14 июня утром, когда солнце было на востоке, мы, положась на милость Божью, отошли под парусами от прибрежного льда на наших боке и шкоуте, под западном ветром, и, взяв курс на ONO, прошли и тот день пять миль до Островного мыса[360], но наш первый день плавания получился не слишком удачным: мы снова застряли во льду, который был очень мощным и плотным, что немало расстроило нас и испугало. Оказавшись там, мы вчетвером сошли на землю, чтобы разведать обстановку, и поймали четырех птиц, которых сбили со скал камнями[361].
15 июня лед немного отступил, и мы пошли под парусами при южном ветре дальше: миновали Головной мыс и Флиссингенский мыс, где береговая линия дальше всего выдается в направлении NO, и затем идет на N до Мыса Желания, расположенного тринадцатью милями дальше[362], и там остались до 16 числа.
16 июня мы снова пошли под парусами и при южном ветре добрались до Оранских островов, отстоящих от мыса Желания на восемь миль[363]. Здесь мы высадились на берег с двумя бочонками и котлом, чтобы растопить снег и залить воду в бочонки, а также надеясь раздобыть птиц и яиц для больных. На берегу мы развели огонь из найденных дров и растопили снег, но птиц не обнаружили. Поэтому трое из наших отправились но льду на другой остров и поймали там трех птиц[364]. По дороге обратно шкипер (который был одним из этих троих) провалился под лед и подвергся большой опасности, так как там было сильное течение. Но с Божьей помощью его спасли, так что он пришел к нам и обсушился у огня, который мы развели. Тут же мы сварили птиц, которых потом отвезли больным в лодки, и наполнили водой наши бочонки, вмещавшие около 8 мингелов (16 пинт[365]) каждая, и с ними отправились обратно к нашим в море. Вернувшись к шкоуту, мы пошли дальше под парусом при ветре SO, при плохой погоде с моросящим дождем, так что полностью промокли, так как наши лодки были совершенно открытые и не имели никаких навесов. Мы плыли на W и WtS до самого Ледяного мыса[366]. Около Ледяного мыса, когда лодки подошли близко друг к другу, шкипер крикнул, обращаясь к Виллему Баренцу, как мол его здоровье. На это Виллем Баренц ответил: «Хорошо, я надеюсь еще встать на ноги, прежде чем мы подойдем к Вархейзену[367]» — и тут же обратился ко мне и сказал: «Херрит, когда мы будем около Ледяного мыса, приподними меня, я хочу еще раз посмотреть на этот мыс». От Оранских островов до Ледяного мыса мы прошли под парусом приблизительно пять миль[368], и когда ветер переменился на западный, мы закрепили лодки у больших льдин и немного поели. Погода становилась все хуже, моросило все сильнее, мы снова были окружены льдом, так что пришлось здесь остаться.
17 июня утром, когда мы кончили завтракать, лед снова стал двигаться на нас[369] с такой силой, что у нас волосы встали дыбом, такое это было страшное зрелище. Мы думали, что нам уже не спасти наши шкоут и бок, и полагали, что это уже и есть наше последнее плавание. Дрейфующий лед стремительно тащил нас вместе с собой, нас так крепко сдавливало льдинами, что казалось, будто шкоут и бок вот-вот разлетятся на сто частей; мы беспомощно смотрели друг на друга, не зная, что делать, и каждый миг видели перед собой смерть. Наконец, среди всеобщей растерянности и отчаяния, кто-то сказал, что если закрепить трос или канат на неподвижном береговом льду, то по этому канату можно будет подтянуть лодки и вырваться из дрейфующих льдин. План был, конечно, хороший, но сопряженный с такой опасностью, что мог стоить кому-то жизни. Если же ничего не делать, то было ясно как день, что всем нам придет конец. Никто не решался повесить колокольчик коту на шею, боясь быть съеденным[370], но бедственное положение заставляло это сделать, и жизнь многих весила больше, чем жизнь одного. В этой крайней опасности, когда жалеть об утонувшем теленке уже не было смысла, я как самый легкий из всех взялся снести канат на припай. Перебираясь с одной дрейфующей льдины на другую, я с Божьей помощью добрался до неподвижного льда[371] и прикрепил канат к высокому торосу. Тогда те, кто остался на лодках, подтянулись по канату к берегу, и таким образом один человек сумел совершить больше, чем до того могли все вместе. Причалив к припаю, мы поспешно перенесли на него больных, подстелив предварительно одеяла и другие вещи, на которых они могли лежать, а затем полностью разгрузили шкоут и бок и вы тащили их на лед. Так мы спаслись тогда от большой опасности и считали себя вырванными из пасти смерти, и это было правдой.
