И свою жизнь в придачу.

В этот раз ее спасло не заступничество адских владык, а собственные рефлексы. Воспитанные старыми добрыми традициями Кверфурта, отточенные Броккенбургом, закаленные сестрой Каррион до твердости рапиры, в последний миг перед взрывом они заставили ее вывалиться наружу, прикрывая лицо от трещащего жара. И только потому она не превратилась в воющий от боли огненный кокон, пляшущий внутри будки.

Тридцать херов Люцифера!..

Когда она наконец смогла продрать глаза, пламя уже утихло, оставив лишь шипящие сгустки меоноплазмы в углах. Бронзовая коробка телевокса оказалась разворочена, точно внутри нее рванула плошка с порохом. Внутренняя деревянная обшивка почернела от жара и чадила, остатки оконных стекол украсили мостовую вокруг изящными стеклянными бусинами. Трубка удивительным образом уцелела, обожженная, она свисала на проводе, раскачиваясь, точно висельник.

Тридцать херов Люцифера и сорок анальных дыр! Если бы этот взрыв произошел перед ее лицом, в трех дюймах от ее носа… Барбаросса ощутила колючую чесотку, ползущую по кишкам. Если бы этот взрыв произошел у нее перед лицом, сестрице Барби, пожалуй, потребовалось бы немного больше, чем белила из свинцовой соли и кошениль для губ, чтобы изобразить на месте лица хоть что-то на него похожее.

Гомункул! Блядский гомункул!

Не обращая внимания на трещащие угли, ссыпающиеся на пол, она нырнула в кабинку и, чертыхаясь, вытащила наружу мешок, присыпанный горячий пеплом, но невредимый. Не задело. По счастливой случайности она поставила мешок в углу, оттого ему почти не досталось адского жара. Того, который едва не превратил ее лицо в прилипшие к черепу клочья горелого мяса.

Во имя всех шлюх Ада, что это было? Барбаросса озадаченно потерла ноющую ладонь, не сводя глаз с искореженного аппарата, все еще истекающего зловонной шипящей меоноплазмой. Она точно не использовала никаких чар, но тварь внутри телевокса в последние секунды своей жизни металась точно крыса с подожженным хвостом. Билась, будто в судорогах и…

Пуговица, подумала она. Возможно, всему виной трюк с пуговицей, который она использовала. Саркома уверяла, что этот трюк совершенно безопасен, Барбаросса и сама не раз наблюдала, как крошка Сара его использует, но как знать?.. Это Броккенбург, детка, на тот случай, если ты успела это позабыть. Тут сукам заведено жрать друг друга. Обучая сестру написанию адских сигилов на пуговице, Саркома могла позабыть какую-нибудь мелочь — штрих, точку, едва видимую риску… Мелочь, превращающая аппарат телевокса в пороховую бомбу, которая взорвется у тебя пред лицом.

Барбаросса сжала обожженную руку в кулак, не замечая боли.

Саркома. Эта плюгавая спирохета никогда не посягала на ее положение в ковене — не хватало ни силенок, ни смелости — но за внешностью невинной овечки были сокрыты ядовитые зубы и злопамятность столетней кобры. Возможно, она и не сама это придумала, едва ли даже в самых смелых своих мечтах она лелеяла мысль занять положение вожака над своими сестрами. Возможно, ее подговорила Гаррота, та-то как раз всегда к этому рвалась. А может, это Гаста решила свести с ней счеты чужими руками или…

Черт. Некоторые каверзные задачки по алхимии имеют настолько простое решение, что оно приходит в голову в последнюю очередь. Может, Саркома была и не при чем. Может, это сама сестрица Барби в спешке допустила неточность, вырезая на пуговице сигил, и чуть было не поплатилась за это? Излишняя самонадеянность и нелюбовь к точным наукам не впервые играли ей злую службу.

