Раздумывая об услышанном, Церен между тем правил коня к подворью Бергяса. Дверь снаружи была приперта колом. Когда Церен распахнул дверь, из-за барана уставилась на него ненавидящим взглядом измученная, с синяками под глазами девушка. Одежда на ней была изорвана, руки и ноги крепко скручены волосяными веревками.

— Слушай, как тебя… Не бойся, сейчас я тебя освобожу.

Она удивленно посмотрела на незнакомого юношу, попыталась улыбнуться, но что-то тревожное, недоверчивое мелькнуло у нее в глазах.

— Да вставай ты скорее! — приказал Церен.

Девушка поднялась. Худые, острые плечи торчали из-под разорванного ситцевого платья. Несчастный вид ее растрогал Церена. «Она ведь не намного старше Нюдли», — думал он. За отодвинутым бараном были видны обгрызенные связки из сыромятины. Девушка, пытаясь освободиться, рвала ремни перегородки зубами.

— Вот за это ты молодчина! — от души похвалил Церен пленницу. — За жизнь нужно бороться!.. Как тебя зовут? — Церен притронулся к худенькому плечу.

— Кермен, — сказала она тонким, ослабшим голосом и доверчиво посмотрела на своего избавителя.

— Вот что, Кермен, рассуждать нам в чужой кибитке долго нет смысла. Верхом хорошо ездишь?

— Было бы на чем! — обретая уверенность, сказала она.

— Я видел во дворе дойную кобылу. Сейчас оседлаю ее. Ты беги, пока не поздно. Имей в виду: будут искать…

— Лишь бы добраться до тети в соседний хотон. Та меня спрячет.

— Идем же скорее!

Когда кобыла уже была под седлом, Церен не удержался от вопроса:

— Кермен, скажи: ты знаешь парня по имени Шорва?

— Какого еще Шорву? — девушка рвалась к седлу.

— А того, за которого тебя высватали.

— Мы с ним не виделись… Отец как-то говорил…

— Ну так вот помни: я — друг того парня! А Шорва служит в Красной Армии. Скоро он приедет сюда с большим войском и освободит всех вас… Запомни его имя!

Девушка не ответила, пустила лошадь наметом. Церен смотрел вслед и любовался ее посадкой. «Боевая девчонка! Зубами перегрызла путы, чтобы вырваться на свободу! Хорошая будет жена у Шорвы!»

Проводив девушку взглядом, Церен рысью направил коня к дереву Хейчи.

Лет шестьдесят тому назад у рода Чоносов были пастбища и сенокосы в шести местах. После отмены крепостного права крестьяне из Центральной России, из Таврии в поисках вольных земель приблизились к здешним степям. Вначале переселенцы арендовали земли у калмыцких богатеев, брали у общины куски выгонов на время. Постепенно эти земли оставались за арендаторами. Случалось, за малый выкуп или другую услугу. Скотоводы отступали все дальше в степь, в полупустынные места. Сейчас у хотона оставалось лишь два пастбища. На одном из них, в часе езды от урочища Хазлур, в низине, издали совсем незаметной, хотон Чоносов спасался от гибельного суховея-астраханца.

Случилось это много лет тому назад, иные из стариков еще помнят те годы… Отец Чотына, Хейчи — из мудрейших мужчин рода, добрый совет которого почитался в людях дороже самого ценного подарка, наблюдал в Черном Яре за посадкой деревьев. Узнал он там от людей, что куртинки заматеревших тополей и акаций останавливают летучие пески, мешают ветрам сносить верхний слой плодородной земли. В те времена редкий калмык задумывался о лесонасаждении. Не в чести были яблоки и абрикосы. И вот Хейчи замыслил: если привезенные им деревья укоренятся в низинке, он со своей семьей осядет на склоне лога, а там, глядишь, и другие родичи подселятся, и будет у них зеленый хуторок, как у русских.

