— Конечно, я подчинюсь, но сначала искусаю. Я верховный альфа всех объединенных земель, и забираю себе ту, кого избрал себе в спутницы. В честь чего я изменил правила ради тебя?

— Да все потому, что ты сам не знал, кого же тебе хотеть. И в спутницы ты выбрал мою родственницу.

Теперь дер Варр рычал не потому, что не мог иначе. Получалось грозно. И порыв бежать по-прежнему пульсировал во мне, отдаваясь нытьем по всему телу. Стоять, Дарриа, ты сознательное существо, а не тварь лесная.

— Я много раз задавался вопросом, почему те, кто собрался извести первородных, не трогали тебя. Ведь это же очевидно — последняя из двух великих ветвей. Устранить тебя, и у обеих Лун еще останутся оборотницы, но кровь их будет слабее. Это отбросило бы нас на века назад.

— И что же, дер Варр, ты знаешь ответ? — я поднялась на несколько ступеней и рычала на него перегнувшись через перила. Больше всего на свете мне хотелось прыгнуть на него сверху и вцепиться в незащищенные уши. Нет, вру, не больше.

— Потому что живая, ты Дарриа, куда более надежный их пособник. Ты сделаешь все сама, доведешь дома до угасания.

Нет, терпеть это выше моих сил. Я подобрала ноги, оттолкнулась руками-лапами и взлетела высоко, с расчетом оказаться у него за спиной. Оттуда у меня больше шансов нанести удар. Но скорее всего я просто вцеплюсь ему в загривок, не причинив вреда. Его боль — хуже чем моя боль.

Тогда какого черта мы мучаем друг друга? Глас разума потерялся в череде прочих событий, потому что как раз в этот момент Ирма открыла дверь, чтобы выпустить в дом детей и Вернона.

Стефан, Томас, Николетта и Адриана, Ральф, Петр, Габриэль, Богдан — все разом они уставились на умопомрачительную картину. Их проректор по учебной работе в виде двухметрового исполина, зато в остатках форменного платья, покусывала за шею проректора по воспитанию, который не возражал, и умудрялся, выпростав адовы лапы, прижимать меня к своей спине.

Дети-оборотни, слава богам, от такого в обморок не падают, всего лишь начинают заинтересованно принюхиваться. А вот Вернону поплохело и он, было, оперся об Ирму.

— Осторожнее, господин Сноу, лучше ко мне не прикасаться. На оборотней полуоборот сородичей действует, как на людей целый вечер, проведенный в стриптиз-баре.

Вернон тихо вскрикнул и убрал руки, а я подумала, что, неужели стрекозел прав, и наша нетипичная дочь Новой Луны крутила и с ректором.

— Я попросил Ирму дождаться меня, я как раз перемещался, решил угостить класс, день был тяжелый. Для всех, кхм. Я пришел к тебе, Дариана, но я зайду потом. Точнее, ты сама поднимись ко мне завтра. Сегодня все чересчур взволнованы. Кушайте мороженое. Спокойно ночи, дер Варр. Мое почтение, дамы. Ученики.

Даже эта речь показалась ректору чересчур длинной, потому что ее заключительную часть он произнес, выйдя за порог. Шляпу он приподнял, уже стоя к нам задом.

Конечно, это вопиющее нарушение этикета, но поговорить с ним утром надо будет не об этом, а о том, что нельзя так пренебрегать собственной безопасностью и поворачиваться спиной к волкам, которые пребывают на взводе. Впрочем, сейчас Вернон собравшихся волновал меньше всего.

Стефан глядел на нас с отцом во все глаза. Потом он заголосил и понесся наверх.

— Ирма, прошу тебя, я твоя должница, — прохрипела я. — Переночуй с ними.

— Конечно, дорогая, сочтемся, — легко махнула белокурой головкой наша чаровница. Но она даже не улыбалась. Подруга понимала, что все серьезно. Неверный рык, и любой из двух зверей сорвется, а вокруг дети, большинство из которых ни разу не оборачивались.

Томас робко двинулся в нашу сторону, держа в руках два рожка с мороженым.

— Один для вас, госпожа Дариана. Другой для ректора, но он ушел.

