Гриня поднял руку, требуя тишины.

— Товарищи, товарищи, так нельзя. Дайте сказать. Во-первых, пакет адресован лично председателю Бабину. Поскольку товарищ Бабин пал смертью героя на посту, мы должны избрать другого председателя.

— Вот и ставай сам председателем! — крикнул какой-то дряхлый, сгорбленный дедок. — Мы тебе доверяем. Верно, мужики?

— Верна-а! — зашумели мужики.

— Пусть попробует!

— Ежели о двух головах, то ставай сам. А нам будет!

Гриня дождался, когда мужики нашумелись, выговорились, и, достав свой мандат, поднял его над головой.

— Товарищи, я не имею права быть у вас председателем. Во-первых, я не живу здесь, а во-вторых, и это самое главное, у меня и вот у моего товарища есть мандаты губкома, и мы выполняем важнейшее государственное задание.

— Какое?

— Мы не имеем права сообщать, — нашелся Гриня и вдруг, неожиданно даже для себя, добавил: — Об этом мы можем сказать только представителю власти. У вас ее на данный момент нет.

Мужики запереглядывались, те, что позади, зашептались. Гриня почувствовал, как Сава надавил ему снизу ногу. «Одобряет Савка, — понял Гриня этот знак. — Еще бы, так выдать мужичкам, что им никуда не деться — придется выбирать председателя».

— Имейте в виду, товарищи, что только через председателя вы можете вести дела с губкомом. Только через председателя.

— А с Митрясовым? — выкрикнул опять старик.

— Что с Митрясовым?

— С Митрясовым через кого будем дела вести? А?

Старик был, видно, ехидным и въедливым. Гриня, едва скрывая неприязнь, ответил ему:

— Это явление временное. С Митрясовым не сегодня-завтра покончим.

— Как бы не так, — не унимался дед. — Ваш-то Лагутин все за дорогу цепляется, а тот злыдень больше по буеракам рыщет. Волка выкуривать — надо в логово лезти, а не дорогами шариться.

«Старый хрыч сорвет нам выборы», — разозлился Гриня, но вида не подал.

— Итак, товарищи, выдвигайте кандидатуру, — попросил он. — Кому бы вы могли доверить... Ну?

Мужики, насупившись, молчали. Гриня обвел всех долгим, тягучим взглядом, стараясь увидеть глаза каждого. Мужики либо отводили их, либо прятались за чужие спины. Гриня встретился со жгучим взглядом одноглазого, кивнул ему:

— Может быть, вы, товарищ...

Тот шагнул вперед, усмехнулся криво.

— Эх, товарищ... как вас?

— Кашин, — подсказал Гриня.

— ...товарищ Кашин, кому ж это в смертники идти охота? А? У нас вон за год четвертого председателя шлепнули. Коли эдак пойдет, кто ж на ту весну пахать станет, а?

— Товарищи, я же сказал, что с Митрясовым вот-вот покончим.

— С Митрясовым покончите, другой такой объявится. Место святое не бывает пустое. Время такое, товарищ Кашин, время.

— Какое время?

— Известно какое, тяжелое. Я вот глаз свой в девятнадцатом под Бугульмой потерял. И, вы думаете, страшно было? Ни капли. Беляки вон, впереди. Стреляй, коли́. Все ясно и понятно. А теперь? Везде Советская власть, а в деревне бандиты правят. Как же это?

— За что боролись на то и напоролись, — ехидно вставил дед.

Но одноглазый даже не обернулся в его сторону, продолжал с горечью:

— ...Я, красный боец, которому за храбрость сам Фрунзе руку жал, стал бояться на улицу в родном селе выходить. Это как?

Кашин терпеливо слушал одноглазого, все больше проникаясь к нему сочувствием и пониманием.

— Но, товарищи, поймите, нужен же кто-то старший на селе. Скажем, ту же гужповинность распределить, межевой спор разрешить. Да мало ли еще чего надо?

Гриня говорил горячо и, как ему казалось, очень убедительно.

— Может, вы, товарищ? — кивнул он чернобородому мужику, молчавшему до этого.

Кашин хорошо помнил, что «молчание — золото», а стало быть, и признак ума.

Чернобородый и тут губ не разлепил, качнул головой отрицательно.

— А почему? — не отставал Кашин, решив молчуна заставить хоть слово сказать.

Мужик пожал плечами и опять промолчал. Гриню заело.

