— И каков приговор?

— Пока еще не ясно, но сановник говорит о двух годах на галере.

— Господи, да он и месяца не выдержит…

За спиной послышался скрип дверей. Мужской голос, оглашающий приговор, затих. Женщины в побрякушках первыми начали охать и ахать. В зале слышались перешептывания — “Мун… Это Гарольд Мун…”

Двое стражников вели под руки обессиленного мужчину средних лет, закованного в кандалы. Длинные волосы на отяжелевшей, но непреклонной голове, сливались с мертвецки бледной кожей. Изодранная мантия, посеревшая от грязи и засохшей крови, обнажала едва зажившие ссадины на руках и ногах.

Наши взгляды пересеклись. Впалые бесцветные глаза Муна на небритом лице, выражали спокойствие и совсем не вязались с изможденным больным телом. Он улыбнулся словно, узнав меня.

— Расступитесь! Расступитесь! — кричали стражники.

Толпа раздвинулась, и сквозь просвет я увидела, свободный от людей зал, а в глубине на фоне стены, укрытой большой бордовой занавеской во главе длинного стола восседал Эдвард. На его голове блестела корона.

Вслед за конвоем, сопровождавшим Муна, мне удалось пробраться в первый ряд, удерживаемый цепочкой стражников. Толпа сомкнулась, и позади кто-то схватил меня за руку:

— Мисс Браун, будьте осторожны, а то вас ненароком раздавят, — улыбался Эбенезер.

Стоящий посередине зала, мужчина в черном кафтане и берете, продолжил оглашать приговор Биличу. Слева и справа от Короля сидели люди. Лорд Вермонт выделялся на фоне остальных, своими белоснежными волосами. К моему разочарованию, Магистр Мердок, тоже присутствовал за тем столом.

— Сэр, — обратилась я шепотом к Эбенезеру, — а почему Мердок сидит за одним столом с Лордами.

— У Мердока тоже есть право голоса на этом суде. Потому что Гарольд Мун — преступник, который пошел не только против народа, но и против Бога.

— Господи, что за бред, — горячо возмутилась я.

Слева от стола стоял худощавый Билич. За его спиной двое стражников, вооруженных алебардами, следили за тем чтобы тот не натворил глупостей. Несмотря на то что внешне Билич, вряд ли смог бы причинить вред даже ребенку, у него были связаны руки таким огромным мотком веревки, что казалось тяжесть этого груза, отнимала у бедняги последнии силы, чтобы хоть как-то держаться на ногах. Неподалеку, охраняемый двумя конвоирами, ожидал своей участи Гарольд Мун.

— Беря во внимание, что Билич Тарон сам явился с повинной, предлагаю скостить ему срок на один год. Каждый в этом зале, кто не согласен с приговором, может высказать свое мнение. Но сначала слово обвиняемому. Билич Тарон, у вас есть что сказать в свою защиту! — спросил мужчина в берете.

Стражники подвели Билича в середину зала.

— Кхе… кхе… Ваше величество, я никогда не видел вас в живую, но ваш голос мне кажется очень знакомым. Вот только… Кхе, кхе… не могу вспомнить где я его слышал?…

— Мой голос знают многие! — ответил Эдвард и пару раз крутанул указательным пальцем, поднятым вверх. Мужчина в берете незамедлительно обратился к присутствующим:

— Уважаемые, есть ли среди вас, кто хочет высказаться в защиту обвиняемого?

— Есть… — вырвалось у меня из губ.

— Мы вас слушаем, Мисс Браун! — мужчина сделал одобрительный жест, приглашая выйти вперед, но я не сдвинулась с места.

Эдвард с удивлением, а затем строго посмотрел на меня. Я вспомнила свое обещание хранить в тайне, то что случилось в лесу. Да и что я могла сказать в защиту Билича? Хоть он и выглядел жалким и еле живым человеком, все же, это не оправдывало его, как преступника. Один год на галере казался вполне справедливым приговором, а может даже и недостаточным. В штате Нью-Йорк за такое преступление он получил бы как минимум три года тюрьмы.

— Он умрет раньше чем закончится срок заключения… — неуверенно выдавила я. От волнения закружилась голова. Просторный тронный зал показался маленьким и душным.

— Мисс Браун, — Магистр Мердок поднялся со своего места, — его жизнь в руках Бога! Если мальчишке суждено умереть, то он умрет!