Барбаросса сплюнула по направлению к чадящей едким дымом будке телевокса. Хер с ним. Не этим ей сейчас надо забивать себе голову. Ей надо встретиться с Котейшеством, вот только как это устроить? Найти еще один телевокс? Даже если она расщедрится на крейцер, не доверяя фокусам Саркомы, этот звонок может не принести ей пользы. В Малом Замке наверняка и так насторожились, обнаружив, что две неразлучные подруги, Котти и Барби, гуляют порознь, чего с ними обычно не бывает. На второй звонок может ответить самолично Гаста — и тогда, пожалуй, неприятных объяснений не избежать. Рыжая карга попросту прикажет ей явиться пред свои заплывшие очи, дождется Котейшество, а потом устроит им перекрестный допрос, неизбежно ловя на нестыковках и вранье. К тому времени, как Белый Каннибал Веры Вариолы въедет в ворота Малого Замка, вся их история, сдобренная ложью, будет аккуратно лежать на блюде, как порция славно поджаренных саксонских колбасок. И тогда всех сил Ада не хватит для того, чтобы уберечь их с Котти от страшной расправы.

Едва ли Вера Вариола соизволит явиться сегодня в Малый Замок. Едва ли она вообще явится на этой неделе. Но исключать эту возможность никак нельзя, хозяйка «Сучьей Баталии» непредсказуема как сам Вельзевул.

Нет, подумала Барбаросса, уже привычно закидывая мешок с гомункулом за спину, звонить в Малый Замок никак нельзя. Ей нужно улучить момент, когда Котейшество вернется и перехватить ее на подходе, вот только сделать это будет чертовски непросто.

Ей надо подумать. Надо сесть, перевести дух и как следует подумать.

Барбаросса ощутила какую-то мысль, мятущуюся точно беспокойный демон, порядком мешающую обмозговать ситуацию. Мысль, которая все это время подспудно в ней сидела, но лишь недавно вынырнула на поверхность, забеспокоившись. Когда она подумала о Вере Вариоле, Гасте и…

Порция поджаренных саксонских колбасок.

Барбаросса ощутила беспокойное ворчание в животе, сопровождаемое желудочной резью. Ах, дьявол. За всей этой беготней она совсем забыла набить брюхо, а аппетит попросту не напоминал о себе. Зато сейчас, едва только возбуждение схлынуло, голод принялся основательно подтачивать ее, мешая мыслям бежать по нужной колее.

Единственная пища, что попала в ее желудок за сегодня — краюха посыпанного солью ржаного хлеба, которую она проглотила на завтрак, еще до рассвета, собираясь к занятиям. Сейчас же, если верить стремительно темнеющему небу, дело шло к пяти часам пополудни. Ей надо бы проглотить хоть что-нибудь — не потакая слабостям брюха, а запасая тело силами для следующих действий. На голодную голову можно наворотить херни, которая в силах ухудшить ее и без того неважное положение.

Что ж. Барбаросса решительно развернулась на каблуках, бросив смотреть на чадящую дымом будку. Решено. Раз она пока не в силах сунуться в Малый Замок, не будет большого греха, если она потратит четверть часа и обеспечит себе легкий ужин. Может, жратва придаст сил ее вялым едва плетущимся мыслям и сподвигнет их на бег.

Где здесь поблизости имеется пристойная харчевня?..

[1] Здесь: около 8 метров.

[2] Мартин Бехайм (1459–1507) — немецкий картограф и мореплаватель, участник экспедиции Диогу Канна к берегам Африки (1484).

[3] Здесь: примерно 1875 м.

[4] Ломбардский ритм — тип ритмического рисунка, распространенный в европейской музыке XVII–XVIII веков, чередование короткого ударного звука и долгого безударного.

ЧАСТЬ 3

В Броккенбурге всегда имелось до хера трактиров. Трактиров, харчевень, непритязательных уличных рестораций, закусочных на любой вкус и кошелек, а также кабаков, портерных и пивных, где тоже можно было перехватить хороший кусок. Иногда ей казалось, что в этом блядском городе трактиры растут сами по себе, точно вызревающие в каменном теле язвы. Вокруг одного только Малого замка их было шесть штук — на любой выбор, если не считать бакалейной лавки господина Лебендигерштейна, где тоже можно было сносно утолить голод.

Всякая шестнадцатилетняя пигалица в Броккенбурге может воспользоваться услугами любого из трактиров, ткнув пальцем в первую попавшуюся ей вывеску, почти ничем не рискуя при этом — ну разве что какой-нибудь пьяный мастеровой задерет ей юбку или слегка потискает в углу. Но раз уж судьбой предначертано тебе за какие-то грехи предков быть ведьмой, приходится подходить к этому вопросу с куда большей предусмотрительностью.