Колеса повозки поскрипывали, натужно катясь по вязкой грязи, тихий шелест дождя убаюкивал, а под боком у Мелихаро дремать было тепло и уютно. Демон со свистом посапывал, что свидетельствовало о крепком и мирном сне, но, сколько я не сбрасывала со своего плеча его руку, оказавшуюся там якобы случайно, она вновь возвращалась на прежнее место, стоило мне только уступить дремоте. Отодвинуться от него я не могла, поскольку все оставшееся свободное место занял магистр Леопольд, подергивающийся в такт своим похрапываниям. Хоть на душе у меня скребли кошки, а страх перед будущим то и дело накатывал муторной волной, странное чувство согревало мою душу, когда я приоткрывала глаза, чтоб сонно покоситься по очереди на спящих спутников.

С некоторым сожалением я услыхала сквозь сон, что шум ветра в листве сменился отдаленным лаем собак, ревом домашней скотины и звонким стуком топора – кто-то без устали рубил дрова, готовясь к холодам. Зевая, я высунула голову наружу и убедилась, что мы въезжаем в предместье столицы, запахи и звуки которой я уже успела подзабыть, теперь заново открывая для себя их богатство и силу.

Конечно, в мире существовали города и побольше Изгарда, но я, с отвращением оглядывая чудовищное на мой взгляд скопление домов и людей, подумала, что для меня и этого хватит с головой. Сонный маленький Эсворд, к которому я привыкла за последние годы, казался деревушкой даже в сравнении с околицей столицы. Не успели мы добраться до городских ворот, как я испытала тоску, которой не знавала уже больше десяти лет – так же подавленно и ничтожно я чувствовала себя в тот раз, когда увидела этот город впервые. Но тогда моя детская душа все еще была любознательна и открыта, и это помогло побороть отчаяние, сковавшее меня по рукам и ногам при виде лабиринтов тесных улиц и бесконечной череды домов, лепившихся друг к другу, как поганки на старом пне. Удивительно, но дети подчас более стойки, чем взрослые люди – сейчас я не сразу сумела совладать с приступом страха, охватившим меня при мысли, что сейчас этот огромный город поглотит нас без остатка, как прожорливейший монстр с бездонным брюхом.

Мои спутники, напротив, воспряли духом при виде городских стен – Леопольд с воодушевлением предположил, что здесь на каждом шагу имеются харчевни, что, по его мнению, приравнивало это место к райским кущам, а Мелихаро заявил, что хоть и отвык от светской жизни, однако в былые времена его персона считалась украшением многих дамских салонов в иных столицах.

Пока я с неприязнью глазела на окраинные столичные пейзажи, тщетно борясь с ужасом, который они мне невольно внушали, повозки приблизились к городским воротам. Несмотря на послеобеденное время, проезд был перекрыт множеством колымаг разного пошиба. Обычно подобное столпотворение у городских ворот наблюдалось поутру, когда крестьяне и монахи, приторговывающие плодами трудов своих, торопились на городские рынки. Но причины удивительной толчеи быстро объяснились. Не успели мы выбраться из повозки, кряхтя и зевая, как милейший господин Силумн очутился поблизости и, понизив голос, сообщил с заговорщицким видом:

– Придется обождать. Из-за готовящихся празднеств в столицу съехалось множество народу, желающего поглазеть на представления. Торговцы из окрестных городов решили, что их здесь ждут крупные барыши и прибыли сюда с товарами, но местный торговый люд воспротивился, не желая терпеть убытки из-за конкуренции. Изгардские купцы сговорились с городскими властями и стража не пропускает в город повозки, груженые товарами, если у их хозяина нет при себе особого разрешения, которое не так-то просто раздобыть.

– Так вас могут и не впустить в столицу? – встревожился магистр Леопольд, бросив на меня недобрый взгляд.

Лицо господина Силумна просветлело, и он с многозначительной улыбкой заверил нас, что его приятелям-фивейцам беспокоиться нечего. Вновь я почувствовала, что господин Барнаба умалчивает о чем-то, чем очень хотел бы похвастаться.

