— Не верте ему, Эмма Платоновна! Это я дверь подперла! Хотела, что бы ведьма сгорела! — голос девушки визжал истерическими нотками.

Уже через минуту, она завыла протяжно. Личико покраснело, остренький носик распух, а русая коса расплелась. К девушке кинулся Степан, он бережно ее обнял, большая ладонь гладила распущенные, встрепанные волосы, он что-то ласково бормотал ей на ухо, но Юленька упрямо мотала головой, не желая слушать своего утешителя.

Так продолжалось несколько минут, пока мне не надоело слушать истерические завывания.

— Прекратить! — мой голос звонкий и сильный, заглушил рыдания Юленьки. Она вздрогнула, посмотрела на меня мутно-голубыми глазами из опухших, красных век и с размаха шлепнулась на кожаный диван.

— Эмма Платоновна, это я дверь…

— Нет! — гневно зарокотал бас Степана. — Это я, Эмма Платоновна, дверь подпер! Меня и в тюрьму отправить надо!

Они наверное долго собирались перепираться, но меня посетила мудрая мысль.

— А, покажите мне свои руки! Ну, смелее, смелее! — подбадривала я, влюбленную парочку.

Но, руки показывать они не спешили. У Степана, желваки заиграли на скулах, а девушка вдруг примолкла.

— Руки! — пришлось повысить мне голос.

Вздохнув, Степан выставил вперед большие и красивые кисти рук. Они были немного испачканы в саже, но кожа на них была не повреждена.

Дрожащие ручки Юленьки были опухшими и покрытыми красными, яркими пятнами.

— Крапива, травушка злая. Не травушка, а собака кусачая. Да, Юленька?

Девушка гордо выпрямилась, усмехнулась устало.

— Ваша, правда Эмма Платоновна. Крапива жалит больно, следы оставляет долго. Я лопату из ее зарослей достала, дверь в бане подперла. Злость на Катерину Васильевну, у меня в сердце бушевала. А потом опомнилась, про вас вспомнила… Не заслуживали вы такой смерти. Лопату убрала, вы мне в руки и повалились. Огонь внутри уже бушевал, а я вас оттащить подальше смогла. Хорошо, что вы Эмма Платоновна, весите не больше, чем гусыня у моей матушки, — девушка вдруг улыбнулась, на круглых щеках на мгновение показались задорные ямочки.

— Гусыня? Ну, спасибо за такой комплимент, — пробормотала я, а сама между тем думала, как мне поступить в такой ситуации.

Посмотрела на Агафью Платоновну, кивнула ей головой, мол подскажи мне дорогая тетушка, как тут быть?

Женщина на портрете, медленно провела рукой по белокурым волосам, приглаживая непослушные локоны. Черные, бархатные глаза смотрели устало и задумчиво. Вымученная улыбка тронула тенью, кончики пухлых губ. Они дрогнули, сложились в трубочку и сильно дунули на парочку, которая обнявшись сидела на диване, словно хотели сдуть Степана и Юленьку прочь отсюда.

Я поняла посыл Агафьи Платоновны.

— Получается, ты меня спасла? — сурово обратилась к девушке. — За спасение награда полагается. Екатерину Васильевну, нужно похоронить. Этим, ты займешься Степан. Поминок устраивать не будем, знаем уже чем они закончиться могут. Жалованье я вам выплачу, еще сверху денег положу. Думаю, что на домик небольшой в деревне, вам вполне хватит. После похорон, вы грузите в старенький мобиль Екатерины Васильевны, все нажитое имущество, которое захотите забрать и покините" Сладкие Хрящики". Это все!

Я с силой хлопнула ладонью по столу, словно поставила печать на зеленом сукне.

Парочка несколько секунд сидела не шелохнувшись. Затем, словно опомнившись они переглянулись и начали меня благодарить. Но, я решительно оборвала их горячие речи.

— Некогда нам, время тратить. Ты лучше, Степан похоронами займись.

Мужчина посмотрел на меня мельком, пытаясь скрыть лазоревые слезы в синих глазах. Смущенно, хмыкнул.

— Все будет сделано, Эмма Платоновна, не беспокойтесь.

Он потянул за собой Юленьку и поспешно вышел из кабинета.

Когда дверь за ними закрылась, я задумчиво повертела в руках бронзовую статуэтку. Козлоногий фавн, улыбался пышногрудой нимфе, похотливо и немного зловеще.

