А в ночь, проведенную на железнодорожной станции, Юцеру вдруг взял и приснился зеленый сон. Поначалу перед глазами просто колыхались зеленые наплывы. Юцер не ощущал себя ни утопленником, ни гостем в подводном царстве. Воды в его сне вообще не было.

Наплывы были похожи на спускающийся с небес занавес. Юцер пытался понять, из какой ткани этот занавес сделан. В тканях он разбирался хорошо, некогда вел дела одной мануфактуры и дело это изучил досконально. Но для ткани, увиденной во сне, названия у него не находилось.

Чем-то эта ткань напоминала туркменский шелк, но не была плотной. И наплывы были похожи на туркменский рисунок. На салатном фоне темно-зеленые пласты. Ткань пузырилась. Было ясно видно, что тяжелые ярко-зеленые полосы тянут легкую светло-зеленую основу за собой. Занавес падал, скользя, словно в небесах разворачивали рулон. Зеленые волны набегали одна на другую. И опять же, воды в этом зрелище не было ни капли.

Чем выше Юцер задирал голову, тем легче и воздушнее казался ему занавес. Когда он переводил взгляд в нижнюю часть картины, салатного цвета там уже почти совсем не было. На землю лилась густая темно-зеленая краска. Она масляно блестела и имела вид зеленой ртути.

А когда все внизу уже было густо-зеленым и колыхалось, верхняя часть занавеса начала редеть. Это можно было понять так, что краска в небесах закончилась. Занавес стал сворачиваться в струю, а струя начала приобретать форму коня. Вскоре перед Юцером встал огромный зеленый конь. Конь бил копытом по зеленой ртути под ногами, превращая ее в изумрудную пену. Хвост и грива у коня были такие же изумрудные, легкие и пенистые.

Юцер узнал коня еще до того, как краска окончательно сгустилась. Он крикнул: «Султан!». Конь приветственно вздернул голову и заржал.

— Однако, друг, ты порядочно позеленел, — сказал Юцер. — Надо было выбрать иной оттенок, напоминающий патину. Мне бы понравилось скакать на бронзовом коне. Хотя, это уже, кажется, было где-то использовано.

Султан презрительно фыркнул и отвернулся, но тут же скосил на Юцера зеленый глаз.

— Хорошо, хорошо, — поспешил исправить оплошность Юцер, — ты красив и так. Ты божественно красив.

Султан наклонил голову и стал щипать изумрудную пену.

— Что ж, — сказал Юцер, — я еще не знаю, ходишь ли ты иноходью или летаешь, но пришло время это узнать.

Он вставил здоровую ногу в стремя, подтянулся и перебросил хромающую конечность через седло. Собственно, седла на Султане не было, как не было стремени и уздечки. И в то же время все это было, потому что Юцер всем этим пользовался. Опять же, непонятно, как он пользовался, потому что в пальцах его было ощущение влаги, а не кожи. А влаги вокруг не было. Юцер решил не морочить себе голову этими вопросами.

На боку его оказался меч, в руках — золотой кубок. Юцер опрокинул кубок в рот. Жидкость была пьянящей, живительно прохладной и напоминала хорошее сухое вино. Сладких вин Юцер не любил. До сих пор он считал, что амброзия должна была быть сладкой, и обрадовался собственной ошибке. Впереди, в зеленой дали, появилось огненное сердце. Оно то сжималось и темнело, словно собиралось потухнуть, то расширялось и начинало пылать.

— Вперед, — сказал Юцер Султану, — вперед, за Пылающим Сердцем!

В этот момент, откуда ни возьмись, появился посох. Во всяком случае, то, что появилось, могло быть посохом и вряд ли годилось на что-нибудь иное. Посох поначалу ухарски вертелся, словно пьяный дворник, решивший продемонстрировать полную власть над заплетающимися ногами, а потом подскочил к Пылающему Сердцу и звезданул по нему изо всех сил. Сердце взлетело, охнуло, рассмеялось и вспыхнуло. Потом оно упало вниз и потухло. Посох снова подкинул его, и оно опять загорелось. Так они и неслись впереди, играя и показывая путь.

Увлеченный неожиданным зрелищем, Юцер только тогда и понял, что движется, когда сообразил, что, несмотря на прыжки сердца вверх, волшебное серсо передвигается все-таки вперед, а за ним движется зеленый конь.

