— Это еще, что за карамультуки? — хрипло удивляется лампасник. — Хде такие достал? — с фрикативным, южным «г» интересуется он.

— Неважно, — хмыкаю я, — там все равно больше нету.

— А калибр у них какой?

— Что-то я не пойму — кто из нас тут оружейный барон?

Не то, чтобы я грублю — просто понял полную бесперспективность данного индивида, как потенциального покупателя.

И вообще, у него в черепной коробке сейчас явно — дрожащий холодец вместо мозга. Пустое — о чем тут говорить?

Недолго повертев в руках французские стволы — казак выносит вердикт:

— Не, не возьму — где мне под них патронов взять? Да и магазин совсем не емкий. Не продам никому.

А вот «Вепренка» давай, гляну.

Переговорами и демонстрацией трофейного оружия — мы невольно привлекаем внимание окружающих.

Вернее и скорее всего — не столько мы с Марго, сколько наш экзотический товар.

Торгаши и даже торгашки — пооставляли рабочие места и сбились в кучу над нашим товаром.

Скучно им тут. Видно — бизнес сегодня плохо идет. А может — и не только сегодня…

Но я не против — а вдруг, кто и польстится на диковинные стволы?

Длинный и очень худой мужик из-за соседнего прилавка — там, где обувью торгуют, мечет в моем направлении странный взгляд. Не понятный, но однозначно — не слишком доброжелательный.

Смотрю на него в упор: «Чего сказать-то хотел»?

Долговязый пару секунд мнется, но оглянувшись на коллег и немногочисленных покупателей, решается:

— Так, это же соседа моего карабин — Мишани Пухова! Точно его! — под устремленными со всех сторон глазами — он часто кивает давно не стриженной гривой, — Вот, видите, здесь и Мишанин знак имеется! — в подтверждение своего заявления, мужик торжествующе тычет длинным, узловатым пальцем в иероглиф на прикладе.

Взгляды присутствующих наскоро ощупывают карабин покойника и поднимаются на меня, частично цепляя оторопевшую от подобного поворота Марго.

Вот же попадос, а! На ровном месте! Ну, и что тут делать? Рассказать, что нашел этот меченый карабин возле недоеденных человеческих останков?

С вероятностью в сто двадцать процентов — тут же последует классический и, в общем-то, закономерный вопрос: «А чем докажешь»?

И что останется — побожиться, что это чистая правда?

«Мамой клянусь»!

Или выпучить глаза и щелкнув ногтем по зубу, произнести веское: «Век воли не видать! Отвечаю»?!

Оправдываться и клясться глупо: в сравнении со словами «своего» — любые доводы пришлого «чужака», в подобной ситуации будут выглядеть крайне неубедительно.

Нам теперь, вообще, надо уходить. Как можно скорей. И отсюда и из поселка.

Так что, похоже — придется нам с королевой Марго в степи заночевать.

Но для этого — отсюда еще выбраться нужно.

Включаю режим крученого и верченого пассажира:

— Так — всё! Вы меня, «завиноватить» и «кинуть» решили? По наглянке ствол отжать? Не того разводите! Не хочешь — не бери, а свою постановку исполнять — перед лохами будете!

Быстро и неожиданно делаю шаг, протягиваю руку и забираю ствол у опешившего от моего натиска худого обувщика.

— Постой-ка, резкий! — казачина, прямо через прилавок, пытается ухватить меня за рукав. Однако безуспешно — обвислое брюхо не позволяет дотянуться.

— Да не пошел бы ты, есаул! Аборт сделаешь — тогда и кидайся на людей. А то еще родишь до срока, — я одергиваю руку и успеваю отступить на три шага назад.

— Пошли отсюда! — киваю я своей, все еще оторопелой спутнице.

— Эй, уважаемый, — со значением и уверенной неторопливостью, очень весомо произносит кто-то у меня за спиной, — Придержи коней.

Ну вот, похоже — понеслась коза по кочкам…

*Festung — крепость по-немецки.

— Эй, уважаемый, — со значением и уверенной неторопливостью, очень весомо произносит кто-то у меня за спиной, — Придержи коней…

Данное обращение, произнесенное с подобными интонациями — в моей практике почти всегда предвещало наезд. В той или иной форме.

