— Эй! Как дела? — окликнул он Поля. — Поймал что-нибудь?
Поль не сводил глаз с конца самодельной удочки, которую держал над водорослями. Когда он наконец заговорил, голос его был еле слышен.
— Да, — сказал он.
«Хотел бы я знать, что он там удит в этих водорослях, — подумал Кен. — Может, рыбу-луну, или окуня, или даже крупных пескарей? Наверно, индейцы едят всякие диковинные блюда».
И вдруг он понял, что не имеет об этом ни малейшего представления.
— Ты что ловишь?
Снова молчание. Потом Поль ответил:
— Маскиножу.
Индейский мальчик говорил так же тихо, как раньше. Но, увидев недоумение Кена, он опустил свой прут на борт лодки и широко развел руки.
— Длинноносую маскиножу, — сказал он. — Щуку.
Кен подивился, как это он рассчитывает поймать щуку с помощью вот такого снаряжения, да еще посреди водорослей в жаркий безветренный день. Поддавшись любопытству, он взял весло и осторожно подвел свою моторку к лодке Поля. Заглянув через борт, он удивленно вытаращил глаза. На дне лодки лежали три жирные щуки, одна еще сильно трепыхалась. Вон в той, самой крупной, будет килограммов пять, если не больше.
— Как тебе удается ловить рыбу при этакой погоде? — удивленно спросил Кен.
Индейский мальчик впервые слегка улыбнулся.
— А вот как! Сейчас покажу. Гляди! — сказал он, поднимая свою самодельную удочку.
К пруту была привязана толстая веревка длиною около метра. А на ней болтался большой крючок, на который была наживлена зеленая лягушка.
— И этим способом ты поймал всех трех щук? — недоверчиво спросил Кен.
— Конечно, — сказал Поль. — Вот так!
Он вскинул свой длинный прут и, выбросив лягушку далеко вперед, опустил ее в просвет между двумя клубками водорослей. Он дал ей уйти поглубже, немного подержал ее там, затем перебросил в другой просвет между водорослями.
— В такой жаркий день, как сегодня, — сказал он, — Длинноносая любит прятаться в тени густых водорослей. Хочешь попробовать?
Кен взял удочку. После легкого спиннинга она показалась ему тяжелой и неудобной.
— Постой! — сказал Поль. — Попробуй вон там, у тех кувшинок.
Он слегка оттолкнул лодку Кена.
— Вот, — сказал он. — Теперь попробуй!
Кен забросил лягушку в воду — в узкий просвет между кувшинками.
— Опускай ее осторожней! — сказал Поль.
Кен нисколько не верил, что поймает щуку. Ему вспомнились слова тетушки Мэрион, и он подумал: уж не смеется ли над ним Поль?
Вдруг толстая удочка резко дернулась у него в руках.
— Есть! — сказал Поль. — Тащи ее! Тащи!
Кен пытался совладать с длинным прутом. Но рыба была слишком тяжелая, и он никак не мог ее вытащить из воды.
— Возьмись руками за конец удочки! — сказал Поль.
Кен начал перехватывать руками прут, пока не добрался до его конца, а тем временем другой конец удочки погрузился в воду.
— Так, — сказал Поль. — А теперь хватай лесу!
Кен выпустил удочку и схватил руками короткую лесу. Щука билась и тянула лесу вниз, но Кен сильным рывком швырнул ее в лодку. Это была крупная рыба — пожалуй, не меньше четырех килограммов весом.
— Вот это да! — сказал Кен. — Нипочем бы не поверил, что такое возможно! И ты всегда так ловишь рыбу?
— Иногда, — ответил Поль. — Особенно в такие жаркие дни, как сегодня. В другую погоду можно удить в глубоких водах, а не то на отмелях. Когда как.
— Что ж, обед нам обеспечен, — сказал Кен. — Спасибо, что ты мне дал поудить.
— Ладно, — сказал Поль. — А знаешь, нам пора убираться отсюда. Похоже, что гроза все-таки будет.
Кен оглянулся. Черные тучи, которые ветер отогнал было на север, вновь поползли назад и теперь быстро надвигались на озеро. Они даже казались еще более черными и зловещими, чем раньше. На западе вспыхнула молния, затем поднялся ветер и покрыл рябью спокойную гладь воды.
— Да, я думаю, надо трогаться, — ответил он. — Еще раз спасибо тебе. До завтра.