Шаг за шагом вереница фивейских повозок продвигалась к воротам, с трудом протискиваясь между такими же гружеными колымагами, чьи хозяева не скрывали своей досады – то были торговцы, которых не впустили в город. "Соседями будете", – читалось на их кислых лицах при виде нашего каравана. Я не слишком беспокоилась из-за этой проволочки, ведь мы могли пройти в город сами по себе, но меня одолевало любопытство, отчего наши новые знакомцы так уверены в успешном исходе своего дела.

С удвоенным вниманием я следила за фивейцами и держала ухо востро, не отставая от господина Силумна ни на шаг и жестами призывая чародея и демона следовать моему примеру. Мне не удалось бы внятно объяснить причины моего интереса к делам случайных попутчиков, однако я была уверена, что эту тайну нужно разгадать как можно точнее.

Стражники, порядком подуставшие от ругани с расстроенными гостями столицы, вначале одарили торговцев из Фиве неприязненными взглядами. Но как только господин Барнаба, бывший негласным предводителем своего отряда, подал капитану стражи свои бумаги, тот сразу же подобрел, едва ли не по-родственному улыбнулся фивейцам и произнес:

– Подпись самого предстоятеля храма Святой Лукреции! Приветствую вас, добрые братья. Пусть бог ниспошлет вам удачу в торговых делах!

И он сопроводил эти слова улыбкой, не уступающей по многозначительности тем, что освещали лица фивейцев. Несомненно, тут было над чем поразмыслить, и относись я к Лиге Чародеев чуть лояльнее, то немедленно бы известила ее представителей о том, что в город прибыли люди, за которыми нужен глаз да глаз.

Но у меня хватало и собственных неприятностей, и посему я всего лишь подумала, что осторожность в речах нынче должна быть двойной, а недоверие следует питать не к одним лишь чародеям.

Капитан стражи, будучи, несомненно, человеком опытным, задержал свой цепкий взгляд на магистре Леопольде и с подозрением произнес:

– Этот господин не слишком-то похож на торговца... Он ваш спутник?

Барнаба Силумн тут же заверил капитана в том, что магистр Леопольд – достойнейший представитель провинциальных рантье, прибывший в столицу с богоугодными намерениями.

– И с какими же? – поинтересовался капитан, выразительно осматривая магистра с головы до ног, отчего у меня немедленно екнуло сердце. Излишнее внимание могло оказаться для нас губительным, и я запоздало пожалела о своем решении присоединиться к торговцам – видимо, несмотря на все усилия сойти за добропорядочных провинциалов, наш внешний вид слишком разнился с обликом фивейцев, заставляя любого мало-мальски наблюдательного человека задаться вопросом, что же мы делаем в компании друг друга.

Как я уже говорила, магистра Леопольда можно было назвать ленивым, безответственным и даже нерасторопным, когда дело касалось выполнения им должностных обязанностей, но стоило ему только почуять настоящую опасность, как чародей становился изворотливей ужа.

– Я дал обет совершить паломничество к храмам Изгарда, – с достоинством ответил он, – в благодарность богу за спасение от козней чародеев, которые употребили множество усилий, чтобы погубить мою жизнь.

Господин Барнаба, услышав это, сделал жест, означавший: "Я же говорил, что это славный человек!", но этого, вопреки моим ожиданиям, оказалось недостаточно.

– И к какому храму вы собираетесь отправиться в первую очередь? -капитан был на редлкость дотошным типом.

– К храму святого Изга, – не моргнув глазом, ответил Леопольд, который всегда обретал лихую наглость, будучи загнанным в тупик.

– Не слыхал о таком, – подозрительность капитана усилилась. – Где он расположен?

– Вверх по главной улице от городского рынка, – не сдавался маг, правильно рассудив, что в каждом городе есть главная улица, ведущая к рынку.

Капитан наморщил лоб и некоторое время напряженно размышлял.

– Но там же одни развалины! – наконец, воскликнул он, и вперил в чародея недобрый взгляд.

– Проклятые чародеи! – истошно взвопил Леопольд, воздев руки к небу. – Руины вместо молелен! Храмы пребывают в запустении, на святой земле растет терновник да полынь, и все из-за них! Будь проклято это племя, ведущее свое начало от ехидн и василисков! Горе и скорбь повсеместная в нашем княжестве, богохульство и осквернение... нищета... голод!.. Ядовитое семя!.. Аспиды!..