Иногда, если младшие ковены хватят лишку, сводя друг с другом счеты, если в дело идут натравленные демоны, сплетенные из чар Ада проклятья и мушкеты, Большой Круг наказывает самых зарвавшихся — если до него этого не сделает городской магистрат или университет.

Старшие ковены лишены возможности поучаствовать в этой славной игре.

Наследники броккенбургских традиций, хранители старых ведьминских порядков, они не имеют права встревать в склоки друг с другом или обнажать оружие против равных себе. Иногда, конечно, Круг делает исключения, но только в тех случаях, когда задета честь кого-то из их старших сестер и без крови никак не обойтись, а это обыкновенно случается редко.

Это не милосердие, как принято считать, не забота о подрастающих поколениях. Большой Ведьминский Круг пытается выставить себя хранителем вековечных традиций, блюстителем порядка и закона, но милосерден примерно в той же мере, что и ядовитая сколопендра. Суки из Большого Круга, среди которых заседает и Вера Вариола, мудрые старые суки, прожившие на свете по восемнадцать лет и сохранившие головы на плечах, понимают главное — если хоть на миг приотпустить вожжи, весь этот блядский тарантас под названием Броккенбург, в который запряжены сотни опьяненных собственной силой молодых гиен, мгновенно окажется раздавлен в щепу или рухнет в пропасть.

Между «униатками», «волчицами», «батальерками», «флористками», «воронессами» и «бартиантками» до черта старых обид. Некоторые из этих обид вызревали веками, набирая силу и яд, другие и подавно так стары, что никто уже не помнит, с чего они начинались. Если развязать им руки, позволив сводить счеты друг с другом, если старшие вместо того, чтоб контролировать и осаждать младших, сами возьмутся за оружие, весь этот хренов котел полыхнет так, как не полыхало еще ни одно ведьминское варево, в считанные часы превратив примостившийся к броккенской горе городишко в выжженные руины сродни магдебургским.

Барбаросса усмехнулась, наблюдая за тем, как Кузина ласково треплет Кло по лопнувшей щеке.

Большой Круг грозит страшной карой всякой ведьме старшего ковена, посягнувшей на жизнь ее товарки, а равно обнажит против нее оружие или заденет ее честь. Но что есть ведьминская суть, если не умение маневрировать между испепеляющими энергиями адских владык, выхватывая крохи их могущества? Старшие ковены изводят друг друга так же долго, как стоит Броккенбург, просто не выставляют свои личные вендетты напоказ.

В прошлом месяце Грымза и Шкуродерка из «Вольфсангеля» вернулись из ночной гулянки в Унтерштадте в таком виде, будто их терзала стая демонов — покрытые окровавленными лохмотьями, поддерживающие друг друга, зажимающие ладонями свежие дыры, которых наверняка не имели при рождении. При этом Грымза потеряла два пальца на правой руке, а ее подруга лишилась глаза. Они утверждали, что поцапались с заезжими ландскнехтами из Гросхартау в каком-то трактире, но слухи, циркулирующие по Броккенбургу подобно крысиным стаям, живо донесли подробности. Две самонадеянные «волчицы» решили на пару почистить перышки «воронессам». Зная, в каком трактире сестры из «Вороньей Партии» будут заседать вечером, они решили устроить засаду неподалеку от него, но волчье чутье в кои-то веки изменило им — в их сети попалось больше добычи, чем они ожидали.

Неделей спустя кто-то швырнул пороховую бомбу в окно «Флактурма», замка «Вороньей Партии». Пожара не случилось, но одну из «воронесс» опалило до того, что еще месяц она щеголяла в бронзовой маске, скрывающей ожоги, а в пламени, по слухам, сгинуло немало награбленного вороньего добра.

В августе кто-по подкараулил Фламандку из «Железной Унии» в Нижнем Миттельштадте. Нападавшие были в капюшонах и здорово орудовали ножами — не будь при Фламандке ее прославленной испанской рапиры, растерзали бы точно свора борзых бродячую кошку. Она отбилась, хоть и щедро окропила переулок своей кровью, а на следующий день три младших сестры из «Вороньей Партии» не явились на занятия, разбитые жестокой лихорадкой. Когда они все-таки соблаговолили появиться, смущенно прикрывая лица веерами, их шкуры оказались исчерчены вдоль и поперек, а одна и вовсе оказалась безносой.

