— Не бойся, малыш, — негромко сказала она, — Сестрица Барби позаботится о тебе.

Медь — мягкий металл. Врезавшись в стену, брегет лопнул, точно яйцо, высыпав свои потроха — горстку стеклянной трухи и осколки циферблата. Золоченые стрелки выпали мягко и беззвучно, точно шпаги из ослабевших рук мертвых дуэлянтов. Барбаросса заглянула в лопнувший корпус. Там, внутри, умирал крошечный демон. Распластавшееся существо с едва дрожащими лапками, зыбкое, точно сотканное из утреннего тумана. Лишенное разума, примитивно устроенное, в этот миг оно казалось трогательно человекоподобным.

Иногда мы убиваем просто потому, что так надо, подумала Барбаросса, правда, Панди?

Склонившись над корчащимся на земле господином, она запихнула сломанные часы в его широко раззявленный рот. И, не удержавшись, ласково потрепала его по щеке.

Короткий выплеск гнева помог ей. В ушах все еще гудело, но пламя Ада, на котором еще недавно, шкворча, горела ее душа, отодвинулось на пару клафтеров, вернув ей способность ясно соображать.

Гомункул. Котейшество. Неприятности. Несложная формула из трех составляющих, в которой может разобраться даже такая тупица, как сестрица Барби. Она уже испробовала все доступные пути — и ни один из них не привел ее к успеху. Все ниточки оборвались, все тропки утонули в болоте. В этом городе может быть до черта гомункулов, но они, точно изысканные плоды, свисающие с высокого дерева, находятся на дюйм выше, чем она может дотянуться рукой.

Черт, черт, черт…

Сейчас она как никогда остро ощущала отсутствие Котейшества. Отчего-то ей казалось, будь Котти сейчас рядом, пусть даже в виде молчаливой тени, маячущей за плечом, нужный путь отыскался бы мгновенно, будто бы сам собой. Бесполезная в схватке, противящаяся любому риску, благоразумная до изжоги, Котешейство обладала редким в Броккенбурге талантом распознавать верный путь в любой ситуации, спасая их обеих от лишних опасностей и хлопот. И вот теперь…

Может, поэтому я и держалась за нее так упорно, подумала Барбаросса, ощущая, как медленно остывают сведенные от адского жара кулаки. В нашей связке я всегда была брандером, большой тяжелой посудиной, напичканной чертовым количеством пороха, способной полыхнуть, уничтожив любую преграду, живым снарядом, который тащат на буксире, а Котти — стремительным полакром, двигающимся на невесомых крыльях своих парусов наперекор всем существующим ветрам. Лишившись ее, не владея ни навигацией, ни возможностью сменить курс, я попросту дрейфую, точно охваченное пламенем корыто, начиненное взрывчаткой, рискуя уничтожить и себя и то, с чем столкнусь…

Барбаросса вздохнула, оправляя на себе дублет.

Есть еще одно местечко, которое она малодушно откладывала на потом. Держала в уме, но как бы за скобками. Не потому, что оно было опасным или скверным, скорее, потому, что появление там сулило ей некоторую толику неприятностей.

Чертов Будуар. Место на вершине горы, где суки многих ковенов собираются после занятий, чтобы обсудить свои делишки, купить пару порций «серого пепла» или украдкой отсосать друг дружке. Может, не такое развеселое местечко, как «Хексенкессель», но там, в Чертовом Будуаре, можно найти чертовски много полезного. А значит…

Черт. Кажется, ей все-таки придется потратить пару монет на альгемайн или извозчика.

Встряхнув пальцы, все еще сладко ноющие после удара, Барбаросса вежливо кивнула на прощание господину, ползающему у нее в ногах судорожно пытающемуся вытащить изо рта собственный смятый брегет. Судя по потоку кровавых соплей, это занятие поглотило его без остатка, но Котейшество всегда учила ее, что уходить молча — признак дурного тона.

— Приятной вам прогулки и доброго дня, мессир. Пусть Ад будет к вам добр.

[1] Семь свободных (вольных, изящных) искусств — арифметика, геометрия, астрономия, музыка, диалектика, грамматика и риторика.

[2] Маркиз де Вобан (1633–1707) — французский военный инженер и фортификатор, специалист по крепостям.

