 222–223]. В начале своего жизненного пути Чингис-хан еще не был «наделен мандатом», но он был «охраняем Небом», которое посылает ему знаки благосклонности, проявляющиеся в победах, которые он одерживал над врагами.

Завоевание Восточного Ирана

«Небесный мандат» не являлся причиной первого вторжения на иранскую территорию в 1219 г., оно было результатом разрушительной политики Хорезмшаха Ала ал-дин Мухаммада, который господствовал в то время на большей части Восточного Ирана. В 1215 г., вскоре после падения Пекина, Чингис-хан пытался установить торговые связи с двором иранского правителя. Он отправил делегацию с посланием, в котором просил разрешения на свободное передвижение своих торговцев и караванов по их территории. Хаган рассматривал Ала ал-дин Мухаммада как равного: «Я правитель территорий, где солнце встает, Вы же правитель территорий, где солнце садится» [Al-Juvayni 1864, p. 336]. В 1218 г. караван, сопровождаемый четырьмя торговцами, прибыл в Отрар; все они были уничтожены наместником Хорезмшаха, который отказался выдать виновного. Эти события вызвали нашествие на Восточный Иран, закончившееся полным уничтожением (qatl-i’amm) населения крупных городов Трансоксиана и Хорасана.

Помимо непосредственных политических последствий, дело Отрара свидетельствует о важности, которую Чингис-хан придавал торговле. Будет видно, что некоторые правила Ясы имели целью создание благоприятных условий, облегчающих передвижение оптовых торговцев на территории империи, и регламентацию их деятельности.

Продвижение к странам Леванта

Завоевание мусульманских стран, начатое Чингис-ханом, было завершено его третьим преемником во главе империи — Мункэ (1251–1259). Он решил, что, оставаясь в любом случае под его властью, иранские страны могли бы образовать один улус под властью его брата Хулагу. Миссия последнего заключалась в том, чтобы внедрить обычаи (rusum va yusun) и правила (yasa) Чингис-хана на территориях «от Окса до Египта» [Rashid al-Din, 1957, с. 23]. Целью Мункэ в отправлении Хулагу в Иран было взять под свой контроль богатства страны. Закончив завоевание, Хулагу возвратился в Азербайджан, где монгольские войска могли найти пастбища, необходимые им для выпаса крупного рогатого скота и лошадей.

Претензии монголов на земли ислама этим не ограничились. В декабре 1259 г. армии Хулагу разместились на севере Сирии. Монгольские войска попытались пройти вперед, но их продвижение было остановлено в декабре 1260 г. султаном мамелюков ал-Малик ал-Музаффар Кутузом и Байбаром, которые одержали знаменитую победу в Айн Джалут [Amitai-Preiss 1992, p. 119–150]. Состояние войны между мамелюками и иль-ханами длилось более шестидесяти лет, вплоть до подписания мирного договора в 1323 г. [Amitai-Press 1995].

Поражение монгольских войск в Айн Джалуте в 1260 г. зафиксировало территории влияния: мамелюки доминировали в странах Леванта, тогда как с другой стороны сирийской пустыни иль-ханы завоевали Месопотамию, сердце аббасидского Дар ал-Ислама. Претензии иль-ханов на Сирию подтверждаются многочисленными посольствами, отправленными на латинский запад с целью заключить мир между христианскими принцами и папством. Одновременно они отправили письма и послов к мамелюкским султанам, призывая их к подчинению. Этот дипломатический обмен дал повод к настоящей идеологической войне между двумя государствами.

Мамелюки пришли к власти в тот момент, когда в Дар ал-Исламе формировалась новая идеология: преемники Чингис-хана отстаивали свое право «императорской счастливой судьбы (suu)», дарованной правящей семье «Небом» [Rachewiltz 1973, p. 21–36]. В этом контексте любой суверен, который отказывался подчиняться монгольским властям, считался выступающим против не только преемников Чингис-хана, но и самого «Тэнгэри». К этой теме периодически возвращаются в историографии пост-чингисовской эпохи: все народы земли приглашаются «быть в мире и гармонии с монголами», иначе говоря, к полной и безусловной покорности [Amitai-Press 1999, p. 62]. В письмах, отправленных иль-ханами на запад, делается акцент на небесный мандат; все они начинались определенной формулой, как мы это видим в письме Аргуна к Филиппу Красивому (1289): «Силою вечного неба, счастьем хагана мы говорим (mongketenggeri-yinkucun-dur, qa’an-usuu-dur […] ugemanu)» [Les lettres… 1962, с. 17–18].

Встретившись лицом к лицу с «монгольским nasab», мамелюки (низкого происхождения) не могли предложить чего-либо подобного: они были отмечены печатью отсутствия преемственности в мире, неотступно следующем генеалогии. В 1269 г. иль-ханид Абага написал Байбарсу в послании: «Лучшее, что ты можешь сделать — это мир с нами… Ты раб, купленный Сивасом, как можешь ты противостоять правителю земли?» [Amitai-Press 2001, p. 107]. Абага, правитель императорской крови, владеющий мандатом Неба, мог только выразить свое презрение незаконным мятежникам, не имеющим благородных предков. У Байбарса не было другого выбора для доказательства легитимности своей власти как только представиться защитником истинной веры перед лицом языческой и тиранической династии.