Впрочем, в контексте только что случившегося — было бы странно ожидать чего-то иного.

Оборачиваюсь и быстро охватываю взглядом всех персонажей, стоящих на невеликой площади.

Источник шума определяю сразу же и почти со стопроцентной гарантией.

Уверенный голос с ленивой наглецой, явно принадлежит здоровенному хмырю мрачного вида, наблюдавшему за моим конфликтом с местным населением, с крыльца местной столовой.

Небольшие медвежьи глазки. Поломанные, прижатые уши-лепешки.

Накачанная шея. Массивное тело. Мощные кисти рук.

Вероятнее всего — молодость данного индивида прошла в кислом запахе пота и лапанье мужских гениталий на борцовском ковре спортзала.

Ну, а в настоящем: похоже, что передо мной — местный уличный туз бубей.

Он здесь первый парень на деревне?!

Невесело.

Опасный малый. И уверенный в себе, как алабай в курятнике. С таким говорить — все равно, что в дуло танка кричать.

Подобные гуси понимают только размашистый удар в мошонку. И чем больнее, тем доходчивей.

В честном бою с подобным монстром — ловить нечего! Этот танк просто переедет меня гусеницами, как палисадник из штакетника.

Ну, а мне здесь репутацию нужно нарабатывать. Может — и не все еще потеряно. Глядишь, Федя замолвит словечко и будет у нас с местными — мир, дружба, бубль гум!

Если же позволять каждой торпеде наезжать на себя, то и остальные, рано или поздно, обязательно тоже захотят попробовать.

Громила неторопливо подходит.

Расплываюсь в широченной улыбке, надев самое доброжелательное лицо из возможных:

— Да, родной, конечно! Видишь — замер. Все будет, как скажешь, — выпускаю ружье из рук и пока он в недоуменном осмыслении — хватаю за грудки и пробиваю головой в область клюва.

Вероломно и подло, согласен, но изящно, а главное — эффективно!

Громила шлепается на ягодичные мышцы и отваливается на спину в пыль.

В звенящей мертвой тишине моя рука совершенно импульсивно ложится на кобуру.

Остальные кинутся?

Как скальпелем разрезаю взглядом лица поселковых…

Нет — больше никто не торопится… Хорошо!

Ну, что: тогда победа нокаутом в первом раунде — присуждается Коту!

И обойдемся без оваций, пожалуй!

Замечаю Фединого дружбана — Серого, выскочившего из-за здания столовой, с ножовкой в руке и опилками на руках и джинсах.

Развожу ладони и слегка заламываю бровь: «Ну, вот так вот получилось. Не виноватый я — он сам пришел»!

Вместо ответа, бородач тоже в молчании, непонятно качает головой и всем своим мрачным видом демонстрирует полнейший и дикий пессимизм.

— Ты чего, бессмертный? — наконец-то опомнившись, пронзительно голосит беременный лампасник, на самой грани отделяющей крик от визга, — На шерифа бросаться!

Стреляю взглядом в плотника. Тот кивает и сконфузившись, перекошено пожимает одним плечом.

Твою же маму! Так этот буйвол — местный законник, а не рыночная «крыша»?! Ох, ты ж…

Это просто эпическое фиаско, Котяра! Вот — попадос-то!

Да ведь на нем не написано! Хоть бы каким значком или кокардой обозначили своего слугу правопорядка!

Селяне с карабинами выпучивают глаза до предела невозможного и смотрят на меня, как на панду, бесцеремонно заявившуюся на рынок в шляпе с пером, коньках и с барабаном!

Такого они здесь точно еще не видели и не ожидали. Какой-то непонятный, пришлый хрен с бугра, среди бела дня, в самом центре города, внаглую втесал представителю здешней власти!

Тьфу ты — вот же меня угораздило, а!

Нда — не все коту масленица! Удачно подобрал ружьишко — ничего не скажешь.

Вот же Кот — лошара! И так далее…

А куда это они все смотрят?

Резко оборачиваюсь, одновременно уходя с линии возможной атаки с тыла.

Здрасьте вам!

Если мне не изменяет интуиция — сюда, похоже, сам полковник Забара пожаловал!