— К господину Алефельду, — произнесла она как можно более почтительным тоном, — По личному делу. Мне нужен ребенок. Не обязательно живой, но…

Губы, спекшиеся с лицом под слоем рубцов, не позволяли ей как следует улыбнуться, но Барбаросса попыталась по крайней мере изобразить по крайней мере почтительную гримасу. И, кажется, без особого успеха.

Ствол мушкетона едва заметно шевельнулся, задираясь раструб повыше, так, чтобы тот смотрел аккуратно ей в лицо. Никчемная и жутковатая пародия на эрекцию.

— Проваливай, — тихо сообщили ей из-за двери, — Иначе спущу демона. Твою окровавленную жопу найдут в трех кварталах отсюда.

Барбаросса попятилась, благоразумно подняв руки. И только отступив на дюжину шагов от двери, решилась повернуться к ней спиной. Ублюдок. Мелкий жалкий ублюдок. Половина Броккенбурга знает, что здесь, в подпольной клинике, он оперирует круппелей, пытаясь придать им человеческий облик, что не брезгует абортами, что проводит и прочие ритуалы, за которые магистрат, пожалуй, ему самому оторвал бы седалище, а гляди ты, сколько спеси…

Ладно. К черту. Если закрыта одна дверь, открыты другие, а дверей в этом блядском, изъеденном чарами городе столько, что можно тыкаться всю жизнь. К счастью, она давно знала нужные.

Вниз по Костлявой улице бежать было не очень удобно, каблуки вязли в лужицах вара, зато ей удалось в две минуты покрыть расстояние, которое повозка, запряженная парой, покрыла бы за десять. Еще три минуты, чтоб пересечь оживленный в это время дня бульвар Трех Повешенных, еще полторы, чтобы одолеть длинную лестницу.

Когда она ввалилась в уютный розовый домик, примостившийся посреди палисадника, дыхание клокотало у нее в груди, словно у загнанной лошади.

— Ребенок!.. — прохрипела она, облокотившись острыми локтями о прилавок, — Мертвый. Мне нужен чертов дохлый младенец, но не очень старый и не слишком потрепанный. Такой, чтоб… Короче, чтоб был сформированный и на третьем триместре. Есть такие?

Человек за прилавком молча поднял на нее взгляд.

Один глаз у него был вполне обычный, человеческий, с мутным, прикрытым катарактой, зрачком. Но вместо другого располагался стеклянный шар, испещренный тончайшим узором, внутри которого бегал, нетерпеливо перебирая лапками, большой жирный таракан с лоснящейся спинкой.

Либлинг. Чертов либлинг. Барбаросса терпеть не могла иметь дело с либлингами. Их отличительные черты не всегда были на виду, многие пытались их скрыть, пряча под повязками и гримом, были и такие, у которых эти следы были выражены совсем невинно, например, в виде маленькой бородавки на носу или старого шрама на щеке. Но как бы ни выглядел этот знак, он всегда нес в себе угрозу, угрозу, на которую тело Барбароссы неумолимо реагировало, поднимая колючий подшерсток.

— Чего молчите, как чурбан? Мне нужен мертвый ребенок и…

— Я слышал, что вы сказали, госпожа ведьма.

Черт, голос у него оказался тихий и вкрадчивый, мелодичный, но на какой-то механический лад. Точно внутри у него, под хорошим бархатным костюмом, были укрыты не кости и мясо, а стальные пружины и шатуны. Может, ими даже управляют маленькие жирные таракашки, подумала Барбаросса. Никогда нельзя быть в чем-то уверенной, когда имеешь дело с либлингом.

— Тогда…

— У нас нет мертвых детей подходящего возраста.

— Черт! — вырвалось у нее, — Ладно, полагаю, мне сойдет товар и помоложе. Допустим, двадцать пять недель?

— Нет.

— Двадцать две?

— Нет.

— Двадцать?

— Ничем не могу помочь.

— Черт вас подери! — вспылила она, — Куда я попала? Это абортарий или кондитерская лавка? Если кондитерская, дайте мне порцию абрикосового мусса с марципанами. А если абортарий, я бы хотела получить…

— Мы не держим для продажи абортационный материал, госпожа ведьма.

— А куда вы его деваете, хотела бы я знать? Сливаете в помойные ямы? Запекаете в пирожки? Используете в книгах вместо закладок?