Как именно двигался конь, Юцер понял не сразу. Это не был бег, но не был и полет. Конь тек вперед, то деформируясь до неузнаваемости, то приобретая соответствующие коню формы.

«Я лечу на облаке!», — догадался Юцер.

Однако полет не сопровождался движением воздуха и ничего, кроме коня, посоха и сердца вокруг не было, поэтому не было и ощущения полета или вообще движения. Волшебное серсо все время было впереди, конь то растекался, то сжимался, и все это продолжалось без конца. Юцеру стало скучно.

Он вытащил из ножен меч и запустил его в волшебное серсо. Меч пронзил сердце, и оно запылало с невиданной силой. Посох попытался было выбить меч из сердца, но отскочил. Видно, он попал на острие меча, поскольку расщепился.

«Чем это я занимаюсь?», — подумал Юцер.

Он открыл глаза и погрузился в темноту. Когда он снова закрыл их, зеленый конь заржал. «И куда же мы летим?», — спросил коня Юцер. Конь скатил к краю глазницы насмешливый глаз и сказал хрипло: «Теперь это ты должен мне сказать, куда мы летим, если тебе не хотелось лететь по велению сердца». Юцер ударил коня правой шпорой, махнул рукой вправо и велел: «Туда!». И они полетели дальше.

Юцер не станет пересказывать дочери этот сон. Он просто скажет, что все началось с чудесного сна.

«Когда я открыл глаза, — закончит этот рассказ Юцер, — светлело. Подо мной стучали колеса, надо мной висели вонючие ноги в портянках, и в горле першило. Оказалось, что в полном беспамятстве от усталости и страха я влез в отцепленный вагон и заснул. Сон оказался настолько захватывающим, что я не почувствовал, как вагон прицепили к поезду, как он наполнился людьми и поехал. А рассказываю я это к тому, что иногда полезно поддаться отчаянию и выпасть из привычного мира. Поди поспи, а завтра все как-нибудь образуется».

Из этого рассказа мы можем заключить, что в ночь погони Юцер пережил некое мистическое состояние. Но была ли погоня?

На этот вопрос трудно, даже невозможно ответить.

Мали с Софией ничего об этом не знают, поскольку в ту ночь они не выходили из мазанки. Наутро они побоялись показываться в городе, потому что были уверены, что Оська Сталь перестал пить горькую и уже не дремлет. Но уже к вечеру обе пошли гулять по центральной улице, всячески подбадривая друг дружку.

Город гудел. Все рассказывали про взрыв на пустыре, ругали беспутных местных мальчишек и гадали, у кого они украл и гранату. Сходились на том, что граната украдена из УКВД, и что теперь уж Сталю точно не сдобровать.

— С Чоком все в порядке? — спросила у Софии работница шинного завода. — Говорят, его часто видели на пустыре.

— Он уже давно туда не ходит, я ему запретила, — торопливо ответила София.

— Вчера у него был жар, — вмешалась Мали, — видно, перегрелся. На ангину не похоже.

— Самая настоящая ангина! — оспорила ее диагноз София. — Он не мог подняться с постели вчера, и пролежит не меньше недели.

Работница заботливо поцокала языком.

Прошла неделя. На вопрос, куда подевался Юцер, Мали раздраженно отвечала, что они поссорились, и Юцер решил уехать в Алма-Ату.

— Завел себе там шашню? — усмехнулась Капа.

Она вновь появилась в городе, что намекало на укрепившуюся позицию Оськи Сталя.

— Вот именно, — вспыхнула Мали.

— Никуда не денется, вернется.

Мали сдержанно кивнула.

Они затянули свой отъезд на две недели и уехали, когда о событии уже перестали говорить.

Нанять проводника с ишаками было несложно. Средняя Азия умеет заметать следы и хранить тайны. Ишаки там всегда наготове, и проводники не задают лишних вопросов. С другой стороны, барханы тоже умеют хранить тайны. Нашим дамам попался исключительно порядочный проводник, который не убил их по пути, чтобы завладеть нехитрым скарбом несчастных путешественниц. А мог бы и убить. Но беглянки так боялись Оськи Сталя, что даже не подумали о реальной опасности.

— А чего мы тогда испугались? спросила как-то Мали Софию.

— Раз испугались, была причина, — мудро ответила подруге София.