Милда из «Ордена Анжель де ля Барт» едва не отбросила концы, пропустив где-то в городе стаканчик вина. Вино было из нераспечатанной бутылки, но едва лишь отхлебнув, она свалилась в корчах под стол, заблевав свое бархатное платье и пытаясь разорвать себе горло ногтями. Спас ее жабий камень[4], по счастью оказавшийся в ридикюле, но спас только от смерти, а не от прочих последствий яда. Никто точно не знал, что за дьявольская смесь оказалась в бутылке, но губы Милды превратились в отвратительные воспаленные рубцы, которые ее сестрам пришлось еще долго приводить в порядок при помощи чар Флейшкрафта. Никто не вспомнил — или сделал вид, что не вспомнил — о том, что за несколько дней до того Милда имела неосторожность увести кавалера у Кливии из «Общества Цикуты Благостной», ковена, возведшего искусство отравления на недосягаемую прочим высоту.

Круг ничего не заподозрил. Круг был мудр, а мудрости иной раз свойственная слепота — истина, доказанная еще древним содомитом Тересием[5]. Круг позволял большим девочкам самим решать свои вопросы, но так, чтобы не запачкать своих панталон и не поднимать шума.

Барбаросса потерла полированный бок «Скромницы», успокаивая гуляющий в металле злой гул. Сестрице Барби тоже приходилось порезвиться на этом лужку. Вырвать пару перьев зарвавшимся «воронессам», засадить сапогом по пизде облезлым «волчицам», вмять в головы пару носов дубоголовым пёздам из «Железной Унии». Старшие ковены сводили друг с другом счеты с не меньшим пылом, чем младшие, груз столетних традиций ничуть не мешал им пробовать на вкус плоть и кровь друг друга, лишь требовал делать это аккуратно и чисто, не привлекая к распре больше внимания, чем необходимо сторонам.

Проклятая женская природа, в которую, кажется, владыки Ада еще при ее сотворении добавили понемногу от всех ядов из своей коллекции! Шесть дочерей в одной семье никогда не будут расти в мире, им всегда надо выяснить, кто из сучек самая красивая. Рано или поздно на смену щипкам и выдранным волосам придут стилеты.

Некоторые такие конфликты тлели годами, не поднимаясь выше вяло клокочущей склоки, чтобы вдруг полыхнуть адским огнем, унеся пару-другую зазевавшихся шлюх прямиком в Преисподнюю. Другие носили вид коротких ожесточенных вендетт, длящихся считанные недели, а то и дни — выяснив друг с другом отношения и покрыв свежие обиды свежей же кровью, стороны зализывали раны и считали вопрос исчерпанным.

Я не могу даже прикоснуться к ней, подумала Барбаросса, сверля взглядом хлопающую ресницами Кузину. И дело даже не в том, что мы в Нижнем Миттельштадте ясным днем. Сейчас у «Сучьей Баталии» с «Орденом Анжель де ля Барт» сносные отношения, по крайней мере, в ход обыкновенно не пускаются вещи более серьезные, чем обычные остроты и мелкие пакости. Но если Вера Вариола узнает, что я втянула ее ковен в войну с «бартианками», дело закончится не плетями, от которых моя спина заплачет кровавыми слезами, дело закончится чем-то гораздо, гораздо более скверным. Пожалуй, она может даже позавидовать презренной Острице, низвергнутой из ведьмы третьего круга до состояния прислуги и вынужденной забыть свое прошлое имя.

Кроме того… Барбаросса прикусила губу, делая вид, что разглядывает Кло, а вовсе не Кузину. Кроме того, не стоило забывать одной немаловажной детали. Все «бартианки» выглядят невинными цветочками, но под всеми этими слоями бархата, атласа и органзы прячутся смертоносные твари, способные дать фору многим из адских созданий.

Едва ли Кузина вытащит из-за корсажа кинжал, но ей и не требуется столь примитивно устроенное оружие, «бартианки» презирают острые штуки, которыми ведьмы режут друг друга. И тупые штуки, которыми они проламывают друг другу головы. И огненные штуки, которыми превращают друг друга в куски верещащего пузырящегося мяса. Как и все прочие штуки, которые принято коллекционировать в Броккенбурге. У них есть более тонкие инструменты для такой работы, инструменты на все случаи жизни.