— Знаешь, это здесь я постился, когда я взял себе тотемом выдру, — тихо сказал он. — И те самые сны, про которые я тебе рассказывал, были у меня здесь, вот на этом мысу.

Кен стоял, глядя на Поля и не зная, что сказать. Снова долгое время оба молчали.

— Я все скажу тебе, — начал Поль. — Ты — мой друг, а от друга ничего нельзя скрывать. Но на сердце у меня тяжело.

Кен снова присел на камень и стал ждать.

— Этой ночью опять была кража, — сказал Поль. — Кто-то забрался на дачу к Роксбороу, там, на мысу. Вся семья на несколько дней уехала в город, а воры выставили окно и проникли в дом. Они утащили дорогое охотничье ружье, походную плиту и еще кое-что. — Поль говорил глухим, бесстрастным голосом. — А сегодня утром с поездом прибыла полиция, — продолжал он. — Начальник станции послал телеграмму, как только обнаружилась кража, и из города опять прислали двух полицейских.

— Они не теряли времени, — сказал Кен. — Должно быть, ждали, что вот-вот опять произойдет кража.

Тут Поль впервые смерил Кена глубоким пристальным взглядом и продолжал:

— Они пробыли на станции всего несколько минут и прямиком заявились к нам в поселок. Они будто наперед знали, что им делать, еще до того, как приехали сюда.

— И что же дальше? — спросил Кен. — Зачем они пришли в поселок?

— Они пришли, чтобы арестовать моего брата, — глухо ответил Поль. — Они взяли Джона и его друга Генри-Черепаху. Они пришли за ними.

— Не может быть! — воскликнул Кен. — Джона? Не может быть! Почему они его взяли? Какие у них улики?

Поль хмыкнул и обернулся к Кену. На губах у него была горькая улыбка, какой Кен никогда прежде не видел.

— Зачем им улики? — спросил он. — При чем тут улики? Ведь Джон — индеец! Разве этим не все сказано?

Растерянный и подавленный, Кен взглянул на своего друга и вдруг почувствовал, что не в силах смотреть ему в глаза. А ведь он должен сообщить Полю еще и другую новость, хотя сейчас придется с этим повременить, — новость, которая тяжким бременем лежала у него на сердце. Кто знает, может быть, Поль прав.

«Но нет, — тут же подумал он, — нет, так не бывает. Наверно, полицейские все-таки считают, что у них есть улики».

— Нет, Поль, — тихо сказал он, — я не верю, что Джона взяли только из-за этого.

Слегка откинув голову, Поль коротко, горестно рассмеялся.

— Вот видишь, — сказал он. — Ты тоже считаешь, что это неспроста. Джон — индеец, и потому ты готов поверить в его вину.

Кен яростно замотал головой.

— Нет, нет, нет! — воскликнул он. — Я ничуть не подозреваю Джона! Я совсем другое хотел сказать: наверно, полицейские считают, что у них есть какие-то улики против Джона и Генри. Конечно, они ошибаются, но должна быть причина, почему они поступают так, а не иначе. Не могут же они хватать, кого им заблагорассудится.

Кен ударил ногой по кочке, поросшей мхом.

— Как-никак полицейские знают, что на суде им надо будет доказать вину арестованных, — сказал он.

— Они ее докажут, — сердито ответил Поль. — Кто-кто, а они сумеют припаять это Джону и Генри. Я знаю. Я уже видел, как это делается.

Кен вдруг подумал: интересно, плакал ли Поль хоть раз в жизни?

— Послушай, Поль, — тихо сказал он, тщательно подбирая слова. — Поль, ты должен меня выслушать. Слышишь?

Его друг наконец обернулся и посмотрел на него.

— Пойми раз и навсегда, — сказал Кен, — я верю Джону и хочу ему помочь. И среди здешних дачников тоже много людей, которые были бы рады помочь Джону, если бы только могли. Совсем не все такие, как ты думаешь.

Поль слушал его, но Кен не знал, доходят ли его слова до охваченного отчаянием друга.

— Ты совершаешь ту же ошибку, что и полиция. Делаешь выводы, толком не разузнав, что к чему. Какая польза от того, что ты сидишь здесь и переживаешь? Пойдем-ка лучше на станцию и выясним, что происходит.

— Я не пойду на станцию, — сказал Поль. — Все будут глазеть на меня и судачить за моей спиной. Лучше обо всем этом забыть.