[3] «Плохая война» — обозначение для войны на уничтожение, когда не брались пленные и не соблюдались принятые правила ведения войны феодальной эпохи, безжалостное истребление противника.

[4] Жабий камень (бафонит) — мифический самоцвет, служивший в качестве универсального противоядия.

[5] Тиресий — слепой провидец и мудрец из древнегреческой мифологии.

[6] Кафф — украшение для ушной раковины, фиксирующееся при помощи дужки или зажима.

[7] «Принцесса Альбертина» — экстремальный вид генитального пирсинга, при котором прокол проходит из уретры сквозь стенки влагалища.

[8] Клюквенный соус — один из старых европейских эвфемизмов для обозначения менструации.

[9] Самаэль, ангел смерти в Талмуде, в христианских апокрифах именуется Слепым Богом, он же — Саваоф.

[10] Алкагест — мифический универсальный растворитель в алхимии, абсолютная кислота.

[11] Артемизия Джентилески (1593–1653) — итальянская художница, первая женщина, избранная в прославленную флорентийскую художественную академию.

[12] Картина Джентилески «Иаиль и Сисара» изображает библейскую сцену из Книги Судей — женщину по имени Иаиль, которая убивает спящего ханаанского полководца Сисару, вогнав молотком ему в ухо железный колышек от палатки.

[13] Фрэнсис Бэкон (1909–1992) — английский художник-экспрессионист, автор многих триптихов и картин, изображающих человеческое тело.

[14] (фр.) — «Восхитительное уродство».

[15] Bodenlos (нем.) — бездонная.

[16] Шоппен — старогерманская и европейская мера объема, варьирующаяся в разных землях от 0,3 до 0,5 л. Здесь: около 3 л.

ЧАСТЬ 2

Чертов Будуар встретил ее не особо ласково, порывистым холодным ветром в лицо. Это не стоило относить на свой счет, точно так же он встречал и прочих своих гостей, не делая разницы по чину и возрасту. Здесь, на вершине горы, где Верхний Миттельштадт соприкасался с Оберштадтом, ветра были полновластными хозяевами неба, как демоны в адских чертогах. Они обрушивались на каждую гостью, вне зависимости от того, что ее привело, и жестко трепали, находя особенное удовольствие в том, чтобы с мальчишеским задором раздувать их юбки, приводить в беспорядок прически и швырять в лицо мелкую взвесь из пепла.

Барбаросса поежилась. Покидая утром Малый Замок, она не додумалась захватить плащ и теперь корила себя за это. Дублет из плотной шерсти и рубаха с длинным рукавом могут служить неплохой защитой от холода внизу, но с каждым клафтером высоты они все сильнее сдают позиции. Мало того, что на дворе стоит октябрь, время, когда пора законопачивать все щели в замке и разжигать камин, так еще и солнце давно пересекло полуденный рубеж. Полчаса здесь, на продуваемой всеми ветрами каменной проплешине, и она застудит себе нахер пизду со всеми потрохами.

Спокойно, сестра Барби, буркнула она сама себе. Ты не любишь это местечко, но ты здесь и не задержишься. Никто не заставляет тебя гостить в Чертовом Будуаре так долго. Ты только зайдешь, бросишь пару взглядов, задашь пару вопросов — и все сделается ясно. Дело на четверть часа.

Чертов Будуар… Барбаросса не знала, отчего это местечко, образованное обломками старой крепостной стены на вершине горы, обрело такое не в меру пышное название. С ее точки зрения справедливее было бы именовать эту херню Жопным Камнем или Чертовыми Руинами. Здесь отродясь не имелось ни мебели, ни мягких подушек, ни всяких других херовин, которые обычно имеются в покоях у знатных дам, один лишь только голый камень да пронизывающий до костей ветер. Да еще парочка не до конца развалившихся башен, в остовах которых подчас укрывались желающие помиловаться подружки. В остальном это был заваленный каменными глыбами пустырь на вершине горы, весьма невзрачный, непримечательный и неуютный в любое время года.

Однако у Чертового Будуара помимо неплохого вида на предгорья, открывавшегося с парапета, имелись и достоинства. Достоинства, о которых были хорошо осведомлены суки, околачивающиеся здесь вместо того, чтобы постигать премудрости адских наук в лекционных залах университета. Таковых достоинств было по меньшей мере три.