– Надеюсь, вы не слишком-то верите в то, что говорите, – с искренним огорчением произнес Мелихаро, и обратился к чародеям, разведя руками:

– Она не передумает, я узнаю это выражение лица. Оно всегда предшествовало самым неудачным ее научным опытам, знаете ли…

– Да что на тебя нашло, Рено?! – Искен смотрел на меня зло и беспомощно. – Что еще за дурацкая затея? Зачем тебе возвращаться в столицу?.. Я до сих пор не знаю, от чего ты бежишь, и кто тебя ищет – но в Изгарде ты подвергаешься куда более серьезной опасности, чем где бы то ни было!

Я помолчала, подбирая слова, которые были бы правдивы, но не в той мере, чтобы еще больше встревожить моих спутников.

– Недавно мне преподали урок, – наконец произнесла я, задумчиво и грустно. – Я всегда считала, что недоверчивость спасает мне жизнь, и усердно взращивала ее в себе. Но как-то раз я слишком увлеклась, видя кругом обман и тайный умысел – и на мою совесть лег тяжкий груз. Это был жестокое поучение… очень жестокое. И теперь я должна убедиться, что извлекла из него правильные выводы.

Последние слова я произнесла так твердо и решительно, что оспаривать мое решение никто более не решился.

– Проклятый Каспар! – вознегодовал демон, верно угадавший, о чем я говорю. – Даже из могилы он продолжает морочить вам голову! Вот уж точно – дурная слава, дурная память, да разроют его могилу бродячие псы….

– Каспар мертв? – с недоверием переспросил Искен, резко повернувшись к демону. – Быть того не может!

– О, я тоже не могу до сих пор поверить в то, что мы от него наконец-то избавились! – отвечал с чувством Мелихаро, и все то время, пока мы возвращались по подземной галерее к провалу, ведущему на поверхность, эти двое, позабыв о взаимной неприязни, живо обсуждали гибель Каспара в самых восторженных выражениях.

Зная о том, как ненадежны каменные плиты под нашими ногами, мы передвигались осторожно и миновали опасные места безо всякого ущерба для себя. Подземные переходы были тихи и пустынны, и по дороге нам не встретилось ни единого гоблина. Вначале я решила, что обвал, вызванный Искеном, все еще удерживал их в глубинах подземелий, но вскоре мне пришлось переменить мнение: поравнявшись с проломом, за которым начинался тот самый ход, что вел в логово короля гоблинов, мы, не сговариваясь, остановились, но сколько не прислушивались – ни один звук так и не донесся до наших ушей. Мелихаро, недоверчиво хмурясь, бросил в темноту увесистый камень, и мы услышали, как грязь с чавканьем поглотила его. По всему выходило, что плотина пала под натиском грязевого потока, но к тому времени фонтан магистра Леопольда размыл и заполнил грязью переходы, ведущие вниз, к главному гоблинскому залу. Если нечисть не сумела остановить затопление своих нор, то наверняка погибла в грязи вместе со своим королем.

– И все равно я никогда не признаю, что в этом фонтане было хоть что-то хорошее, – пробурчал Мелихаро, но это не заставило поблекнуть удовлетворенную улыбку магистра Леопольда. Искен же не снизошел до каких-либо комментариев, явно посчитав, что в такой форме истребления гоблинов нет ничего ровным счетом героического, и, следовательно, произошедшее не стоит и малейшей доли его внимания.

…Воздух здесь, на поверхности, был ледяным и свежим, и я с наслаждением вдыхала его, не обращая внимания на то, как коченеют мои изрезанные руки. Счет времени, проведенного в душных храмовых подземельях, был давно уж потерян, и я ничуть не удивилась, когда увидела, что ночь уже подходит к концу – над лесом появилась блекло-розовая полоса.

Для того, чтобы разглядеть, что лошадей наших и след простыл, уже не требовались светящиеся шары или другая магическая иллюминация.

– Дьявольщина, где мой мул? – возмутился магистр Леопольд. – Неужто его сожрали чертовы гоблины?

