Не успев как следует обдумать последнюю мысль, я рванула вниз за Стефаном, который не догадывался, что обрушение ректорской трибуны последует куда раньше, чем он задумал.

— Тут у меня госпожа Вильде, она истекает кровью, — сказал Стефан. В этот момент мне захотелось застонать. Это уже никуда не годилось. Раненая, жалеющая себя маркграфиня, которая могла бы объединить свой народ и стать королевой. Всего-то стоило пойти против системы, плюнуть на традиции, согласиться на предложение Маркуса.

Но тогда бы меня здесь не было. Я бы не вытащила из травмы несколько десятков мальчишек и девчонок. Они сейчас проживают обычную волчью жизнь, у некоторых родились щенки. А это куда круче, чем усесться на трон попой и ожидать, что окружающие будут ходить вокруг на задних лапах.

«Делай что должно, а там будь, что будет», — утверждают, впрочем, что эта фраза не принадлежит оборотню. Ну и ладно. Другие расы тоже имеют право на свою крупицу мудрости.

По гробовому молчанию Маркуса я поняла, что он переваривает ситуацию. Последний из его детей вместе с ним под обломками. Екарный мамай, мне что, все самой? Его можно хотя бы попробовать вразумить. Он самый адекватный представитель нашей общины, если уж быть честной.

— Так, Стефан, спокойно. Попробуй определить, где у тебя раны. И тогда мы быстренько придумаем, как и в каком порядке вас вытаскивать, — мой голос звучал настолько уверенно, что это должно было пнуть дер Варра, куда следует.

Я скорее почувствовала, чем услышала, его гневное утробное рычание. Оборотень направил ярость против себя самого. Это быстро вернет ему равновесие.

— Фрау Вальде, у нее пробит бок. Я не думал, что в нас помещается так много крови, — так, с ним надо разговаривать без пауз, чтобы не запаниковал, ну и оставался в сознании. Его отец подумал о том же самом.

— Стефан, вспомни об упражнениях для концентрации, которым обучала тебя Дарриа. Начни с подушечек на лапах, тьфу, с пальцев на ногах и двигайся выше, прислушиваясь к движению крови, — а потом резко выйди за пределы своего тела и поймай движение птицы наверху, время от времени взмахивающей крыльями.

Вообще-то я учила другой технике, для успокоения в природе через погружение в себя. Но Маркус, во-первых, в таких нюансах не разбирался, а, во-вторых, уже практически обратился. Язык слушался его плохо.

— Меня камень ударил по уху, навылет. Оно кровоточит. Еще я упал и долбанулся обо что-то твердое. Об кирпичи, наверное. Разбил себе колено.

Я мысленно воздала хвалу многочисленным богам нашего пантеона.

— Ты молодец. Придерживай фрау, ты же зажал ей рану пиджаком? Все правильно, все хорошо. Папа расчищает вам проход и сейчас вынесет обоих наружу.

— А как же вы, госпожа? Мне кажется, что я слышу, как кряхтит дерево. Скоро обрушится то, что еще не успело.

— Ты знаешь о волшебном камне? Он защищает меня и не даст погибнуть. Иначе к чему это все, если Вольфдерлайна можно прибить стволом дуба?

Я не стала продолжать свою мысль. Иначе из нее следовало бы, что и дер Варры не могут погибнуть при столкновения не самого мощного открытого мобиля с обычным деревом. Автокатастрофа унесла жизни его матери, двух сестер и брата.

Кровотока не хватало. Остатки сил ушли на разговоры. Последнее, что я слышала, это как стонет Вильде, которую Маркус со всей осторожностью прижал к себе так, чтобы не повредить еще и собственными когтями. Из-под другой его руки отчаянно сопел Стефан.

Я не успела сделать облегченный выдох, как провалилась в глубокую темень, которой было все равно, кто я — Вольфдерлайн или обычная училка.

Маркус де Варр:— Госпожу Дариану доктор только что выписал из лазарета и отправил домой спящей, — отчитался коридорный, которому тремя часами ранее Маркус вручил ему монету — в обмен на то, чтобы тот не спускал глаз с вотчины доктора Пенна.

