8 августа в понедельник некоторое время была более ясная погода, чем в предыдущие дни, но с утра стоял туман, а потом небо затянули тучи и задул благоприятный западный ветер. Сходили на остров Штатов, чтобы посмотреть, какова ледовая обстановка и что видно на море. Увидели много дрейфующих льдин, здесь и там, не вплотную друг к другу, но открытой воды между ними было слишком мало, так что картина эта могла вызвать только страх и ужас. Благодаря этой ясной погоде (какой до сих пор еще ни разу не было) увидели также, что в полумили к востоку береговая линия прерывается, словно там впадает река, как нам показалось издали. Чтобы в этом убедиться и более не сомневаться, отправились туда на яхте под парусами. Добравшись до места, обнаружили, что это всего лишь песчаный залив, в который впадает ручей, сейчас пересохший. В другое время в нем, вероятно, есть вода, вероятно, когда тает снег, так что по нему могут плавать лодыг и другие лодки, потому что мы обнаружили здесь, у впадения ручья в море, высокую гору из сложенных вместе камней в качестве створного знака, несомненно сделанную человеческими руками, которую при хорошей погоде видно с моря с большого расстояния, так что следует думать, что здесь плавают по морю, но откуда и как — мы не могли понять, так как не нашли больше никаких признаков мореплавания и никаких домов или люден.

10 августа. Мы решили первую вахту простоять на отдалении от берега, а потом снова приблизиться к нему, чтобы удостовериться в направлении береговой линии и узнать все наверняка. Мы решили, что мы как раз миновали устье реки Оби, которое, как ото изображено на карте, образует большой залив или губу. Поскольку именно такую тубу мы как раз и миновали, после того как первый раз увидели, что береговая линия делает большой поворот, а потом, идя тем же курсом, снова увидели землю с другой стороны от губы, с береговой линией в направлении NO, то не остается сомнений, что это то побережье, которое после устья Оби идет дальше, на север, к мысу Тобин[490].

11 августа. В эту последнюю речку, как нам показалось, могли бы зайти корабли, если рас следовать фарватер и если будет в этом надобность, потому что с северной стороны берег высокий на большом протяжении реки, так что можно предположить, что вдоль этого высокого берега и глубина должна быть достаточно хорошей, чтобы здесь могли встать корабли. Мы назвали эту реку и ту, которую открыли накануне, в честь наших кораблей, а именно Меркурий и Зваан («Лебедь»), ведь мы самые первые доплыли до них[491]. Рассмотрев все эти особенности и видя, что нам больше нечего исследовать, ни на море, ни на суше, в том смысле, что уже не оставалось никаких сомнений, что дальше перед нами простирается открытое море и свободный проход, где уже не должно быть никаких препятствий (с точки зрения человеческого разума) и что этот берег так и идет дальше в северо-восточном направлении до мыса Табин, а там заворачивает в сторону Сины, а также в силу того, что дул постоянный ветер с NO и N, противоположный тому, что благоприятствовал бы нашему дальнейшему продвижению вперед, а также потому, что лето приближалось к концу и ночи становились темнее, и мы к тому же не знали, какие сюрпризы нас могут ожидать на обратном пути, потому как не имели опыта плавания в этих краях, мы все вместе сошлись на том, что надо взять курс домой, чтобы там (если Бог пошлет нам благополучное возвращение) рассказать о нашем удачном плавании, в надежде, что это послужит на благо и процветание нашего общего Отечества. И благодарим Господа Бога, что ему было угодно позволить нам доплыть до этого места, и молимся Ему, чтобы он позволил нам довести начатое дело до конца во славу его Святого имени, и да будет воля его ныне и присно и вовеки веков.

