— У меня нет ничего лишнего, — спокойно ответил Юцер. Было видно, как он старается не потерять самообладания.

— Не пыли, — усмехнулся Кац. — Я нашел у тебя в столе несколько интересных бумажек. Впрочем, кое-какие вещи мне известны и с твоих слов. Например, история некоего автобуса. И соображения относительно качества нашей дорогой власти. Пропиши меня в лишней комнате, и все это останется между нами.

— Я подумаю, — ответил Юцер.

— Даю тебе сутки на размышление, — улыбнулся Леня Кац.

Проходя мимо застывшей у комода Мали, он обхватил ее за талию, и зажмурился.

— Все еще душиста, — пробормотал и вышел вон.

— Что делать? — растерянно спросил Юцер.

— Следовало бы спросить: «Чего не надо было делать»! — зло ответила Мали и кинулась к входной двери. Юцер ждал, что она вот-вот вернется, но Мали пришла лишь под утро.

Юцер был уверен, что знает, где она была.

— Как жить после этого? — спрашивал он себя.

А Леня Кац исчез, и в городе его с тех пор не видели.

Юцер долго мучился неведением, и наконец случай позволил ему задать не выходивший из головы вопрос.

— Как ты мог подумать, что я пошла к этому подонку, чтобы выкупить тебя у него своим телом? — возмутилась Мали.

— А что именно ты делала всю ту ночь? И куда исчез Кац?

— Всю ту ночь мы с Софией искали Зиновия Кульчинского. Пришлось ехать в Неменчины, там он прописан.

— Кульчинский?

— Кульчинский. Тот самый, который был счетоводом в фирме папаши Каца.

— Тот самый, кто обокрал Каца-старшего и сел за это в тюрьму?

— Так говорили. Зиновия не пришлось уламывать долго. Леню он ненавидит. Видишь ли, Зиновий никаких денег не крал. Их взял Леня, и я об этом знала. Еще я знала, что Зиновий поклялся сгноить Леню или до конца Лениной жизни не давать ему покоя.

Зиновий повел нас к одному человеку, который спал с Кацем, как он говорит, на одних нарах. Тот нам кое-что порассказал. Зиновий прибавил кое-что от себя. А потом мы поехали к официантке Тоне. Там обнаружился пьяный Кац. Увидев Зиновия, он тут же протрезвел. Мы рассказали твоему другу кое-какие детали из его жизни. А потом я сказала ему, чтобы убирался, пока не поздно, потому что к одиннадцати утра мы с Зиновием идем с отчетом в Нехороший дом.

— Шантаж… — грустно отметил Юцер.

— Ответ на шантаж. И не буду повторять: «Я тебе говорила». И не буду упрекать за деньги, бессмысленно выброшенные на золотые зубы Каца.

История с Кацем разбередила Мали душу. Она стала еще более грустной и задумчивой, чем обычно.

Мали не то чтобы стояла на голове. Она свисала с потолка заледеневшей сосулькой. От этого в доме стало холодно и неуютно, несмотря на солнечный май и большие букеты сирени, кое-как распиханные по вазам. Распихивал их Юцер. Он же и приносил эти букеты. Обычно, когда дом был полон цветов, Мали порхала над ними, опускаясь то к одному, то к другому, чтобы поправить веточку, выровнять стебелек или добавить к букету ленточку. Сейчас она к цветам не прикасалась. Устало молчала, зябко ежилась, и ничто не могло ее разморозить.

И вдруг букеты ожили. Юцер увидел в них перемену, как только вошел в дом. Они поменяли вазы, располагались в них привольно и прихотливо, с удовольствием отдавали запах и чувствовали себя очень хорошо.

Мали сидела в кресле, закинув ногу на ногу, легкая и красивая, как никогда, и вдохновенно орудовала пилкой, затачивая ногти.

— Я решила поехать в бывшее имение, — сказала она, не сводя глаз с ногтей.

— Ты уверена? — осторожно спросил Юцер.

— Более чем. Мне просто снится, как я катаюсь по нашему озеру на лодке.

— Бог знает, как там теперь все выглядит.

— Бог, несомненно, знает. А я узнаю, когда приеду. Мне удалось разыскать телефон Марии. Представляешь, у нее там есть большой дом, она сдает комнаты на лето, и у нее есть телефон.

— Как она отнеслась к твоему звонку?

— Плакала.

— Ты сняла у нее комнату?