Не то чтобы дер Варр не доверял почтенному эскулапу или Вернону (ректор пообещал держать в курсе любых перемен в состоянии своей преподавательницы), но если есть возможность привлечь лишние глаза, то надо пользоваться. Дарриа слишком дорога — и для общины, и для него лично — кроме неё и Стефана, ему никто не поможет, чтобы поддерживать жизнь в этом большом и некогда грозном теле.

Дер Варр усмехнулся: как будто и не было недуга, он только что перевоплотился и раскидал дубовые балки, как спички. А все потому, что эти двое находились рядом, им угрожала опасность. Он вспомнил расширившиеся от изумления глаза Стефана, когда тот сообразил, какой силой обладает отец.

Конечно, он мог бы и сам не отходить от раненой женщины. Но Вернон прав, при травме средней тяжести, с учётом ее регенерации, здоровью ничего не угрожало, а ненужных вопросов к ним обоим появилось бы море.

Хотя какое ему дело, что окружающие узнают о его чувствах. Он готов добиваться Даррии как человек, как волк, да хоть в голом виде с цветочным горшком на голове. Он слишком стар, чтобы бояться показаться смешным или жалким.

Но это ее выбор; раз она так боится продемонстрировать их связь, то и он не будет торопиться, чтобы не травмировать ее лишний раз. Отступать он тоже не намерен. Маркус поднёс поближе цепочку с кулоном, в котором носил ее миниатюрный портрет. После смерти Элоизы он перестал прятать его в столе.

На него смотрела совсем еще юная оборотница, привыкшая ко всеобщему обожанию и при этом ни чуть не избалованная. Она и сейчас не изменилась. По словам, ректора ее любили и колллеги, и студенты — не за потрясающую красоту, не за выдающиеся способности, скорее — за то, что она была искренней и на своем месте. Ей и в голову не приходило, что можно делать что-то вполсилы.

Когда он впервые узнал о решении Даррии посвятить себя проблемным детенышам, то не поверил ушам — настолько это не соответствовало ее статусу в общине. А потом, через много лет, она сохранила ему сына, с которым ни он, ни родная мать так и не научились договариваться.

После гибели Фредерика он согласился не искать встречи, раз на этом настаивала Дарриа. Но он продолжал ждать и надеяться, что время затянет и эту рану. Все-таки оборотни, как и другие существа в непосредственном контакте с магией, жили долго. Их десять лет равнялись примерно одному году для обычного человека.

Дарриа оказалась куда более упрямой, чем они с Рудольфом, ее отцом, могли себе представить. Когда с похорон Фредерика пришел примерно один магический год, фотография, которую он сейчас держал в руках и которую она подарила ему в разагр их любви, потемнела на несколько тонов. Как можно назвать любовь романом? Волчица значила для него больше, чем целая жизнь.

Тогда он испугался, что его Дарриа серьезно заболела — а на самом деле она приняла обет безбрачия. Более четкого сигнала о том, что оборотень оказывается от отношений, не существовало. Этот магический обет сковывал влечение к противоположному полу, а также способность иметь детей. Считалось, что снять его невозможно, но сейчас со всей магической традицией возникла такая путаница, что он готов был поставить под сомнение и это.

Другой знак, противоречащий нерушимости обета, он получил буквально сегодня, когда она поднялась к ним на трибуну. Дарриа должна была остаться холодной — и не осталась. Ее тело реагировало на него так же, как и при их первой встрече. Так же, как после первого секса. Так же, как на балу, когда он врезал Фредерику, который подошел к ней слишком близко. Ее эмоции грозили выйти из-под контроля — она-то сама не считает это постоянство странным? Как можно закрывать глаза на столь очевидные вещи?

Но в юности они оба были другими, ослеплены своей любовью. Когда метка истинности не проявилась, она расстроилась куда больше, чем он — и чтобы ее успокоить, Маркус решил отойти в сторону и переждать. А потом о своих правах на нее заявил Фредерик, который тогда искал невесту по старинке, при помощи заклинания на совместимость. Примерно в этот же период он познакомился с Элоизой.