— А все-таки в чем дело?

Наконец чернобородый открыл рот, кашлянул и выдавил:

— Место убойное.

— Что, что? — переспросил Кашин, сразу как-то и не сообразив, о каком месте речь.

Но чернобородый молчал и, как видно, раскаивался в том, что так много наговорил. За него вступился въедливый дедок.

— Что ж тут непонятного? Ясно и дураку, что самое убойное место — председателя. Кому ж помирать охота невовремя?

— Верно, дед Прокопий, — поддержали мужики дружно.

Кашин понял, что выборы с треском проваливаются и что виной всему этот старый хрыч. Уже не скрывая своей ненависти к деду, Гриня спрыгнул со скамейки, махнул рукой.

— Черт с вами, трусы. Разбегайтесь, как тараканы, по углам.

Мужики опустили головы, завздыхали виновато, собираясь расходиться, но дед Прокопий вдруг сорвал с головы шапчонку и ударил ею оземь.

— A-а, ядрена-мудрена, я согласный. Выбирайте меня.

Гриня не ожидал такого поворота и еще не знал, радоваться или огорчаться. Но тут его дернул за рукав Зорин, прошептал, ободряя:

— Соглашайся. Скорее соглашайся.

Кашин опять вскочил на скамейку.

— Товарищи, сход продолжается. Поступила кандидатура на пост председателя. Товарищ, как вас... фамилия как?

— Фатеев он. Прокопий Фатеев! — закричали мужики. — Молодец, дед. Тебе, бобылю, чего бояться!

Почувствовав себя в центре внимания, старик подтянулся, приосанился. Поднял с земли шапку, отряхнул ее и почти торжественно водрузил на голову.

— Итак, товарищи, кто за то, чтобы председателем Новокумска стал товарищ Фатеев, прошу поднять руки. Кто против? Нет. Избран единогласно.

Кашин спрыгнул со скамьи, подошел к Фатееву, протянул ему руку.

— Ну, товарищ Фатеев, поздравляю вас с избранием.

— Спасибо сказать — соврать, к черту послать — обидеть, — ответил дед с усмешкой.

— Зачем к черту? Вы теперь власть. Вот вам для начала первый пакет из губисполкома.

Старик принял пакет, повертел его, крякнул виновато:

— Эх, ядрена-мудрена, я ведь неграмотный.

Мужики толпились тут же, желая видеть, как новая власть вступает в свои права.

— Ничего, Прокопий, Митрясов обучит грамоте.

— Товарищи, товарищи! — повысил голос Гриня. — Председателю надо помогать, а не зубоскалить по его адресу. Разрешите-ка пакет.

Кашин вскрыл конверт, вынул бумагу с машинописным текстом. Но прежде чем начать чтение, пробежал глазами и решил, что при народе читать письмо не стоит во избежание пересудов и разных толков.

— Товарищи, прошу извинить, текст секретный и предназначен только председателю. Собрание окончено, можете расходиться.

Обескураженные мужики стали расходиться по домам. Дед Фатеев наблюдал за этим с подчеркнутой важностью и вдруг, спохватившись, закричал:

— Да, да. Эй, мужики, после обеда выносим Бабина! Слышите? Всем быть на похоронах.

Первый приказ нового председателя — распоряжение о похоронах — показался деду самому плохой приметой, он тут же трижды сплюнул через плечо:

— Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

— Ну что, зайдем в Совет, — не то спросил, не то предложил Кашин.

— Пойдем в хату, раз такое дело, — согласился Фатеев.

— ...Единогласно был избран Прокопий Фатеев, — диктовал Саве Гриня, размеренно прохаживаясь по избе.

Сава быстро строчил протокол, который решено было составить по его же предложению. Дед Фатеев, притихший и торжественный, сидел на лавке у стены, не сводя зачарованных глаз с пишущего Савы. Не часто встретишь человека, у которого бы так борзо носилось перо по бумаге. Вот что значит ученый человек! Эх!

А Кашин продолжал без остановки и передышки, словно каждый день сочинял протоколы:

— ...полномочия собрания и вновь избранного председателя удостоверяют при сем присутствовавшие уполномоченные губкома Г. Кашин... Пиши в скобках: мандат номер... — Гриня вытащил из кармана мандат, заглянул в него, — мандат номер двадцать два, и С. Зорин, в скобках номер своего мандата. Все.