Нарма и попутчик быстро разделись, кинулись в воду. Они были уже на середине озера, когда новый знакомый попросил Нарму:

— Слушай, парень! Я выдохся, поплывем назад, боюсь за себя…

Зайсан Хембя, разоблачась до кальсон, осторожно передвигался вслед пловцам. Но вот и он остановился, погрузившись по пуп.

Пловцы вернулись, отдышались неподалеку от зайсана.

— А ты, парень, тоже испекся. До того берега-то едва ли бы дотянул, — усмехнувшись, с вызовом сказал попутчик.

Нарма, ничего не говоря, расправил плечи и легкими саженками поплыл через озеро. Он уже приближался к другому берегу, когда зайсан как-то странно, будто от испуга, крикнул и скрылся под водой.

Попутчик нырнул за ним следом и, вынырнув, прокричал:

— Что-то не видно твоего господина! Поспеши, парень, не случилось ли с ним беды?

Нарма так размахался, пока плыл обратно, что сердце едва не выскочило из груди. Отдыхать было некогда. Едва набрав воздуха в грудь, он нырял и нырял. Попутчик тоже нырял, но чуть в стороне…

Не отыскав зайсана на дне озера, Нарма впал в отчаяние. Звать на помощь? Кого? Вокруг — безлюдье! Вдруг какой-то всадник выскочил из камышей на другом берегу. Не успел Нарма крикнуть, всадник скрылся в клубах пыли.

— Смотри-ка, на том берегу в камышах был человек! — взволнованно заговорил Нарма.

— Ха… ха!.. Ты небось думаешь, что это зайсан от нас ускакал! Дудки! Зайсану конец наверняка! Давай искать тело, пока раки не съели! — торопливо, с неуместным смешком сказал попутчик и нырнул опять.

Нарма быстро оделся, побежал навстречу подводам, показавшимся на дороге. Кое-как рассказал о случившемся возницам. Те повернули подводы к берегу. Теперь уже пятеро мужчин принялись отыскивать утопленника. Озеро местами было очень глубокое, колдобины на дне достигали трех саженей и больше, дно вязкое, подернутое тиной и водорослями. На крики прискакало еще двое, мужчин. Искали долго и лишь к вечеру тело зайсана обнаружили у другого берега, близко от того места в камышах, откуда выметнулся торопливый всадник.

— Зайсана Хембю утащил водяной, — решили съехавшиеся люди.

Эта версия и распространилась потом по всей Сарпинской низине.

В ту же ночь попечитель Богданов и надзиратель Курилов привезли тело зайсана Хемби в Налтанхин. Таким странным образом закончилась жизнь самого доброго в степи зайсана, который не успел ко времени своей кончины сделать лишь кое-какие мелочи из того, что обещал: Нарме, как приемному сыну, передать наследство; Сяяхлю выдать с почестями замуж за любимого, если она обретет такового; Байчхе помочь определиться в одиночестве.

Когда Сяяхля пришла в дом зайсана, Байчха жила в отдельной кибитке, не вмешиваясь в их домашние и семейные дела, и вступала в разговор, лишь когда речь шла о стадах, о пастбищах, о батраках. Четыре года Байчха и Сяяхля жили дружно, понимали друг друга с полуслова. Внезапная и трагическая гибель Хемби их еще больше сблизила. Особенно тяжелым было расставание с мужем для Байчхи. Белый свет потемнел для нее, все стало ненужным, а жизнь казалась пустой, никчемной. У Сяяхли после смерти отца тоже не оставалось никого, кроме Хемби, кто позаботился бы о ней.

Через год аймак преподнес хурулу большие поминальные дары, в том числе стадо коров. Монахи отслужили в Налтанхине молебен, совершили обряд гал тяялгн.

Не прошло и месяца после обряда, как прожившие пять лет в согласии Байчха и Сяяхля поссорились. «Нарма любит тебя. Несмотря на то что ты вышла замуж за Хембю, он не женился и до сих пор не женится. Выходи замуж за него», — вздыхала Байчха, жалея Сяяхлю. Но молодая женщина мыслила свое будущее по-иному. Она не верила Байчхе. В задумке старой зайсанши было не столько жалости к ней, сколько беспокойства о сохранении за собой богатства Хемби. Кроме того, Байчха уже однажды пыталась устроить ее судьбу… Не довольно ли одного раза?

Поразмыслив так, Сяяхля с чем ушла, с тем и вернулась в родной хотон… Месяца через три до Байчхи дошла весть: Сяяхля вышла замуж за Бергяса.

