– Но… – настала пора удивиться старейшине и таки продемонстрировать свои лобные морщины.

– Шучу я, Яр, – чуть слышно усмехнулась женщина. – Вон там за шторой ничего не видно, – легким взмахом ладони она указала ему на родительское ложе.

– И-и-и, не стеснительно совсем?

– Жены и мужа связь – благое дело, – улыбаясь краешками губ, ткачиха продолжала поучать старейшину. – Стеснению здесь места нет.

Тогда Альма говорила правду – в семье их не было принято скрывать от детей эту сторону отношений родителей. Забежав в дом и услышав за плотной шторкой характерные звуки, и Финиста, и Талик понимали, что родители любятся, и тихо уходили во двор. Им не было стыдно или неудобно, даже наоборот, они были рады, что мама с папой друг друга любят, что у них все хорошо, а их словесные уколы в течение дня – лишь ничего не значащие предрассудки.

– Что ж, стоит обсудить нам на Совете, чтоб в этой части поменять устав, – посмеявшись, Яр допил свой мятный настой и встал. – Мне уж пора, родные. Если будете в нужде, то дайте знать, поможем и руками, и заботой!

Говоря во множественном числе, Яр Муган смотрел исключительно на маму Талика, смотрел завороженно, не отрываясь. Юноша уже понимал этот взгляд. Временами он так же жадно и безотчетно глазел на Шенне.

– Спасибо, Яр Муган, – дежурно, совсем не стремясь подчеркнуть благодарность, ответила хозяйка.

– Не стоит, Альма.

Старейшина наконец отвернулся, сложил по обыкновению свои худые ладони за спиной и неспешно направился к двери. Проходя мимо Талика, он подмигнул ему, словно тот был малым дитем.

– Зачем Яр приходил? – стараясь казаться не сильно настойчивым, бросил сын.

– Да кто бы знал, Талик, – чуть шире обычного улыбнулась Альма, будто настроение ее было приподнятым – то ли от визита гостя, то ли от его неловкого ухода.

– Что, докучал тебе? – улыбнулся в ответ юноша.

– Пожалуй, нет, скорей развеял скуку.

– Отец его не любит, – чуть повысил градус серьезности сын.

– И я тоже, – она оторвалась от ниточек и успокаивающе посмотрела на свое чадо.

– А разве он не знает?

Альма глубоко вздохнула.

– Верно, знает. И также знает переменчивость сердец. И женских прежде прочих.

Решив обязательно обсудить с Шенне особенности женских сердец, Талик поторопился к наставнику Кальину. Из-за поглощенных вчера листиков Вархага следовало ожидать повторения ляпов и ошибок, точно как после присоединения листков Яра Каира.

Если судить по изменению радиуса вихрей, который подрос примерно до восьмидесяти сантиметров, в среднем каждый шестой листик их души принадлежал ранее летуну Вархагу. Иначе говоря, каждый шестой призыв в тот день был почти обречен на неудачу. Они с Шенне уже знали, что на привыкание к новым листкам им потребуется не менее десяти дней.

Тем не менее в этот раз над их ошибками уже не смеялись. С одной стороны, они были куда более редки, а с другой – их с Шенне чувства перестали других удивлять. Прочие ученики не только свыклись с их близостью, но и сами подобную близость уже искали – после того как Хагал с Саной стали ходить за ручку, дружить с противоположным полом стало модно.

Новая парочка относилась к ним очень благосклонно и при любом удобном случае вставала на защиту Шенне и Талика. Если бы последние не были так заняты друг другом, они вполне бы могли стать Сане и сыну кузнеца Варлея друзьями.

– Как думаешь, чего она сказать хотела? – сидя за их обеденным столиком на западном углу площади спросил наконец Талик.

– Не знаю, – задумчиво нахмурилась девушка, спешно очищая вяленую рыбу – ту самую, что утром Талик отсортировал как «скоро испортится». – Странно это.

– Чем сердце женщины разнится от мужского? Не понимаю…

– Да, и я.

Шенне не юлила. Она и правда не понимала, а кроме того, по-прежнему крепко держалась правила говорить своему возлюбленному правду, пусть даже и неприятную.