Человек за прилавком смотрел на нее не отрываясь. Лицо его было спокойно и безмятежно, даже противоестественно спокойно. А вот таракан в правом глазу вел себя странно. Прекратив суматошно бегать, замер, приподнявшись, и озадаченно шевелил усами.

— Многие наши клиентки забирают абортационный материал с собой. Это их право. Все остальное мы утилизируем в обычном порядке.

Черт. Барбароссе от досады захотелось треснуть себя собственным кастетом промеж глаз. Когда-то Котейшество рассказывала ей о том, какое бесчисленное количество эликсиров можно сварить из плоти не рожденных детей, неудивительно, что этот товар пользуется немалым спросом на черном рынке Броккенбурга.

— Ну и куда же вы его утилизируете? — спросила она без особого интереса. Одна только мысль, что придется ползать в яме, наполненной мертвыми эмбрионами и ошметками плаценты, болезненно отозвалась спазмом в желудке, — Сливаете в какую-нибудь яму или…

— Позвольте пожелать вам доброго дня, госпожа ведьма.

Таракан в его глазу замер в неподвижности и внимательно смотрел на нее, по-человечески задумчиво кивая головой. Барбаросса вдруг поняла, что ей лучше уйти. Молча повернуться и выйти из лавки, прикрыв за собой дверь.

Именно так она и поступила.

[1] Метеомантия — гадание по падающим звездам.

[2] Аэромантия — гадание по «небесным явлениям» — радуге, облакам, метеорам, гало, пр.

[3] Битва при Фрайбурге (1644) — одно из сражений Тридцатилетней войны. Великий Конде (Людовик II де Бурбон) — один из французских военачальников.

[4] Пассаукунст («пассаукское искусство») — распространенная в Германии XVI–XVII веков магическая наука, посвященная изготовлению охранных амулетов.

[5] Бортник — пчеловод, хозяин пасеки.

[6] Алкагест — алхимическая жидкость, универсальный жидкий растворитель.

[7] Тромблон — короткоствольное кремневое ружье для ближнего боя, обычно с раструбом на конце ствола.

Она побывала еще в двух абортариях, в больнице и на кладбище.

Ноль. Ни черта. Пусто.

В абортариях ее выслушивали вежливо, но неизменно отказывали в помощи. Простите, госпожа ведьма, ничем не можем помочь. Будь на ее месте Вера Вариола, глава «Сучьей Баталии», или даже хотя бы Каррион, эти высокомерные выблядки считали бы за счастье ползать у них в ногах, предлагая свой товар. Но Барбаросса вынуждена была уходить, ощущая спиной их презрительные взгляды. В этом блядском городе раздобыть мертвого младенца оказалось чертовски непростой задачей.

В больнице ее не пустили дальше приемного покоя. Мрачный детина в брезентовой хламиде — то ли санитар, то ли сторож — так красноречиво ухмыльнулся ей, загораживая вход, что Барбароссе пришлось покорно ретироваться, пусть и роняя ядовитые ругательства. Она бы с удовольствием подкараулила его после работы, чтобы всадить кусок черепицы между глаз, но неумолимо катящееся по небосводу солнце гнало ее прочь. Нет времени.

Визит на кладбище тоже не увенчался успехом. Ей удалось провести голема-привратника, тот был туповат и слеп как крот, а также ускользнуть от пары охранных демонов, но на этом ее удача и закончилась. Она не обнаружила ни одной свежей могилы с младенцем. Словно все младенцы Броккенбурга именно на этой неделе отказались умирать, заключив между собой тайный пакт. А ведь раньше мерли как мухи, особенно по осени, когда с севера тянутся злые энергии и голодные, блуждающие на свободе, демоны…

Понадеявшись на удачу, она вскрыла могилу недельной давности и, конечно, обнаружила там лишь холстяной сверток с гнилостным и черным, похожим на слипшуюся еловую шишку, содержимым. Может, эта штука пригодилась бы профессору Бурдюку, вздумай он поудить сома, но в качестве ассистента явно не годилась. Клокоча от злости, Барбаросса покинула кладбище тем же путем, каким и пришла, оставив на память о себе только разоренную могилу и сломанную пополам лопату.

Ничего не выходит. Этот город бережет своих мертвых младенцев, точно величайшее сокровище. Даже удивительно, отчего ростовщики еще не используют этот ходкий товар в своем обороте. Можно использовать мертвых младенцев в расчете вместо опостылевшей монеты или…