— Ладно. До завтра, — сказал Поль.
Отводя лодку от водорослей, он быстро заработал веслами. Кен до предела вывел ручку газа и подоспел к причалу как раз в ту минуту, когда начиналась буря. Ветер рвал тополя, и, когда Кен побежал вверх по тропинке к даче, уже упали первые дождевые капли.
Гроза бушевала до самого вечера. Одно время было так темно, что Кен даже зажег в своей комнате две керосиновые лампы, чтобы почитать. Но к ужину тучи исчезли. Стало гораздо прохладнее, и мир казался свежим и чистым, когда чуть позже Кен спускался с отцом к лодке, чтобы перевезти его через озеро: отцу надо было поспеть на станцию. Дачный поезд проезжал мимо Кинниваби в восемь часов и прибывал в город в половине одиннадцатого.
Пересекая озеро, Кен увидел на нем много других лодок: все они тянулись к станции, словно спицы колеса к оси.
От пристани дорога к станции шла через невысокий холм, и, когда Кен с отцом взобрались наверх, на платформе уже было довольно много людей. Пассажиры, ожидавшие поезда, были в строгих городских костюмах, а те, кто оставались на даче, не стесняли себя условностями; это различие в одежде всегда забавляло Кена.
— Что ж, у нас в запасе еще минут двадцать, — сказал отец. — Давай зайдем в лавку и до прихода поезда купим все, что тебе нужно.
Они прошли весь перрон, пересекли пути и по узкому дощатому настилу поднялись к лавке Бена Симпсона. Это было низенькое деревянное строение, очень старое и давно уже нуждавшееся в покраске. У самой крыши виднелась длинная белая вывеска, на которой поблекшими от времени красными буквами было написано: «Магазин Кинниваби. Владелец Бен Симпсон».
Сквозь застекленную дверь было видно внутреннее помещение лавки, старомодной и беспорядочно загроможденной товарами. Покрытый линолеумом пол дыбился волнами. На самой середине стояла железная печурка, явно выбранная хозяином не за ее внешний вид, а за обильное тепло, которое она давала. У двери висело несколько волчьих и лисьих шкур. На полках, помимо бакалейных товаров, лежало много разных интересных вещей: капканы, гвозди, топоры, ботинки, рубашки, фонари, ружейные патроны, бечевка, рулоны ткани — чего там только не было!
Бену Симпсону давно перевалило за семьдесят. Это был высокий худой старик, слегка согнутый то ли ревматизмом, то ли иным, более ранним, недугом, а может быть, и тем и другим вместе.
Одно веко у него, еще с давних пор, было неподвижно, отчего казалось, что глаз смотрит как-то особенно пристально. На изборожденном морщинами лице выделялся длинный тонкий нос. Все еще густая шевелюра была разделена посередине пробором, волосы зачесаны наверх.
Пятьдесят с лишним лет тому назад Симпсона, который служил в конной полиции, прислали в Кинниваби, и с тех пор он обосновался здесь. Он зарабатывал на жизнь торговлей с индейцами — оджибуэями и кри, — которые сбывали ему пушнину и дикий рис. Кинниваби был расположен в самом сердце сравнительно узкого рисового пояса, и каждый год в сентябре, если только выдавался богатый урожай, Симпсон вывозил сотни мешков риса.
Когда Уоррены вошли в лавку, Симпсон разговаривал с Музом Макгрегором, местным лесничим.
— Слыхали про кражу? — поздоровавшись, спросил у них Симпсон.
— Нет, — ответил отец Кена. — Какая еще кража?
— Прошлой ночью кто-то забрался на дачу доктора Мойра, — пояснил Макгрегор. — Говорят, украли фотоаппарат, транзисторный приемник и еще кое-какие вещи. На той неделе Мойры на несколько дней уехали в город. Похоже, кто-то решил воспользоваться их отсутствием.
— Ну и ну, — произнес отец Кена, покачав головой. — Ведь уже много лет не было никаких краж. Кто бы мог это сделать?
Вдруг из глубины лавки донесся голос человека, которого Кен до сих пор не замечал. Низкий, хриплый голос, но достаточно громкий, чтобы все в лавке могли его услышать.
— Да что уж там гадать, мистер Уоррен! — проговорил тот человек. — Будто мы не знаем, кто станет воровать в здешних местах. Индейцы — вот кто это сделал! Как всегда.