Неожиданно незнакомый им юноша, на пару лет их старше, присел на скамейку рядом с Таликом. Парочка, перестав жевать, удивленно на него уставилась.

– Меня Аян звать, – глядя лишь на девушку, объявил тот. – А тебя?

– Э… Кыш! – улыбнувшись, Шенне указала своим длинным пальчиком в ту же сторону, откуда незваный гость появился.

– Тебя звать Кыш?! – искренне удивился юноша.

– Шенне, и я тебе не рада, – ее палец снова указал на выход.

– И почему же?

– Да потому, что мое сердце занято. Уйди, Аян, и больше не мешай нам!

Парень недовольно хмыкнул, покосился на молчащего Талика и таки удалился.

Впервые они столкнулись с вниманием к Шенне со стороны других, более взрослых юношей, которых начала привлекать ее еще незрелая красота.

– Что ощутила ты? – спросил Талик, вдруг почувствовав какую-то внутреннюю тревогу.

– М-м… – ей понадобилась немалая пауза. – Он взбесил. Но кажется, что было и приятно. Не знаю отчего, Талик, – она улыбнулась.

– От восхищения тобою, полагаю, – он легко смог поставить себя на место Аяна. – А мне, наоборот, как будто резанула боль…

– Боль?! Отчего?

– Как будто я на миг представил, что любишь ты его, а не меня…

– Но это ж ерунда, Талик!

– Конечно, – спокойно согласился тот, – но представь других девчонок, что страстно добиваются меня. А я тому немного даже рад…

– Нехорошо, – моментально оценив предложенную фантазию, замотала головой Шенне. – Быть может, это ревность?

– Тут как ни назови, Шенне… Обдумать стоит позже.

– Да, тут ты прав, давай…

До вечера все было тихо. Каждый работал на своем заднем дворе, время от времени они забегали друг к другу – чтобы поделиться новыми соображениями по этому или другому поводу, а чаще просто потому, что соскучились.

За ужином, однако, вновь возник Яр Муган. Покинув стол старейшин на возвышении, он беззастенчиво занял освободившееся после отъезда Корлика место. Яр снова говорил, снова изображал поддержку. Но больше все же любовался Альмой.

– Я поняла все, – объявила Шенне, когда вечером они под кустами черешни нашли себе в огороде Талика укромный уголок.

– Что?

– Шафрановое платье! – она обняла Талика, прижала свою щеку к его.

– А?!

– Я вспомнила заветы, рассудила. И вышло точно так, как было с ним. Ты ж помнишь?

– Помню.

– Хуже даже. Ведь одному здесь сразу худо. И потом двоим.

До этого Шенне много раз заставила себя представить, как иные девушки вьются вокруг ее Талика, как тот, особо не настаивая, указывает им пальчиком и говорит: «Кыш!», те убегают, но вскоре опять возвращаются; как в конце появляется ослепительная и настойчивая красавица, которой сердце юноши сказать «нет» уже не может.

– Пожалуй.

– Ты меня прости, любимый, – Шенне поцеловала его верхушку уха, слезинки невольно соскользнули по ее щекам.

– За что?

– За боль, за эту слепоту, – продолжала она целовать его ухо, щеку.

– Шенне, не надо извинений. Я думаю… – Талик обнял ее крепче и поцеловал в губы, затем в подбородок, в шею, – ох, как же я тебя люблю…

Момент их страсти скоро был прерван криком соседских мальчишек, а стоило тем угомониться, их зазвала Альма. Фруктовый сад на заднем дворе оказался плохим местом – как для свиданий, так и для новых опытов с небесными дарами; не говоря уже о поиске чужаков с фиолетовыми клинками. Им было невыносимо думать, что точно так пройдут еще девяносто девять вечеров.

На следующий день Талик вновь успел наведаться домой до занятий. Яр Багур немало его удивил, когда вместо черновой работы поручил изучить старинные дощечки «О правилах наказаний», в которых излагались подробные объяснения значительности некоторых проступков. Выходило так, что устав общины был не просто давней традицией, а традицией, основанной на определенной логике.

Юноша быстро одолел скромный по размеру текст, о чем поспешил доложить Яру.

– Обдумай, а назавтра мы обсудим, – наказал ему старейшина и с тем отпустил.