С другой стороны, возраст наследования не за горами, многое будет зависеть от того, какие планы у Маркуса. Я так привыкла, что он не вмешивается в воспитание — и мысль, что он в любой момент заберет мальчика сидела иглой под сердцем. В конце концов Стефан и мне не чужой. Обычно племянник в четвертом колене имеет мало шансов войти первым лицом в лунный Дом. Но в нашем случае более близких родственников по материнской линии не наблюдалось.

Мальчишка бросал на меня затравленные взгляды, в которых обида мешалась с растерянностью. Он не понимал, что именно значит внезапное появление отца, но догадывался, что, как раньше, уже не будет. И, главное, он не мог определиться, осталась ли я его союзником или перешла обратно в разряд «этих взрослых». Что еще хуже — не попала ли под влияние Маркуса. Это, на его взгляд, считалось худшим из преступлений. Я успела с ним объясниться. Врать я ненавидела и кое-как мешала правду с полуправдой: что мы с его отцом повздорили, на эмоциях вышли из себя и перешли к драке. Исключительно шуточной. Все-таки самец и самка, знакомые с детства.

Мне так и не удалось смягчить его непримиримое отношение к отцу, которое после гибели мамы только усилилось. Скорее всего корни конфронтации заключались в том, что он, как самый младший, не мог выбрать ни одну из враждующих сторон и в качестве протеста перестал общаться с родителями. При этом принялся игнорировать отца, демонстрируя защиту матери как более слабой в их союзе. Когда же мальчик понял, что ни ее, ни брата, ни сестер он больше не увидит, то автоматически переложил вину за все несчастья на того, кто остался.

Я думаю, Маркус подсознательно это понимал, поэтому не стремился учить сына самостоятельно или постоянно мелькать здесь. Он приезжал к Стефану, но редко, и общался с ним в присутствии Вернона, так как я отказывалась идти на прямой контакт. Постоянно писал.

Сейчас со Стефаном разговаривать бесполезно. Вечером, в часы для свободных занятий, у меня будет больше возможностей. Я улыбнулась ему через стол, в ответ он меланхолично вонзил зубы в толстую свиную шкуру.

Когда ректор спросит, какие меры я предприняла, чтобы наказать обоих мальчишек за недопустимое поведение, я сделаю очень серьезное лицо. Пусть думает, что, как только я встала на ноги, то утром и перед сном порола их розгами. Ага, он такой строгий, поэтому сам приперся к нам с мороженым.

Я глянула на второго виновника: Томас уплетал мясо за обе щеки. Если он изображал беззаботность, то получалось у него великолепно. Этого засранца пятнадцати минутами ранее я все-таки успела поймать на лестнице и выслушать его версию событий — ведь это мне предстоит первую половину дня провести в мучительных разборках с ректором и вампиршей. И историю излагать надо более менее складную.

— Да, вы о чем, госпожа. Я не делал ничего дурного, — этими словами паршивец приветствовал мое многозначительное молчание и пробовал, было, проскользнуть через перила, чтобы метнуться на первый этаж.

— Не вертись! Ты стащил полог. Хорошо, кусок полога. Ты обманул нас всех и создал иллюзию. Между прочим, ты в курсе, что оборотням колдовать не положено? И, наконец… А ну, стой! — мне пришлось срочно прерывать тираду и хватать его за шкирку, потому что он почти проскочил мне за спину и собрался удирать через второй этаж.

— А эта девушка, с которой ты, как говорит дер Варр, целовался. Она вампир, и это без пяти минут международный скандал. Я уверена, ректор издаст отдельное постановление, запрещающее вам и этому экспериментальному факультету любые контакты.

Убегать он убегал, а мысли подхватывал, тем не менее, быстро. Убедившись, что улизнуть не выйдет, Томас, уперев руки в боки, разразился стремительным ответным потоком:

— Полог лежал без дела. Наверное, Стефан обронил эту часть случайно. Это во-первых, — вот за что люблю своих ребят, и девочки, и мальчики, они быстро сплачиваются и выступают коалицией против враждебного мира с его бесчисленными правилами и отсутствием свободы. Томас даже не думал переложить часть вины на младшего в группе. — Во-вторых, откуда повелось, что оборотни не колдуют? Я и вместо лекаря умею, и бытовым азам обучен, и боевые заклинания тоже…

Он обратил внимание, что я помрачнела еще больше. И, видимо, вспомнил, как я летом выбивала у его родителей заявление на продолжение учебы в академии. Недалекие и почти нищие, они занимались чем-то между охотой и собирательством на окраинных землях и в еще одних рабочих руках видели больше смысла, чем в ненужном, по их мнению, образовании. «А что он с ним делать будет, — прошамкала его мать, рано потерявшая зубы, подозреваю, из-за вечного недоедания. — Зачем эти университеты, чтобы зайцев потрошить?».