15 августа. На этом (самом северном) острове стоял большой деревянный крест /.../. Плывя так, чтобы пройти между средним и северным островом, постоянно лавируя, постоянно промеряя глубину, находясь в доброй мили от северного и столько же от южного и в четверти мили от среднего, при глубине восемь, семь, шесть, пять саженей, обнаружили большую поперечную балку, а над ней стоячие волны, так что мы снова повернули обратно, боясь сесть на мель. Пока мы таким образом лавировали, мы увидели сверху, поверх среднего острова, приближающиеся к нам два паруса. При первом взгляде мы подумали, что это две русские лодьи, но приблизившись заметили, что у них есть верхние паруса топсели, так что сразу поняли, что это Виллем Баренц и его яхта, что и оказалось правдой, чему мы все очень обрадовались. Они, узнав нас, направились в нашу сторону, думая, что мы знаем, какие здесь глубины, и поэтому спокойно шли нам навстречу. Мы же, напротив, видя, что они идут к нам, решили, что они знают глубины. И поэтому шли смело, ничего не опасаясь, однако убрав часть парусов, и на месте балки со стоячими волнами обнаружили глубины пять, четыре и три сажени. Пройдя балку, вышли на ровную светлую поверхность воды, где глубина было три и два с половиной сажени на протяжении четверти мили, пока глубина опять не увеличилась до 7, 8, 9, 10 и 12 саженей. Таким образом, мы чуть было не обманули друг друга, и случилось бы несчастье, если бы господь Бог не уберег нас, как он совершенно явно берег нас на протяжении всего нашего путешествия, точно ведя нас за руку и показывая нам путь. /.../ Потом наш адмирал спустил на воду шлюпку и послал за Виллемом Баренцем, и когда тот взошел на наш корабль, мы радостно встретились и рассказали друг другу об удивительных событиях наших экспедиций. Баренц рассказал, как они были у Новой Земли, как добрались до широты 78 градусов, но из-за льда не смогли найти проход дальше, а также о множестве других вещей, выпавших на их долю, как будет показано в описании самого Виллема Баренца, на которое я теперь и сошлюсь, и как они, потерпев неудачу с поиском прохода на восток, вернулись обратно, чтобы заново попытаться выяснить, нельзя ли пройти на восток с юга от Вайгача, по пути, который мы с Божьей помощью уже открыли.

17 авг. 1594 Нашли на мысах при входе в эти заливы несколько больших русских крестов с надписями русскими буквами, среди которых был один, сделанный так мастерски и так занятно, с такими красивыми резными буквами, что и в Нидерландах не смогли бы сделать лучше. Поэтому мне очень захотелось зарисовать его, вместе со всеми буквами, чтобы показать его по возвращении в любимое отечество как великую диковину.

Вдоль береговой линии здесь также все завалено плавником, который в некоторых местах лежит на таких высоких местах и так далеко от воды, что диву даешься, как эти бревна сюда попали; это наводит на мысль о том, что здесь бывают сильнейшие бури и штормы, так как в противном случае совершенно не придумать причины, но которой плавник бы так раскидало. Среди плавника нашли две-три боковых доски от русских лодей длиной более тридцати восьми футов, в них были отверстия, в которых еще торчали веревки, которыми эти доски были прикреплены к другим, потому что доски, из которых делаются русские лодьи, сшиваются друг с другом веревками в качестве соединения; так что эта ладья была здесь потеряна или оставлена. Русские приплывают сюда, как мы предполагаем, чтобы ловить рыбу, потому что иначе непонятно, ради чего сюда можно приплывать. Мы нашли также несколько хребтов трески и камбалы, так что можно сказать почти наверняка, что здесь занимаются рыбной ловлей. /.../ Этот остров мы назвали в честь Его Превосходительства островом Мауриция, а другой (средний) — островом Оранского, в память о его досточтимом отце, принце Оранском, третий, самый южный, о котором мы не знаем, остров это или материк, назвали Новая земля Валхерен[492] в память о Зеландии, ведь именно зеландцы были нашими товарищами и помощниками в нынешней экспедиции; подобно тому, как землю за проливом Нассау до места впадения Оби назвали Новая Голландия, а землю за местом впадения Оби, ту, которую мы открыли в самом конце нашего путешествия, назвали Новая Западная Фрисландия. И, наконец, остров Вайгач мы назвали Энкхёйзенским островом.