Он у нас смелый и безголовый одновременно. Ирма застонала, но задерживать его было уже поздно. Мальчишка, секунду помедлив, протянул мороженое сначала Маркусу. Он инстинктивно выбрал главного в паре, не отдавая себе отчет, насколько это оскорбительно для меня.

Я взвилась и без всякого предупреждающего рыка замахнулась на засранца, чтобы свернуть ему шею, раз осмелился оскорбить Полную Луну. Ирма моментально завизжала, зная, что в звериной ипостаси мы не выносим высоких резких звуков. Но ударить мне нужно было, минуя Маркуса, чей торс заслонял половину комнаты.

Оборотень размахнулся и двинул локтем мне в живот так, что я пролетела через холл и впечаталась в стеллаж с пыльными книгами, убранными сюда, потому что их никто не читает.

— Дарриа, иначе ты бы жалела всю жизнь. Иди ко мне.

Я поднялась на ноги, смахнула с головы томик Байрона. Слова кончились. Никогда больше они не увидят меня, теперь одна дорога — в лес. Богдан предусмотрительно распахнул дверь. Все остальные расступились.

Я выскочила наружу, вдохнула полной грудью стремительно отдающий тепло воздух. Сумерки вступили в свои права. Надтреснуто горланили цикады, но мое ухо различало куда более тихую возню, которая шла под каждым кустом, под каждой корягой. С наслаждением опустилась на все четыре лапы, теряя связь с уважаемым педагогом.

Я летела в ночи. Я больше не принцесса убогих двуногих — королева леса, и ни чуть не меньше. Сзади что-то большое стукнулось о землю. Раздался долгий ликующий вой. Альфа из Серого леса, предводитель волков Белых Гор обещал мне, что эта ночь будет долгой.

Погоня началась.

Маркус и Дариана

Ровно так же волчица убегала от него сто шестьдесят лет назад, после грандиозного праздника, который Рудольф устроил в честь дня рождения дочери. Двухсотлетие считалось у оборотней важной датой. Сколько глупых ритуалов соблюдали они будучи людьми… Лес другой, времена другие, но оба волка внешне изменились мало.

Волчица стала чуть крупнее; если тогда она была почти белой, то сейчас верхняя часть туловища посерела. Глаза остались прежними — ярко-голубыми. Огромная редкость для чистокровной особи. Волк же окончательно заматерел. И в молодости он имел преобладающую темно-серую расцветку, а сейчас светлые проплешины остались разве что на морде и на животе.

Он отличался исполинскими размерами и превосходил свою самку почти в полтора раза. Тем не менее, бежал тяжелее. Недуг, который терзал его тело, при всплеске эмоций почти не ощущался, а вот при длительной нагрузке давал о себе знать.

Важно, что Маркус, в отличие от Дарианы, преимущественно сохранял сознание и при полном обороте, в то время как оборотницу сейчас вели только инстинкты. Она гнала, сколько позволяли ноги, и в первые минуты казалось, что легко оторвется от преследователя. Однако первый рывок позади, и оба вышли на средний темп.

Да, Маркус не имел возможности ускориться, но он несся вперед с неотвратимостью и упорством, которые когда-то вывели его предков, ничем не примечательную стаю серых, в лидеры, утвердив и далее первородство в их лунном Доме.

Дариана же бежала, ощущая легкость во всем теле и радость от того, что больше не нужно сдерживать порывы. Очень четко она понимала, что проживает этот забег второй раз: в первый она поддалась слабости и позволила волку догнать себя. От этого случилось много боли, которая пришла вслед за взрывным физическим удовольствием.

Тогда луна светила ярко, и находилась в фазе ее Дома. Небо то приближалось, то отдалялось, целина под ногами ходила ходуном. Они кувыркались на поляне, нанося притворные укусы и иногда чувствительно прихватывая один другого. Ран не оставалось, потому что в зверином обличии такие пустяковые царапины заживали почти мгновенно.

Забыть и бежать! Все эти годы она не боролась с болью утраты, позволяла ей раствориться с течением времени. Работа, ученики, академия — все это вытравливали из нее ту юную волчицу с ее первым огромным горем. Но в зверином теле прежние раны ощущались почему-то сильнее. Как будто и не было лет и зим, проведенных порознь. Она снова и снова переживала то потрясение. Видела, как рвутся между ними нити и он уходит.