— Вот все и разрешилось, моя дорогая тетушка… Все, да не все! Кто же все-таки тебя отравил?

Подошла к потртрету, погладила прохладный и гладкий холст. Провела пальцем по лопнувшей щели.

— Надо бы, мастера найти, отреставрировать твою картину, стул дописать. Хочешь, я тебе кресло удобное закажу?

Пытаясь рассмотреть реакцию Агафьи Платоновны на мои слова, я отошла подальше.

Тетушка усмехалась таинственно и вертела в руках одну карту. Присмотревшись, я увидела красную мантию бубнового короля.

— О-о, нет! Опять бубновый король? Постой, что ты хочешь этим сказать?

От догадки у меня побежали мурашки по коже. Стало немного холодно, из губ вырвался нервный смех.

— Тебя убил бубновый король?

Агафья Платоновна важно кивнула головой, и подбросила карту вверх. Кусочек картона медленно закружился, как лист дерева осенью. Опустился на оставшуюся спинку стула, помедлил немного, а затем скользнул в прорыв холста и с тихим шелестом лег мне под ноги.

Лето промелькнуло быстро. В хлопотах и заботах я практически не заметила, как холоднее становились звездные ночи, как чаще клубился по утрам зябкий, седой и косматый туман. Дни сократились, и часто я не успевала выполнить то, что задумала.

Без Степана, и надо признать, что и без Екатерины Васильевны, стало гораздо труднее управляться с моим растущим хозяйством. Новый работник принятый на место Степана, был медлительным и откровенно ленивым, но я его тепела за неожиданно открывшиеся качества. Огромное, черное пятно от сгоревшей бани, долго, с укором смотрело в небо немигающим, мертвым оком. Я старательно его не замечала, долго думала, что построить на этом месте, но по совету Агафьи Платоновны, решила разбить там цветник. Для этого был нанят садовник, который привез с собой трех помощников. Людям надо было платить жалованье, кормить и предоставить крышу над головой. Хорошо, что летом этот вопрос решался легко. Поставила палатки и дело с концом. Но вот деньги… Они таяли, утекали сквозь пальцы, вводили меня в тоскливые размышления. Настроение портилось, от одной только мысли, что я не смогу выбраться из этого капкана, в который угодила.

Зарядная станция сверкала новенькими, белыми стенами, кокетливо улыбалась красной черепицей крыши, но пока так и оставалась, лишь бесполезной коробкой, набитой дорогим оборудованием. Для ее открытия, возникали все новые требования, и порой мне казалось, что я впустую трачу свои силы и воюю с ветряными мельницами.

Но зато, прознав, что именно я обладаю даром, ко мне вдруг выстроилась очередь из женихов. Пожилые и молодые мужчины, степенные вдовцы и ушлые, прожженные дельцы, все поголовно воспылали страстной любовью к Эмме Загряжской.

Вначале, я пыталась быть вежливой, принимала каждого" жениха", приехавшего свататься. Накрывался стол, велись пустые беседы, которые бессовестно крали мое драгоценное время. Я стала видеть детей урывками, мне некогда было поговорить с гувернантками о проблемах Лизы, или с учителями об успеваемости Шурика. Даже Лимон, перестал подходить ко мне с любимой палкой, и больше не просил меня поиграть с ним. В итоге я плюнула на приличия, и гнала так называемых" женихов" сразу, не давая им даже приблизиться к дому. "Хозяйка, не принимает!" — объявлял громадный верзила Григорий, которого я приняла на место Степана. Его свирепый взгляд из-под насупленных, косматых бровей и сжатые кулаки, больше похожие свинцовые гири, были настолько убедительными, что у нагловатых свах, и у их протеже, пропадало желание вести игривые, но совершенно бесполезные переговоры. Надо сказать, что совсем скоро, полноводная река из женихов, превратилась в скудный ручеек, а затем совсем иссякла. Теперь я была известна, как гордячка Эмма из" Сладких Хрящиков".

С Петром Беркутовым, я не встречалась. Он с женой уехал отдыхать в теплые края, за границу, чему я была с одной стороны рада, но с другой испытывала непонятные чувства. Иногда сама себе признавалась в том, что мне не хватает наших безумных встреч, но поразмыслив решила, что эти встречи нужны не мне, а моему телу. Эта мысль меня успокоила. Если это правда, то Петра Беркутова вполне можно заменить. А, вот поговорить с ним было просто необходимо! Много вопросов и претензий накопилось к моему, я думаю уже бывшему любовнику.