— О чем же ты хотел поговорить со мной? — спросил старик, когда они сели.

Кен поведал ему о своем разговоре с Полем. Старик внимательно слушал, лишь раз или два перебив его вопросом.

— Похоже на то, что индейцы попали в беду, — заключил Кен. — Я думал, может, вы еще что-нибудь об этом знаете.

— Да вроде и добавить-то особенно нечего, — сказал Симпсон. — Земля, на которой живут индейцы, принадлежит компании под названием «Эмпайрико». Это филиал какого-то гигантского концерна.

Миссис Симпсон внесла поднос с чаем, стаканом молока для Кена и тарелочкой печенья. Мистер Симпсон подлил себе сливок, насыпал сахару, помешал ложечкой чай и отпил несколько глотков. Затем продолжал:

— Подробности этого дела выяснить очень трудно. Мы получили несколько писем от юристов. Во всех повторяется только одно: оджибуэи должны будут отсюда уйти. Но это, конечно, чисто официальные письма.

— А вы не пробовали обращаться к властям?

— А как же? Я и властям писал, но они вроде знают не больше нашего. Власти, судя по всему, считают, что компания в своем праве. Да, наверно, так оно и есть.

Голос старика, всегда такой звучный, сейчас казался глухим, упавшим, и в нем слышались нотки безнадежности. Он прожил в Кинниваби больше полувека, и не раз ему приходилось отстаивать права индейцев. Ведь он уже пятьдесят лет держит эту лавку, подумал Кен. Когда-то, много лет назад, в Кинниваби было два магазина — Бена Симпсона и Уилбэра Кроу. Но угрюмый нрав Кроу, его пьянство, привычка обвешивать и обсчитывать покупателей отвадили от него клиентов, и он разорился.

— Столько уж раз я видел, как это делается, — продолжал Симпсон. — И потому я мало верю в удачу индейцев. Год за годом индейские племена — одно за другим — оттеснялись в необжитые, дикие места. Единственное племя, которое еще живет вблизи от железной дороги, — это племя Джейка Онамана в Кинниваби.

Он помолчал немного, зажигая трубку.

— В те времена, когда я только приехал сюда, здешние индейцы почти полностью сами обеспечивали себя всем необходимым. Да и сейчас они довольно мало зависят от внешнего мира. В общем-то, они живут, как всегда привыкли жить. Мы сделали для них очень мало, но все же достаточно, чтобы подорвать их силы.

— Для стариков это будет очень тяжко, — вставила миссис Симпсон.

Кен вспомнил: то же самое говорил ему Поль.

— И для детей тоже, — добавил он.

Симпсоны кивнули.

— И потом, ведь для них очень важно, что в здешних местах растет дикий рис, — сказал Симпсон. — Он, конечно, растет и дальше к северу, но здесь, в Кинниваби, собирать урожай куда легче!

Старик смолк, задумчиво посасывая трубку.

— Да, Джейк Онаман много раз приплывал сюда на своей лодке, груженной доверху мешками с рисом. Он и жители его селения только-только начали выбиваться из нужды, летом они собирают дикий рис, а зимой кормятся охотой. Джейк Онаман — хороший вожак, и его соплеменники — трудолюбивые люди.

— Да, а теперь они опять все потеряют, — тихо сказала миссис Симпсон.

— Надо как-то помочь им! — воскликнул Кен. — Это же несправедливо! И зачем компании понадобилась их земля?

— Это нам выяснить не удалось. Может, земля ей вовсе и не нужна. Может, компания просто обнаружила в своих бумагах, что земля принадлежит ей. Вот она и решила наложить на нее лапу и согнать всех с насиженных мест.

— А ты бы поговорил об этом со своим отцом, — сказала миссис Симпсон. — Как деловой человек, он, может, придумает, как разузнать все подробности этого дела.

Кен и сам думал поговорить с отцом, когда тот в пятницу вечером вернется на дачу. Поблагодарив Симпсонов за чай, он уложил в сумку продукты, купленные по просьбе матери, и пошел к пристани.

Волны высоко вздымались, когда он вел свою лодку мимо мыса к даче. Лодка то ныряла, то вскидывалась, и Кена почти непрерывно окатывали брызги. Промокший насквозь и продрогший на холодном ветру, он, наконец, добрался до дачи. Быстро растерев тело полотенцем, он переоделся к ужину, а затем развел огонь в камине.