18 нюня мы починили наши лодки, сильно пострадавшие от напиравшего льда; в том числе пришлось законопатить все швы и кое-где укрепить их, наложив дополнительные дощечки, что мы сделали с Божьей помощью, так как Господь послал нам дрова и мы смогли растопить смолу и приготовить все, что требовалось. Затем несколько человек отправились на берег[372] поискать яиц, которых очень хотелось больным, но яиц не нашли, зато принесли четырех птиц, пойманных с риском для жизни между льдом и берегом, где лед у нас под ногами то и дело ломался, так что мы подверглись немалой опасности.
19 июня погода была неплохая; ветер NW, а с полудня W и WSW. Мы оставались окружены льдом и совсем не видели открытой воды и поэтому думали, что это наше последнее плавание и нам отсюда никогда не выбраться. Но мы все-таки утешали себя тем, что господь Вот нас уже столько раз спасал в самый неожиданный момент и что десница его не стала короче и что он сможет помочь нам, если ему будет угодно, и на это мы полагались и старались вселить друг в друга бодрость.
20 июня погода была неплохая, ветер W. Около того времени, когда солнце было на SO, Клаасу Андрису стало очень плохо, и было ясно, что он уже долго не протянет. Старший боцман пришел к нам в бок и рассказал, в каком положении находится Клаас Андрис, и что он проживет недолго. Тогда Виллем Баренц произнес: «Мне кажется, что и я протяну недолго». Мы не предполагали, что болезнь Виллема Баренца настолько опасна, потому что мы тогда сидели и беседовали, и он читал мою карту, которую я начертил за время нашего путешествия[373], и мы обменивались мнениями о ней. Наконец он отложил карту и обратился ко мне: «Херрит, дай мне попить». Когда я это сделал и он попил, ему стало так худо, что у него закатились глаза и он умер столь неожиданно быстро, что у нас даже не было времени позвать со шкоута шкипера. Виллем Баренц умер раньше, чем Клаас Андрис, который тоже вскоре за ним последовал. Смерть Виллема Баренца причинила нам немалое горе, ведь он был наш главный вожатый и единственный штурман, на которого мы полностью полагались[374]. Но против воли Божией мы ничего не могли но делать, так что пришлось смириться[375].
21 июня лед начало относить, и Бог послал нам очистившуюся ото льда воду при ветре SSW, а когда солнце было на NW, довольно сильно задуло с SO, и мы начали готовиться к отплытию.
22 июня утром, при довольно сильном ветре с SO, море в большой мере очистилось, но нам пришлось с большим трудом и тратя много сил перетаскивать лодки по льду. Сперва лодки с лежавшим в них грузом надо было перетащить через льдину на расстояние приблизительно в 50 шагов, спустить в воду, а затем втащить их на другую льдину и опять волочить по ней почти на 300 шагов. Только после этого мы добрались до открытой воды, где и смогли поставить паруса. Солнце в это время было приблизительно на ONO, ветер дул с S и SSO, но не сильный. Мы держали курс на W и WtS, пока солнце не оказалось на S. Затем мы опять были окружены льдом, через который не могли пробиться, и застряли. Однако немного спустя лед сам собой разошелся, словно открылся шлюз. Мы пошли дальше вдоль земли, но вскоре опять были затерты льдом; надеясь, что проход где-нибудь откроется, мы тем временем поели, потому что лед не расходился. Затем, напрягая все силы, мы стали расталкивать льдины, но старания наши были напрасны. Однако спустя некоторое время сам собой возник проход, и мы прошли через него и держали курс на WtS, вдоль побережья, при южном ветре.
