Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Впрочем, приведенные свидетельства происшедшего не являются единственными.

Близнецы рассказывали, что после исчезновения Юцера по городку пополз слух, что в отделении доктора Геца появился новый пациент с манией величия. Пациент называл себя Господином Мира и Императором Вселенной. Гец относился к нему внимательно и держал в отдельной палате. К тому же было замечено, что с момента исчезновения Юцера Мали часто навещала доктора Геца и что, уходя от него, она улыбалась той самой улыбкой, с какой возвращалась не раз после прогулок с Юцером по бахче.

И вместе с тем, если бы Юцер действительно скрывался под видом сумасшедшего в больнице своего друга, он должен был приехать туда, куда приехал в конечном счете, именно из Средней Азии. А приехал Юцер почему-то с Севера. Так что концы в этой версии не сходятся. К тому же, близнецы забыли отметить, что с появлением в больнице Господина мира из-под окна исчез Хаимке-Фауст. Правда, ходили слухи, что его отправили в военный госпиталь, а оттуда на фронт. Проверить это нельзя. Виршувкер был польским беженцем, а с этими беженцами многое произошло. Хаимке мог оказаться, например, в армии Андерса и очутиться в Палестине. Правда, его и там с тех пор никто не видел. Но никто его специально и не искал. Есть и другие доказательства тому, что Хаимке Виршувкер не стал Господином Мира, но стоит ли их приводить?

Существуют версии еще более фантастические, чем те, которые мы уже привели.

Например, говорят, что Юцер все-таки побывал на Лене и встретился с Натали. Тот, кто знает, как действовали пути сообщения в СССР в последний год войны, в эту версию поверить не может. Проехать без командировки из Средней Азии на Лену, попасть в одно из самых строго охраняемых мест страны, да еще встретиться там с женщиной, помещенной в резервацию? Да это чистая фантазия!

И все-таки, мы приведем свидетельства двух лиц, утверждающих, что встреча Юцера и Натали на Лене произошла.

Первым лицом является Чок. Тот самый Чок, который так и не успел проиграть в ножички созданную Юцером империю. Тот самый, который остался жить только благодаря политическому чутью Юцера. И тот самый, которого Юцер впоследствии приблизил к себе настолько, что многие считали Чока его приемным сыном.

Так вот, Чок как-то беседовал с Юцером о женщинах.

«Как-то мы разговаривали о бабах, — в свойственной ему грубоватой манере рассказывал Чок, — а Юцер был большой бабник, это ни для кого не новость. Так вот, он сказал мне: „Женщина должна быть не просто желанием, она должна быть призывом. В моей жизни была такая женщина. О! У нас хватило ума не скреплять наши отношения ничем, кроме поцелуев. А расходиться мы любили больше всего на свете. Мы все время расходились, разъезжались, расставались. И всегда этот момент приносил облегчение. Но потом это начиналось… Тонкий, еле уловимый призыв. Он звучал в вечернем воздухе, пробивался из букетов, которые я дарил другим женщинам. Он исходил от духов, которыми она никогда не пользовалась, для того только, чтобы напомнить мне ее запах. Он звучал в музыке! Одной нотой, случайным аккордом. Постепенно он начинал изводить меня. Я слышал ее голос там, где этот голос никогда не звучал. Я чувствовал ее прикосновение, когда рядом никого не было. Я начинал сходить с ума. Я говорил невпопад. И когда я уже бывал готов лететь, плыть, бежать к ней, она вдруг появлялась. Измученная призывом. Изломанная сопротивлением ему. Покорная. Безумная. Как мы бывали счастливы! До ближайшей ссоры, до появления скуки, до первых признаков отвращения.

А однажды ее увезли. Увезли силой, чтобы погубить. И я ничего не мог для нее сделать. Мне было жаль ее. Жалость, мой мальчик, это надгробный камень любви. Я решил, что между нами все кончилось. Высшая сила, думал я, не объявляет своих вердиктов, но вердикты эти непреложны. Перед высшей силой следует преклонить голову.

Четыре года я жил, как жил. Мне казалось, что я и не узнаю ее, если когда-нибудь встречу. А потом это началось снова. Призыв. Я умолял ее отстать. Я объяснял ей, что все это ни к чему не приведет. Но все началось снова. И я опять был готов лететь, плыть, бежать.