Когда Кен лег в постель, ветер за окном дул с прежней силой. Сосновая ветка отчаянно колотилась о стену дачи. Кен с наслаждением свернулся калачиком под пуховым одеялом и мгновенно уснул.

Спустя два часа он проснулся и сначала не мог понять отчего. Он сразу же заметил, что ветер стих. Черная ночь за окном поглотила все звуки. Лишь откуда-то издалека доносился монотонный тоскливый крик козодоя.

Кен лежал, недоумевая, что же его все-таки разбудило, и возвращаясь в мыслях к своему разговору с Симпсоном. Угроза, нависшая над оджибуэями, не давала ему покоя, и он твердо решил докопаться до истины. Пусть даже ничего не изменится — по крайней мере он поймет, что происходит.

Но с этим надо подождать до завтрашнего вечера, когда вернется на дачу отец. Что можно сделать сейчас, глубокой ночью? Кен повернулся на другой бок, натянул одеяло до самого подбородка и закрыл глаза. Он уже начал засыпать, когда его внимание привлек смутный шорох.

Что это?

Кен прислушался. Сначала ничего не было слышно, кроме жалобного крика козодоя.

«Наверно, мне это просто почудилось», — подумал Кен. Но нет — прежний звук повторился, какой-то глухой скрежещущий звук. И притом очень знакомый. Ах да, это же весло слегка задевает за борт лодки…

Кто-то плыл мимо их дачи, у самого берега. Но кто станет кататься на лодке в непроглядной тьме?

Кен вслушался. В этом глухом скрежещущем звуке было что-то зловещее. В ночной тишине казалось, будто он совсем рядом, чуть ли не у Кена в комнате. Но вот он стал постепенно отдаляться.

И вдруг Кен услышал голос. Чуть-чуть громче шепота и едва ли громче поскрипывания весла. Слов он разобрать не мог. Затем раздался другой звук, будто кто-то хмыкнул в ответ. Потом он снова услышал тот, первый голос.

Кен подкрался к окну, но во мраке ничего не было видно, даже очертаний деревьев.

Он больше не услышал голосов, и несколько секунд спустя даже скрип весла растворился во мраке. Кен все так же стоял у окна и думал: может, все это только померещилось ему? Но нет, у него было такое ощущение, словно он все еще слышит голос. И пусть едва различимый, он показался Кену смутно знакомым.

Он мог бы подумать, что это индейцы ловят лягушек при свете карманного фонаря, но человек тот говорил по-английски, а не на наречии оджибуэев. И хотя голос его был чуть громче шепота, все же по высоте тона можно было легко распознать английский язык.

Кен лежал в потемках и гадал, почему ему так знаком голос. Он слышал эту визгливую речь всего лишь несколько дней назад, в этом он был твердо уверен. Но где он ее слышал? Чей это был голос? Он сам не понимал, почему так важно вспомнить, но изо всех сил старался это сделать.

«Думай, думай, думай!» — приказывал он себе, но разгадка так и не приходила. Постепенно глаза Кена закрылись, и он опять задремал.

Однажды лишь затрещали в камине последние угольки, и по-прежнему раздавался тоскливый крик козодоя на горе за дачей. А в остальном черная ночь была объята тишиной.

Кен с нетерпением ждал каждой пятницы. Вечером в этот день приезжал из города отец. Кен любил отца и радовался его приезду. Теперь, когда Кен был уже большой и мог самостоятельно судить о людях, он пришел к выводу, что отец его — прекрасный человек.

Кену всегда было интересно узнать городские новости, услышать про соседей и друзей их семьи. Кроме мяса и других продуктов, которые нельзя было купить в лавке у Бена Симпсона, отец всегда привозил с собой на дачу новые книги и журналы.

Каждую пятницу Кен встречал вечерний поезд при любой погоде — в солнце и в дождь, при ветре или в бурю. По существу говоря, это было не так уж необходимо. На крайний случай отец вместе с другими людьми, приехавшими из города, мог бы подождать на станции, когда непогода уляжется и с дач за ними вышлют лодки. Но если только не налетал ураган, Кен всегда встречал вечерний поезд, даже в такую погоду, когда, при иных обстоятельствах, он тщательно привязал бы лодку к домашней пристани. Кена привлекала опасность, сопряженная с этой обязанностью. Он понимал, что это ребячливость, и подчас посмеивался над собой, но все же откровенно признавал, что опасность доставляет ему удовольствие.