И только теперь в доме покойной сестры, четырнадцать лет спустя, в год бар[54] и в месяц лу[55] Нарма рассказал о странной гибели зайсана на озере Лавин-улан учителю Араши Чапчаеву и Вадиму Семиколенову, когда они приехали в хотон Чонос навестить детей Нохашка.

— Все эти годы я думал о случившемся, — продолжал свой рассказ Нарма. — Как он мог вдруг упасть на отмели и очутиться у другого берега? Что за человек появился во тьме у дома зурхача вместе с Бергясом? Не преследовали ли они зайсана в пути со злым умыслом?.. А всадник на другом берегу? В лицо его не разглядеть, но конь был Бергясов — это точно. С тех пор как увижу Бергяса, в глазах темнеет от ненависти к нему. Послал на смерть отца Гахи и Нохи, мою тетю, укоротил жизнь еще одному человеку… Да какому человеку! Пора бы и Бергяса отправить на тот свет.

Рассуждения Нармы о гибели зайсана почему-то не тронули гостей.

— А что, ваш зайсан был лучше, чем Бергяс? — спросил Араши Чапчаев.

— Нашли с кем сравнивать! Зайчишку с волком. Зайсан был таким добрым, душа-человек, — чуть не обиделся Нарма.

— Твой «благодетель» силой отнял худук у целого хотона, оставил людей на мучение без воды! Потом великодушно вернул худук, но во имя чего? Чтобы взять в жены молоденькую девушку из этого же хотона! Пренебрег страданиями и девушки и своего верного слуги! Тебя лишил счастья иметь семью, детей. И такой человек может быть хорошим? — сказал возмущенно Араши.

— Насчет женитьбы на Сяяхле зайсан не виноват, — продолжал настаивать на своем батрак. — Так повелел ему нойон.

— Да, нойон — сила! Он может любого казнить или миловать… Тут, как говорят грузчики на пристани, выше пупка не прыгнешь.

Эти слова изрек в поддержку Нармы Гаха. Ноха, еще больше заикаясь от возмущения, вступил в спор с братом:

— Ты же не-не-давно говорил, что хочешь удушить Бе-Бергяса. Пусть я его родственник, но я… я о-о-томщу ему! А ты как хочешь, если теперь готов за-ащищать богатеев.

— Послушайте меня, друзья мои, — заговорил Вадим. — Убрать одного Бергяса — дело несложное. Здесь важно другое: вы втроем ненавидите старосту, ваши мнения сходятся на том, что бергясы — насильники, волки… Сегодня вас трое, кто недоволен судьбой и готов бороться. Завтра с вами будут тридцать… Если объединятся тридцать человек, они могут изгнать из хотонов и Бергяса и нового зайсана. Но ведь останется нойон целого уезда. За спиной нойона Тундутова царская власть, жандармы, армия… Русские батраки и рабочие действуют иначе. Они решили накапливать силы, чтобы в открытом бою одолеть своих нойонов. У рабочих есть свои вожаки. Восемь лет назад в больших городах рабочие с оружием в руках дали бой своим князьям и нойонам. Только на первый раз сил не хватило, чтобы одолеть защитников царя. Сейчас работные люди выступают без оружия, но сообща требуют у хозяев уступок: восемь часов работы, прибавки к заработку. Многие хозяева уже идут на уступки, потому что люди перестают гнуть на них спину день, неделю, месяц — хозяин терпит убытки, вынужден платить работникам, иначе они совсем от него разбегутся… И хозяева везде одинаковы, жадны, злы, и беднота скудно живет повсюду. Нужно всем беднякам — русским, калмыкам, украинцам в этом деле не наособицу действовать, а сообща, и тогда тружеников никто не посмеет обидеть.

Гаха ловил каждое слово. Но многое для него было еще неясным.

— Когда это русские и калмыцкие бедняки объединятся? Мы их и в глаза не видим — русских. Разве что на ярмарке. Калмыки между собой-то не могут найти общий язык: разбрелись по хотонам, а там держатся родами. Вечные ссоры за пастбища, за воду.

Вадим, посочувствовав табунщику, пытался обнадежить Гаху.

— Когда русские батраки и фабричные люди прогонят своих хозяев, может, легче станет калмыкам, татарам, казахам… Только и вы не сидите же сложа руки… Нужно готовиться самим и по примеру русских гнать в шею бергясов и дяявидов…