— Забывай, если хочешь, — сказал Кен, вставая. — Сиди здесь и хнычь на здоровье! Можешь думать, что весь мир против Тебя. Только я не стану торчать здесь с тобой.

Кен повернулся и зашагал к своей лодке.

— Я еду на станцию и постараюсь все выяснить, — бросил он через плечо.

Дойдя до опушки леса на скалистом склоне мыса, он остановился и обернулся назад.

— Идешь со мной? — окликнул он друга.

Он долго ждал. Поль все так же недвижно сидел и глядел на воду. Кен повернулся и начал пробираться сквозь кустарник. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Идти было очень трудно. Он вспомнил первые дни знакомства с Полем и его отцом, когда они втроем выволакивали из леса тяжелые бревна для нового причала. Как давно, казалось, все это было!

Наконец Кен выбрался к заливу, где на берег были втянуты обе лодки. Он уже столкнул свою лодку в воду и повернул ее бортом к берегу, чтобы удобнее было вскочить на нее, когда из кустов до него донесся какой-то звук. Кен выпрямился и, придержав лодку за веревку, привязанную к ее носу, прислушался.

Спустя минуту Кен увидел клетчатую рубашку Поля. Согнувшись, он пробирался по каменистой тропе сквозь сплетенные ветви кустов. Подойдя к Кену, Поль вскинул голову, и глаза друзей встретились.

— Я поеду с тобой, — сказал Поль. — По правде говоря, мне это совсем не хочется, и толку никакого не будет, но я все равно поеду.

Кен кивнул. Ему хотелось протянуть руку и положить ее на плечо друга. Ему хотелось сказать, что все кончится хорошо. Хорошо ли? В этом он совсем не был уверен. Он знал, что Поль, возможно, был совершенно прав.

— Хорошо, — сказал Кен. — Едем!

Они оттолкнули свои лодки — красную и зеленую — от берега и молча поплыли рядом навстречу дальнему берегу.

На станции, в дневные часы обычно безлюдной, сейчас толпилось так же много людей, как и в пятницу вечером. Весь причал был забит лодками, и друзьям пришлось вытащить свои на берег по соседству. На самой пристани стояли, сбившись в кучку, и оживленно беседовали какие-то люди, но еще больше народу собралось на перроне. Из дверей вокзала вышла Джэнет Морли и медленно пошла вдоль путей. По ее глазам было видно, что она недавно плакала. Отец ее был занят какими-то делами в здании вокзала.

В самом дальнем конце перрона сидели на скамейке Джон Онаман, Генри-Черепаха и еще два человека, которых мальчики видели впервые. Эти двое были одеты в штатское и вполне могли сойти за дачников, приехавших на отдых в Кинниваби. Все четверо сидели и смотрели себе под ноги. Все молчали. Генри-Черепаха, высокий, худой юноша, с обезображенным оспой лицом, при виде мальчиков встал и отошел к краю платформы. Ни один из двух сыщиков даже не взглянул в его сторону.

Когда мальчики проходили мимо, Джон Онаман поднял голову. На его лице не было страха, одна лишь покорность судьбе, но он широко улыбнулся друзьям. Кен и Поль в растерянности остановились на мгновение, а потом пересекли пути и направились к лавке.

В лавке было полным-полно народу, и когда в нее вошли мальчики, здесь уже шел жаркий спор. Никто ничего не покупал, все только говорили, словно пришли на собрание, а не в магазин. В лавке были только мужчины. Одни стояли вдоль прилавков, другие сидели на скамье у печурки или толпились у задней стены.

Еще в дверях мальчики услышали голос Симпсона.

— …Не верю, что они это сделали! — говорил он. — Ни на секунду в это не поверю! Я знаю этих парней, знаю с пеленок и прямо вам говорю: они сроду ничего не крали.

Наступило минутное молчание. Все уважали старика Симпсона. Но совершенно очевидно, не все были с ним согласны.

— Я так считаю: пусть в этом разберется полиция, — произнес чей-то голос. — В конце концов, это ее обязанность, и полицейские знают, что делают.

— Правильно! — поддержал другой голос. — Что мы в этом понимаем?

Бен Симпсон пристально взглянул на говорившего. Один его глаз, тот, что был поврежден много лет назад, как-то странно смотрел вниз, но зато другой ярко сверкнул в полутьме.