— Дара, потом, все потом, — шепнула она после стандартного приветствия. Ее маман высилась рядом и крепко держала дочь за локоть. Тетку я не любила. Да, моя мама вызывала противоречивые чувства, но эта же была настоящей мегерой. Я увидела на запястье сестры следы пальцев. Обе цепко оглядели Маркуса, затем отступили с прощальным кивком.

Не ошибусь, если скажу, что все это длилось около получаса. Наконец после того, как мою руку поцеловали в последний раз и в последний раз проскрипели корсетом в поклоне, папа дал объявление.

— Мы с дочерью благодарим вас за то, что нашли время составить нам компанию в этот день. Формально торжества посвящены тому, что Дариане исполнилось сто шестьдесят. Это случилось неделю назад, но отмечаем, как и принято, в полнолуние. Детство моей девочки позади, она входит в пору юности. Символический момент для любой семьи и особенный — для нашей. С этого дня она становится госпожой главного Дома трех Лун и должна принять бремя, которое под силу только ей.

После слов про бремя я задрожала. Физически не выношу моменты, когда от тебя чего-то ждут. Я теряюсь. Отец, всегда стремившийся избегать столь пугающего меня пафоса, сейчас был вынужден к нему прибегнуть. Толпа замерла. Ей как раз нужны эти слова и эта церемония. Иначе мне бы просто вручили шкатулку с кристаллом у отца в кабинете и кротко погладили по голове.

— Выносите святыню свободного народа! — отдал приказ Рудольф Вольфдерлайн.

... Все в том же прошлом

Небольшой сундучок, со стандартным металлическим орнаментом в виде правильных ромбов — в таких хранили мелочевку — на первый взгляд, не таил в себе опасности. Я абсолютно ничего не чувствовала, как к себе ни прислушивалась. Не это ли повод для беспокойства: должна ли я улавливать зов камня, зуд, да хоть что-нибудь? И никого рядом, кто помог бы мне разобраться, что в данном случае является нормой.

Я досадливо смахнула со лба непослушную прядь. Отец помог мне подняться на возвышение вроде маленькой сцены. Здесь обычно давались камерные концерты, которые гостеприимные хозяева устраивали для приглашенных гостей. Какая злая шутка. Я маленькая карманная королева, от меня ждут всего лишь один незатейливый фокус. Никакого повода беспокоиться.

Разумеется, папа не отходил далеко. Он встал рядом с фортепиано, придвинутым к сцене почти вплотную. И застыл с бокалом в руках. Высокий, худой, породистый. Узкий черный фрак и белоснежная рубашка выгодно это подчеркивали. Если описывать не человека, а волка — то выносливый и поджарый. Это значит, что часами будет бежать, ведя стаю за собой, и не собьется с ритма, не потеряет разум.

Вот почему в последние века Вольфдерлайны взяли такую силу. Мало быть могучим вожаком, если ты через два часа битвы не в состоянии вспомнить, в чем заключался первоначальный план. Я перевела взгляд на Маркуса, который вернулся к родным. И они тоже рядом. Все важные семейства расположились таким образом, чтобы смотреть представление с наилучшего ракурса.

Маркус рука об руку с матерью. Я сразу поняла, что старший сын наиболее к ней привязан, а она больше всех опекала младшего, как самого ранимого, тяжело вписывающегося в общество других оборотней. Кого Розалинда любила больше? Я как единственный ребенок никогда не сталкивалась с детской ревностью. Не к вечно же исчезающим подругам отца.

Но в данном случае, уверена, ее сыновья не задавались таким вопросом. Даже прямому и тараноподобному Яристу с лихвой доставалось материнской любви. Тот держался ближе к отцу, всячески подчеркивая, что и он не менее силен и мужественен. Маркус же широко расставил ноги, набычился, напрягся. Словно не мне предстояло поднять крышку без прикосновения и выпустить кристалл, а ему.

Он даже боялся посмотреть на меня. Плохой знак. То ли не верит до такой степени, что опасается, что я прочитаю это в его глазах. То ли настолько изнервничался и не хочет, чтобы его метания помешали мне в такой ответственный момент.

Мне вдруг нестерпимо захотелось помахать ему. Подать сигнал, что я его вижу и сейчас со всем справлюсь. Но ведь не поймут же. Скажут, что дочурка Вольфдерлайна, будучи едва вывезенной в свет, тут же стала вешаться на лучшего война объединенных земель. Да, я не пропускала ни одной из семи-восьми многотиражных газет, что выходили на нашем континенте, и кричащие желтые заголовки представляла очень хорошо.

