— Ее можно увидеть? — слова застревали в горле. Дрейк кашлянул и уже с нажимом повторил. — Мне нужно увидеть Нарциссу.

Лекарь понимающе покачал головой.

— К сожалению, пока не могу вас допустить. Госпожа Ливингстон находится в глубоком сне под воздействием артефактов, так что…

— Господин Эден, — вкрадчиво произнес Дрейк, едва сдерживая Дракона, рвущегося наружу, — сейчас в ваших интересах пустить меня к Нарциссе. В самом деле, вы же не хотите, чтобы от госпиталя остались одни руины?

Увидев визитеров, сестра милосердия торопливо склонилась в приветственном поклоне и осторожно поправила один из золотых шариков. Золотая нить, тянущаяся от артефакта к виску Нарциссы, тихонько зазвенела.

— Только десять минут, ваша светлость, — негромко сказал Эден. — Больше пока что нельзя…

Натаниэль не слышал его. Он прижал бледную безжизненную руку Нарциссы к своей щеке. Тонкие пальцы оказались холодными, как лед, а под тонкой кожей запястья едва улавливался пульс.

Сейчас Нарциссы выглядела умиротворенной, спокойной. Будто заснула, но вот-вот должна открыть глаза. Но в то же время лицо приобрело бледный восковой оттенок, черты заострились, как бывает у покойников. Натаниэль чувствовал, как в груди разрастается ледяной ком страха.

Бедная глупая Нарцисса! А ведь все, что ей хотелось — просто любить, как все. Иметь свою собственную семью и свой дом. Творить, создавая удивительные крохотные мирки.

“Я хотела, чтобы у меня было как у всех. Муж, дети. Семья, одним словом.” Почему-то именно эта фраза болезненнее всего ввинтилось в сознание. “Как у всех” — мечта, которая так и останется мечтой. Как странно, что, только осознав близость потери, вдруг начинаешь понимать, как много стоит за простыми желаниями. Когда понимаешь, что время не повернуть вспять, пересматриваешь свое отношение к своей жизни и тем, кто рядом.

Осторожно прикоснувшись губами к холодным пальцам, Натаниэль тихонько подул на них, пытаясь согреть.

— Виноват. Кругом виноват. Знаю, я не оправдал твоих надежд, обманул твои ожидания. Я делал много из того, о чем сейчас сожалею. Вполне возможно еще не раз и не два совершу ошибки… Я виноват перед тобой и искренне сожалею о том, что произошло…

Он смотрел на Нарциссу, и сердце сжималось от боли. Горечь и отчаянье были на столько пронзительными, что ему показалось, что не хватает воздуха. В теплой палате стало невыносимо душно.

Чувство вины давило на грудь тяжелым камнем. Нельзя было давать волю эмоциям. Нужно было сначала разобраться, а потом уже решать, что делать. Она просила его о помощи, однако вместо этого потеряла все, что имела. Он ничем не лучше де Виньи.

Дрейк провел по лицу и с горьким удивлением понял, что плачет.

— Я не смогу изменить прошлого, — ему хотелось кричать от ярости и выть от бессилия. — Но могу попытаться все исправить…

О Боги! Как же глупо сейчас это звучало! Наворотить дел, чтобы потом рыдать возле ее постели? Больше всего Натаниэлю хотелось сказать о том, как он ее любит, но он так и не решился сделать этого. Будь Нарцисса в сознании, она бы на смех его подняла — разве любовь убивает? Разве тот, кто любит, причинит столько боли?

Дрейку хотелось оторвать себе голову, но Нарциссе вряд ли бы это помогло. Ей нужна была его сила, его поддержка, а, значит, ему нужно быть сильным. Натаниэль осторожно поцеловал лоб, покрытый холодной испариной и вышел из палаты.

— Огнекудрая малышка Долли держит мое сердце в неволе…

Гном деловито поправил прорезиненный фартук и бросил взгляд на инструменты. Скальпели, пилы, щипцы лежали в аккуратном порядке на холщевой ткани и зловеще поблескивали в холодном свете артефакта. Рядом переливались два шарика лечебных артефакта. Шанс усмехнулся — Дрейк безнадежно отстал за двадцать пять лет. Кто ж теперь клещами вытаскивает правду из подозреваемых? Для этого существуют сложные машины, типа магического детектора или определителя правды. Но, к сожалению, подвал замка Эрвендейла был возведен еще в те времена, когда магия была обычным делом, а правду приходилось вытаскивать по-старинке — на дыбе.

— Огнекудрая малышка Долли, — снова затянул пыточных дел мастер. Тихо и гнусаво — как умел. — Ничего не знает о моей боли. Как сердце рвется в клочья, с тех пор, как я увидел ее ночью…

От печи, которую не растапливали целую вечность исходил такой жар, что гном инстинктивно провел тыльной стороной ладони по лбу, стирая пот. Он вытащил раскаленный до красна прут и, глядя на пытающий конец, задумчиво повторил: “с тех пор, как я увидел ее ночью”. Шанс снова сунул прут в горящие угли и мысленно посетовал, что подвал замка совершенно не приспособлен для ведения серьезных разговоров. Приходилось обходится тем, что удалось найти в его пыльных углах.

Впрочем, гном уже даже присмотрел пару интересных вещиц для своей жутковатой коллекции и даже вытребовал их у лорда Валлори в качестве оплаты.

Рудольф взял ведро и с размаху выплеснул воду на прикованного к стене пленника. Тот выдернутый из болезненного забытья резко вскинул голову и судорожно дернулся, отфыркиваясь и отплевываясь.

— Ну-с, молодой человек, приступим, — Рудольф благожелательно улыбнулся и уселся на низенький табурет напротив допрашиваемого.

Тот испуганно задергался в безуспешной попытке высвободиться от кандалов. В нем не осталось ничего от того наглого похитителя, который ночью напал на Нарциссу и по чьей вине она сорвалась с края обрыва. Вся его дерзость и храбрость теперь стекала по худым волосатым ногам вместе с мочой. А ведь как лихо он бежал с того обрыва! Шансу удалось перехватить его только на краю Изменчивого леса почти возле самых границ Драконьего Чертога. Пересеки похититель ее, — и поймать было бы труднее.

Впрочем, Рудольфу повезло — беглец оказался не шибко умным. Вполне возможно, сыграло роль и то, что он никогда прежде не видел живого дракона. Но так или иначе почти потерявший человеческий облик негодяй был схвачен и доставлен под покровом ночи в замок Эрвендейла.

— Я… я ничего не знаю! — в черных глазах метался безумный ужас, и Рудольфу подумалось, как все же удивительно меняет людей страх перед болью.

— Как, говоришь, тебя зовут? — все также благожелательно улыбаясь, спросил гном. Он разглядывал тощее, покрытое черными синяками тело так, словно примерялся откуда начать свою страшную работу.

— Мор, — похититель судорожно сглотнул.

Боится. Боится, но при этом молчит. Шанс нутром чувствовал страх перед пытками, но еще больше — страх перед таинственным заказчиком.

— Мор, значит, — Шанс одобрительно кивнул головой и, закинув ногу на ногу, положил сцепленные в замок руки на живот. — Хорошо. Мор — это же сокращенно от Мортимер, верно?

— Морселин, — поправил Мор и опасливо покосился на инструменты, разложенные рядом.

Гном снова кивнул.

— Видишь ли, Мор, вы с дружками совершили бо-о-ольшую ошибку, напав на женщину, которая находится под покровительством лорда Валлори. Твои дружки уже поплатились за это, и ты остался, — глядя на изменившееся лицо похитителя, Шанс зловеще ухмыльнулся. — У тебя нет выбора. Или ты рассказываешь кто, где и зачем предложил вам похитить госпожу Ливингстон, или… — гном многозначительно перевел взгляд на скальпели.

Мор снова задергался.

— Я ничего не знаю.

Рудольф устало вздохнул, подошел к печи и вытащил прут.

— Если бы ты знал, Мор, какие прекрасные щиколотки у госпожи Ливингстон! — он мечтательно закрыл глаза. — О Боги! Эти щиколотки будут преследовать меня даже после смерти. За них не грех и шкуру спустить, — Шанс резким движением вогнал раскаленный прут в бедро Мора.

Ноздри тотчас забила едкая вонь паленных волос и мяса.

— А-А-А-А!

— А-а-ах, зарыдать бы от любовной боли, — в тон ему пропел Шанс, — вместе с огнекудрой малышкой Долли… — он резко выдернул прут, и его лицо исказила злоба. — Еще раз — кто, где, когда и зачем?

— Я… не знаю…

— Ответ неверный, — дружелюбно улыбнулся пыточных дел мастер, и в ту же секунду едва не оглох от вопля.