Путь был нелегким. Я не стану тебе его пересказывать. Все подобные путешествия одинаковы. Звери, люди, чудовища. Сирены в ватниках, Цирцеи в чернобурках. Циклопы в гимнастерках. Убогие, сироты, прокаженные. Братство сирых. Волшебные превращения, смекалка, хитрость, удача, помощь несуществующих богов.

Мы встретились. Ее привели ко мне в избушку за бутылку водки. Конвоиры орали за окном, пытались разглядеть нас сквозь замерзшее стекло, швыряли в окна снежки и замерзшие рыбины в двери. Там была уйма замороженной рыбы. Потом ее увели. Я долго лежал на нарах, обессиленный, замерзший, хмельной. Лежал и ждал, когда придут за мной. Должны ведь были прийти. Но не пришли. И я поплелся в обратный путь“».

Из этого рассказа следует, что:

а) Юцер встречался с какой-то хорошо известной ему женщиной, которую привели к нему и увели от него конвоиры;

б) что свой обратный путь на Запад он начал не с Юга, как предполагают некоторые, но с Севера, как нам и было известно.

Нам кажется, что из этого следует, что Юцер побывал на Лене, где водятся конвоиры, снег и замороженная рыба. Водились, во всяком случае, в то время, о котором идет речь. Нам не удалось обнаружить Сирену в ватнике, Цирцею в чернобурке и Циклопа в гимнастерке, которые могли бы пролить свет на это путешествие, а потому вопрос по-прежнему остается открытым.

Второе косвенное доказательство того, что Юцер и пациент Геца, который называл себя Властелином Мира, — разные лица, мы находим в свидетельстве самого Геца.

Как-то за праздничным столом разгорелся спор. Спорили о гениальности.

— Гениальность, — сказал Гец, — отличается от безумия только конечным результатом. В обоих случаях мы имеем дело с выходом за границы нормального. Но гениальность видоизменяет нормальное, тогда как безумие на это не способно.

— Позволь, позволь, — не согласился Юцер, — тогда безумие можно назвать ущербной гениальностью. А это несправедливо. Ведь, по большей части, безумцы просто не отличают нормальное от ненормального, тогда как гении прекрасно сознают, где проходят границы обыденного и преступают их совершенно сознательно.

— Не так все просто, — возразил Гец — Помнится, был у меня пациент, возомнивший себя Господином Мира. Его навязчивая идея вовсе не была непоследовательной. Мой пациент считал, что Господином Мира является тот, кто назначен на эту должность Высшей Силой, и утверждал, что является таким назначенцем. А поскольку подтверждающих этот факт документов нет и быть не может, утверждал мой пациент, ибо они создаются постфактум, то я держу его в больнице незаконно. Мне пришлось согласиться с его аргументом. Количество людей, приводивших тот же аргумент и действительно ставших на его основании владыками мира сего, велико. Только незнание истории могло дать мне право продолжать держать самозванца в стенах психиатрической лечебницы. То есть в данном случае сумасшедшим должен был объявить себя я. И все же…

Мы не станем следить за этим спором до его завершения, тем более что спор затянулся глубоко заполночь. Отметим только важные для нас детали:

а) Гец явно не ассоциировал Юцера с пациентом, называвшим себя Господином Мира;

б) Юцер столь же явно не ассоциировал себя с этим типом.

Вопрос, что делала Мали в сумасшедшем доме у Геца в те две недели, которые она провела в среднеазиатском городке после исчезновения Юцера, и почему выходила оттуда с благостной улыбкой на устах, таким образом, тоже остается открытым. Да и стоит ли верить свидетельствам близнецов, находившихся в то время под влиянием коварной Хелены, да еще и обиженных на Юцера за то, что им пришлось собирать дыни?

8. Шоколад

Когда война закончилась, Мали и София с детьми вернулись в родные места. Еще до этого они решили не жить на пепелище. Неподалеку от их бывшего родного города располагался другой город, в котором ни одна из них никогда не жила. В старые времена между этими городами проходила государственная граница. Новые времена эту границу стерли. В новом для них городе воспоминания не бродили парками и улицами. Там не было их бывших квартир, и чужие люди не сидели ни в Малиных креслах цвета слоновой кости, ни на диване Софии со спинкой из витража в стиле арт деко. Кроме того, в этом городе ничто не напоминало обеим о погибших родственниках, убитых друзьях, разрушенной жизни и о прежних фантазиях и надеждах.

15
{"b":"825569","o":1}