— Все мы когда нибудь умрем! — перебил его Эдвард, — предлагаю перейти к голосованию.

Я уже пожалела, что вызвалась защищать Билича. Казалось, что все с возмущением смотрят на меня. Но затем мужчина в берете немного разрядил обстановку своим громким и звонким голосом:

— И так, приступим! Ваше величество, Магистр Мердок, уважаемые лорды, поднимите руки те, кто согласен с приговором?

Вокруг воцарилась молчание. Все смотрели на Эдварда. Король приподнял руку и вслед за ней, над белой скатертью стола, выстроился ряд из десяти рук. Магистр Мердок, сидевший с края, вообще хотел дотянуться до потолка, как школьник, твердо знающий ответ на заданный вопрос.

“Одиннадцать голосов, в такой комбинации никогда не будет равного количества за и против”— подумала я.

— Единогласно! — прокричал мужчина в берете, — Билич Тарон, вы приговариваетесь к одному году на галере! Увести его! Да прибудет с вами Бог!

Стражники взяли под руки Билича и повели к ближайшему выходу слева от стола.

— Я вспомнил! Я вспомнил где я слышал ваш голос! Кхе… кхе… Ваше величество, я вспомнил! — кричал Билич. Но больше он ничего не успел сказать, скрывшись за тяжелой дверью.

— Гарольд Мун! — начал мужчина в берете, доставая из кармана свиток, — Вы осознаете всю справедливость этого суда, и что любой исход — это лишь воля Бога!

— На все воля божья… — произнес Мун.

Мужчина в берете развернул свиток:

— Вы обвиняетесь в организации преступной группировки с целью свержения нашего Короля, путем распространения ложной информации, порочащий имя Короля и репутацию Священного Ордена! Это серьезное преступление перед народом и Богом! Приговор за ваши деяния — смертная казнь! Что вы можете сказать в свою защиту?

— Я не совершал ничего плохого. Я лишь хочу, чтобы люди знали правду… — спокойно ответил Мун.

— У вас есть что-нибудь более весомое?

— Со мной Бог…

Мне стало дурно. Казалось, я приближаюсь к обрыву в попытке перепрыгнуть глубокую пропасть. Эдвард вновь поднял указательный палец вверх, повторив уже знакомый жест, и меня одолел дикий страх. Страх, что я не смогу…

— Кто готов высказаться в защиту Гарольда Муна? — спросил мужчина в берете.

Я с трудом сделала вдох, пытаясь унять бушующее сердце, и что теперь? «Вот же шанс сделать хоть что-то, чтобы спасти невинного человека…Что же я медлю? Что же я медлю?! — кровь предательски пульсировала в висках, и я совсем позабыла, что хотела сказать, — Почему? Почему этот мужчина в берете смотрит на меня? О Боже, все смотрят на меня!»

Я заметила взгляд Эдварда. Он словно просил — “ Давай же не бойся, скажи всем, то что ты говорила мне вчера!” Даже на первом и единственном в моей жизни, судебном заседании, я так не волновалась, как сейчас. Возможно, потому что в тот раз, от меня не зависела чья-то жизнь. А возможно, потому что я хорошо знала закон и имела весомые аргументы в пользу моего подзащитного. Сейчас на моей стороне был лишь здравый смысл, который по всей видимости на этом суде, не имел никакой силы. “Что сложного в том, чтобы просто высказать свое мнение?” — повторяла я про себя эту фразу вновь и вновь, но во рту пересохло, язык не хотел шевелиться, и все больше и больше я отвлекалась на свои дрожащие колени, чтобы не упасть в беспамятстве у всех на глазах.

— Если ни у кого нет возражений перейдем к голосованию!

Осознав, что шанс упущен, я в отчаянии зажмурила глаза, пытаясь сдержать слезы стыда за свою нерешительность и беспомощность. Безумно хотелось к маме, только она могла утешить и пожалеть в этот трудный момент.

— Ну что вы, Мисс браун… Все будет хорошо… — начал успокаивать Сэр Эбенезер, когда голосование закончилась, и я окончательно не расплакалась.

Стражники вывели Гарольда Муна из тронного зала. Дверь с грохотом захлопнулась у них за спиной.

“Не будет ничего хорошего… все уже случилось и ничто не изменится…” — думала я, рыдая на груди Эбенезера.