Я приложила весь запас красноречия, рисуя, какой замечательный егерь или помощник управляющего получится из их сына. Про то, что в нем сильные для оборотня зачатки магического дара, молчала в тряпочку — не дай бог узнают и проклянут. Таких особей у нас почти не рождалось.

Но главный козырь Томас приберег на конец:

— А с девушкой-то чего плохого? Мы же даже на тот момент еще не знали, что учимся с вампирами. Я их и близко не видел ни разу. Вот когда ректор приказ издаст, тогда запрет и заработает.

— Не узнаю тебя, Томас. Ты бросился на нее, не разобравшись, что она вампир? А нюх где оставил, спрятал под пологом?

— Я не бросался. Я мимо шел, невидимый. Была у меня в планах шутка одна, с участием преподавателя по обращениям, — я про себя порадовалась, что дедок до нас так и не доехал этой осенью. Уж больно нервное начало года. — А тут она как выскочит, как сдернет волшебство с меня и ну хохотать. Мол, смотрите, какой смешной зверек.

— А ты что? — Я заинтересовалась, потому что неумение себя контролировать и было причиной, почему Томас оказался в нашей группе.

— Я ей ответил, что, может, и милый да не по ее зубам. И применил гипноз. Подумал, что если введу в транс, то будет весело.

— Что, вампира? Да ты в своем уме?

— Ну, у меня почти получилось. Она замерла, но потом кто-то из ихних отвлек. Она разозлилась и давай в меня глазами пулять. Я ее тогда схватил и сказал, что надо обязательно выяснить, у кого чары сильнее.

— Понятно, ушли выяснять, значит.

— И разобрались бы. Это был бы самый чистый научный эксперимент. Кто кого зачарует.

— Томас, ты себя слышишь? У оборотней нет чар!

— А зачем тогда эта их Аделаида взята их преподавать? И звериный магнетизм, который есть у каждого здорового волка, что это, по вашему, не чары?

— Вот с ней и будешь на уроках спорить. Если она тебя в коридоре после того, что ты вытворил, не выпьет.

— Да что я такого сделал-то? Позволил любопытной девчонке себя поцеловать. Она сказала, что никогда не видела оборотня так близко.

Я едва сдерживалась, чтобы не пойти по второму кругу, объясняя недотепе, что он вел себя неосмотрительно и опасно для обеих рас.

— Ты под пологом не заметил ничего необычного? Других закрывшихся людей, теней из полумира? Я увидела одну, но она была слишком далеко.

— Я бы обязательно рассказал, госпожа. Это не шутки.

На этом мы оба сочли беседу оконченной. И теперь Томас мел все, до чего мог дотянуться за столом. Так что добрая половина столешницы ходила ходуном.

— Стрекозел, ты сегодня на высоте. Даже девочки съели овсянку с добавкой.

Но Бен не соизволил спуститься в ответ на комплимент. Он унесся к потолку и продолжал раздуваться и шелестеть, наверняка, прокручивая в уме стычку с дер Варром. Для него их короткое столкновение означало безоговорочную победу.

Браслет на руке замигал. Что ж Вернон не ждет, я сегодня без чая.

— Дети, увидимся вечером. На занятие по единому языку прошу не опаздывать.

К моему удивлению ректор был не один. Дверь в кабинет в ответ на мой стук открыл папенька. Так, и Аделаида здесь. Я так и не определилась, что чувствую к этой даме.

Да, я привыкла доверять первому впечатлению, но вчера во мне и вокруг происходило столько всего, что я затруднялась назвать, какие именно эмоции во мне вызывала эта древняя, но абсолютно корректная и нарочито доброжелательная нечисть.