– Куда вероятнее, что наших коней вместе с поклажей украли местные крестьяне! – промолвил Искен, скрипнув зубами, а демон согласно прибавил:

– У этих разбойников были крайне хитрые рожи! Наверняка они решили, что мы сгинули в подземельях и поживились нашим имуществом безо всяких угрызений совести в счет понесенного от гоблинов ущерба…

И мы, дрожа от холода, направились в сторону Козерогов, кляня и гоблинов, и жителей Козерогов, и усиливающиеся холода. Я готова была поклясться, что видела несколько пролетающих снежинок. Этого следовало ожидать: более ничто не удерживало северные холода от вторжения в эти края, и нам следовало поторопиться – приход зимы после удивительно долгой осени грозил оказаться резким и безжалостным.

Наше появление в Козерогах вызвало большой переполох – мои спутники были до крайности обозлены, и, колотя в двери всех домов подряд, наперебой грозили страшнейшими карами, словно соревнуясь между собой в кровожадности. Коней и часть поклажи после недолгих препирательств нам вернули, но к тому времени некоторые из козерожан пришли в себя, и из гущи собравшейся вокруг нас толпы прозвучал закономерный вопрос:

– Судари, а что там с нечистью зловредной? Изничтожили ли вы ее, как обещали?

– Естественно, изничтожили, – величественно и невозмутимо ответил Искен.

– Благодарствуем, сударь! – загалдели крестьяне, повеселев. – Мы, конечно, в вас не сумлевались, вон вы какой справный господин, но, сами понимаете, хотели уточнить маленько…

– Благодарите не меня, – Искен с достоинством качнул головой, и, указав в сторону магистра Леопольда, который как раз с оханьями карабкался на своего мула, объявил:

– Вот он – истинный погубитель гоблинов!

Леопольд, не ожидавший, что всеобщее внимание обратится на него, немедленно съехал на землю, и, закашлявшись, неуверенно произнес:

– Да, можно сказать, что погубитель…

Мы все не отличались какой-либо внешней внушительностью после ночи, проведенной в подземелье, а особенно – после купания в грязи, однако, рассуждая отстраненно, магистр выглядел среди нас едва ли не самым слабосильным, и величие победы над гоблинами в глазах крестьян немедленно умалилось до ничтожных пределов. Торговаться после подобной оплошности было бессмысленно – мы смогли сговориться с козерожанами только о самой символической оплате: нас одарили старыми куртками и плащами, при виде которых Искен с Мелихаро дружно застонали, вновь проявив трогательное единство мнений. Меня же все сильнее одолевали тягостные размышления, и свою куртку я набросила на плечи, не потрудившись рассмотреть прорехи и заплаты, которыми она изобиловала.

– Нас не пропустят в город! – воскликнул Искен, с проклятиями пытаясь закутаться в грубый плащ. – Мы грязнее самых презренных бродяг!

Я отмахнулась, рассеянно заверив его, что никто не станет нас слишком внимательно рассматривать.

– С чего ты так в этом уверена, Рено?

– Погода вскоре испортится, – произнесла я, поглядывая на небо. – Вскоре разразится сильная снежная буря, и нам следует торопиться, пока столицу не замело. Зиме и так не давали прийти в Изгард слишком долго…

Мое предсказание оправдалось в ближайшие же часы – как мы не подгоняли лошадей, запретив себе вспоминать о голоде и усталости, ледяное дыхание вьюги нагнало нас на полпути к столице. Дрянная одежда плохо защищала от холода, дорогу немедленно развезло, и к городским воротам мы прибыли, едва не околев – сил не хватало даже на то, чтобы переброситься парой слов.

Мои надежды оправдались: разыгравшаяся непогода притупила бдительность стражников. Они, как и прочие жители столицы, были застигнуты врасплох стихией, обрушившейся на стены города. Мы, сопровождаемые восклицаниями: «Бедовые головы!», «Не повезло вам, ребята!», задолго до полудня въехали в Изгард, облепленные мокрым снегом с ног до головы. Наконец-то нам удалось перевести дух – в черте города ветер не мог разгуляться в полную силу, а узкие улочки, хоть и были грязны, но все же по их каменной кладке лошади шли увереннее. Только мои навязчивые мысли, уже походившие на одержимость, помогали мне удержаться в седле после всех испытаний, которые мне пришлось перенести за минувшие сутки. Не намного лучше чувствовали себя и мои спутники, но я безжалостно отмела робкие предложения демона отогреться в какой-нибудь таверне, прежде чем отправляться к дому Арашмбо.