Возвращаясь с возом необычной поклажи, Хейчи неторопливо приближался к хотону. Но к своему крайнему удивлению, не обнаружил селения на привычном месте. Стояла лишь одна полуразвалившаяся кибитка. Под пологом оказалась древняя старушка. Она металась в бреду, просила воды. Хейчи вскипятил чайник, напоил ее. Потом приготовил еду. Но помощь его была уже напрасной. На другой день старушка умерла. Хейчи и прежде слышал о таком: люди уезжали, оставляя больных или престарелых, ставших им в обузу. Похоронив старуху, Хейчи отправился по следам кочевья, но еще в пути почувствовал недомогание. И тогда он понял, что судьба уже пометила его страшной болезнью, чумой. Но ему так хотелось еще раз взглянуть на жену и своего восьмилетнего сына… Подъехав к перебравшемуся хотону, Хейчи остановился невдалеке от своей кибитки, распряг коня и лишь затем, повалясь без сил в телегу, позвал по имени жену. Когда же она с радостью кинулась к нему, Хейчи властно остановил ее:

— Не подходи близко! Со мною случилась беда!.. Скорее позови трех старейшин рода, хочу говорить с ними.

Со старейшинами он тоже простился на расстоянии.

— Вот что, почтенные люди! Дорогая супруга! — сказал он. — Я заразился в пути этой страшной болезнью, приехал напоследок взглянуть на вас, да простят меня бурханы за принесенные вам хлопоты. Слушайте, меня, люди! Снимайтесь и переезжайте на другое место. До рассвета вы должны удалиться верст на десять.

Мудрого Хейчи очень любили в хотоне. Поднялся плач. Жена рвалась к телеге.

— Остановись! — приказал ей Хейчи. — Живи ради ребенка! И вы не плачьте обо мне! Уезжайте скорее, я рад, что еще раз увидел вас всех.

— Не приходите и хоронить! — напомнил Хейчи. — Душа и тело мои сами уйдут к Эрлык номын хану. Сюда вернетесь только через три года.

Мужчины попрощались с умирающим Хейчи поклоном, попричитали женщины, и хотон снялся со своего места.

После отъезда однохотонцев Хейчи собрал в себе последние силы и посадил у колодца в лощине привезенные деревья. Джолум и телега запылали. И откочевавшие увидели с бугра огромный костер и бросившегося в тот костер обреченного болезнью человека…

Через три года ранней весной люди рода Чонос возвратились к месту прежней стоянки. За это время никто не осмелился туда заглянуть. В народе ходила молва, что дух этой болезни три зимы и три лета витает над местом погребения и болезнь может еще ужалить любопытного.

Люди не спешили к страшному месту. Они пригласили из хурула трех старых гелюнгов, собрали знатных людей рода на обряд изгнания злого духа болезни.

И когда они подошли к тому месту, то увидели недалеко от обвалившегося колодезного сруба настоящее диво: там пышно цвела молодая яблоня!

— О, хяэрхан! Бурхан-багши! — старейшины и монахи опустились у дерева, шепча слова молитвы.

К тому времени подошло все кочевье, и люди с благоговением тоже падали ниц у дерева.

— То чистая душа Хейчи, достигнув рая, послала нам это райское дерево на счастье… — рассудили монахи.

Год тот удался неслыханно щедрым на покосы. Род Чоносов разбогател. Все это суеверные люди отнесли за счет яблони Хейчи. И с тех пор к яблоне стали приходить с горем и радостью. Молодожены приносили сюда свои дары, несчастные просили под яблоней помощи у духа мудрого Хейчи. В пору изнурительной засухи, в дни гибельных буранов вся община сбивалась у яблони. Появились паломники из самых дальних хотонов. Взять замуж девушку из хотона, где растет райское дерево, считалось большой честью для степняков.

И вот сегодня к яблоне пришли стар и мал в надежде, что священное дерево отведет от них руку карателей.

Когда Церен приблизился к логу, он увидел хоровод стенающих и плачущих людей, ходивших вокруг яблони. Сорок девять раз должны они были обойти яблоню вокруг и затем, отдав земной поклон, взять щепотку земли, как заклинание от беды.

Церен терпеливо ждал, пока моление это кончится. Люди поодиночке стали подниматься с земли. И тут они заметили Церена. Как бы ни тяжело было у них на душе, появление давно исчезнувшего из хотона сына Нохашка, да еще по слухам убитого на войне, тоже многие восприняли, как диво, в которое не очень-то и верилось.

— Церен, поднимись на телегу! — стали просить его. — Слух прошел, что тебя красные убили. Да ты ли это, Нохашкин сын?

Церен сошел с коня, взобрался на чью-то телегу. Толпа сбилась вокруг. Церен видел вымученные улыбки.

— Эк, вымахал-то! Не женился еще? Говори же скорее, чего молчишь? — торопили со всех сторон.