— Она не хочет брать денег, но я с этим справлюсь. Комната с террасой. Любу положим на террасу, а у нас будет большая комната с запахом дерева. Можно спать и в саду. Как когда-то. Бабушка ставила мне кровать под яблони. Ворчала, что это неприлично, а сама оставалась в саду до полуночи и болтала со мной, как подросток.

Юцер неодобрительно покачал головой, но отговаривать жену не стал.

Поначалу Мали вела себя как обычная дачница: вставала рано, долго гуляла в лесу, собирала ягоды. Потом приходила завтракать.

Мария кормила ее отдельно от остальных постояльцев. Только ей она подавала пышные блины с малиной и сливками, какую-то особую рисовую кашу и невиданные омлеты с зеленью и сыром.

После завтрака Мали с Любовью уходили кататься на лодке по озеру. Любовь и не знала, что Мали так хорошо управляет лодкой. Катались не в центре озера, как все дачники, а в протоках за ним. Мали прекрасно ориентировалась в узких полосках воды, поросшей камышом, умело работала веслом, знала, где весло упрется в дно, а где нужно отталкиваться от берега.

Как-то Мали прыгнула в лодку и поманила Любовь к себе. Любовь разбежалась, прыгнула и не долетела. Мали скользнула в воду, вытащила дочь, ввалила ее в лодку, влезла сама, и только тогда увидела, что весло уплыло.

— Бог с ним, — рассмеялась. — Такое уже бывало. Поплывем без весел.

Она умело подгребала рукой, и лодка шла в нужном направлении. Лодка не то чтобы плыла, она медленно кружилась среди настила кувшинок, прорезая носом водную полынью. Кувшинки были молочно-белые, сквозь белизну просвечивал желток.

Мали перегибалась через борт, выхватывала очередной бутон, подтягивала его к себе, нажимала пальцем на зеленую головку, и кувшинка вдруг раскрывалась. На твердых желтых наплывах сердцевины сверкали капли.

Любовь решила попробовать повторить этот фокус. Она долго боролась с длинным стеблем, пытаясь сорвать цветок. Лодка закружилась быстрее, и листья стали уходить под воду. Вскоре растерзанный цветок лежал на ее ладони. Лепестки мутнели на глазах. Мали раздраженно отвернулась.

— Красоту не всегда можно присвоить, — выговорила она дочери. — Иногда ею нужно просто наслаждаться.

— Почему?

— Потому что присвоенная красота часто гибнет.

— Ты всегда понимаешь, что говоришь? — спросила Любовь.

Мали вытянулась в струнку и стрелой ушла под воду.

Любовь подождала минуту, другую, но Мали не появлялась. Девочка попробовала грести рукой, однако лодка не двигалась с места. Прошло минут десять, потом Любовь начала орать. Водная гладь перебирала мелкими волнами, застывала и снова начинала морщиться, а Мали все не было. И никакой другой лодки тоже не было. Любовь перестала кричать. Она тупо смотрела в воду и боялась шевелиться. Вдруг в воде появилось длинное тело. Вместо головы у него были водоросли. Любовь откинулась и закрыла лицо руками. Кто-то наклонил лодку и перевалился через борт. Любовь почувствовала ледяное прикосновение и что-то липкое поползло по ее ноге. Девочка побледнела и еще крепче зажмурилась.

— Хорошо, — услышала она голос матери, — бледная храбрость по вкусу Цезарю.

Любовь приоткрыла глаза. Мали сидела боком на носу лодки, вытаскивала из волос водоросли. На некоторых сверкали маленькие синие цветы, похожие на незабудки.

— Зачем ты это сделала? — спросила Любовь. — Никогда больше я не поеду с тобой в лодке. Пашка права. Ты сумасшедшая.

— Пусть будет так, — спокойно ответила Мали.

Назавтра Мали повела Любовь «в млечный путь». Мали была в черном шелковом халате, вышитом крестиком. На халате китаянки сворачивали и разворачивали разноцветные ленты в головки хризантем. Между китаянками текла золотая река. На Любови была панама в виде ромашки. Мали любила приделывать к маленьким тульям вздымающиеся кривобокие поля. Ее шляпы были похожи на бабочек, присевших на пенек. Мали научилась делать эти смешные шляпки и снабжала ими приятельниц. Сама она шляп не носила, но на сей раз одела к шелковому халату маленький черный шелковый ток с вуалью. Юцер обратил внимание на экстравагантный наряд жены, но не стал делать замечаний.