Крупная дрожь, именно она пыталась пробиться сквозь шаткие заслоны моей выдержки, вдруг угомонилась. То ли ясный взор Розалинды, ее спокойный кивок возымели действие, но, возможно, на меня все-таки повлияла отцовская абсолютная уверенность. На этой нелепой сцене должна решиться и его судьба тоже.

Он же мог выбрать в жены любую девушку клана. Например, сильнейшего интуита, из-за чего их дети получили бы мудрость и дар обходить судьбу на полкорпуса. Или жениться практически на любой чужестранной принцессе, добавить земель, влить свежую кровь, о необходимости которой говорить никогда не уставал. Вместо этого он остановился на припадочной королеве, от которой и наследников-то никто не ждал.

Потерявши истинную, по волосам не плачут, — любил пошутить папа, когда очередной доброхот советовал ему, похоронив Элизабет, не жить одному, а обзавестись второй семьей. Но все это позднее. В дни отмечания моих ста шестидесяти мы с ним еще носили официальный траур.

В общем, он не высказывал ни одного признака волнения. Просто поднял бокал, показывая, что хватит оттягивать. Пора приступить к тому, из-за чего столько порядочных волков собрались сегодня в одном зале. И что-то подсказывало мне, что плещется у него там совсем не лимонад. Он уже праздновал победу.

Но перед тем, как развернуться к сундуку лицом, а к приглашенным задом, последний раз я остановилась глазами на Маркусе. И, о, чудо, он смотрел прямо на меня и улыбался, подняв большой палец правой руки кверху. На долгие годы, что бы ни происходило между нами, этот жест останется нашим.

Как же открыть крышку? Стоит ли сделать соответствующий жест рукой или хозяйки используют лишь жар очей? Даже этой мелочи мне не объяснили. Я скрипнула зубами и услышала, как в сундуке камень глухо ударился о стенку. Вот тебе раз. Хотя я его не улавливаю, получается, это не мешает ему реагировать на меня?

Попробовала сконцентрироваться на кристалле, поймать, исходящие от него волны. Ничего. Опять пустота. Собственные эмоции контролировались все тяжелее и тяжелее. Интересно, если я зарычу, гости воспримут это как часть зрелища или все же догадаются, что происходящее вышло за рамки протокола… Я на миг прикрыла глаза и сжала кулаки. Мне нужно, чтобы камень Серых воспарил на пару метров вверх, а потом как-то затолкать его обратно. Но первым делом — вытащить.

Сначала я услышала восхищенный вдох, как будто несколько сотен людей одновременно втянули воздух в себя. А, раскрыв глаза, увидела, что кристалл парит над сундуком. В этот момент я с трудом подавила победный визг — имелась у меня такая идиотская черта, кричать от радости. До того, чтобы стать той, кого ждала вся стая, меня отделял последний шаг.

Ходили слухи, что моей матери не удалось вернуть кристалл обратно, и она сбежала с церемонии. А камень, несколько часов провисев в воздухе, сам вернулся на свое место. Однако же ритуал признали состоявшимся. И, несмотря на это, я не спешила расслабиться, напряженно всматриваясь в реликвию, которая на протяжении тысячелетий вершила судьбы трех Лун.

— Что ты умеешь? Что ты меняешь? Почему молчишь? — эти вопросы вертелись на языке, но камень лишь крутился вокруг своей оси. Задавай их вслух, ни задавай — то же самое, что кричать в колодец. Я машинально махнула рукой, как делала всегда, когда терпела неудачу. Камень улетел вправо и чуть не зацепил канделябр на стене. Что это значит? Махать левой не стала, а лишь указала взглядом точку, куда ему необходимо проследовать.

Крупный прозрачный кристалл ушел влево на бреющем полете. Так, будто привык на скорости атаковать воздушные цели. Я сама не верила в происходящее. Кристалл находился при хозяйке, доставался в редких торжественных случаях, мог предупреждать об опасности и в выборочно — исцелять. Но чтобы госпожа Полной Луны играла с ним, как с мячом, про такое не слышала. Народ заволновался тоже. Кричать или громко выражать беспокойство не позволял себе никто, однако мои уши хорошо различали отдельные фразы: