– Ты, значит, Кольку сгубила? – прошептал Митька и подошел ко мне вплотную.

– Да не я, милый, не я! Лизавета! Звала его с собой, а он в последний момент испугался! Немного мне не хватило – почти привел к ней, а сам назад повернул, подлец!

– Гришка, как только я очки сдерну, ты разворачивайся и беги домой, не оглядывайся!

Митя одной рукой схватил меня за плечо, другой вцепился в очки и снял их чуть ли не с кожей. Миг полной темноты, и я увидел, как они с Дианкой сцепились, рухнули в траву и стали драться. Я не мог его бросить, не мог сбежать. Тварь была гораздо сильнее, она разорвала бы Митьку на куски.

– Помогите, – прошептал я чуть слышно. – Пожалуйста, помогите нам!

Ближе остальных мертвецов ко мне была Лизавета. Я видел ее не такой, как раньше – юной и счастливой. Передо мной стоял труп с белыми пустыми глазами и синюшной кожей. Другие держались неподалеку, равнодушно наблюдая за Митькиной схваткой с ведьмой. Бледные и печальные, они больше не внушали страха. Я смотрел на них с сожалением, осознав, что в смерти нет никакого ужаса, это всего лишь естественный ход вещей, и каждый сам определяет своей жизнью, что его ждет. Нет ни рока, ни обреченности, ни бессмысленности. Все устроено правильно и закономерно, как жизнь, как мир вокруг. Я протянул руку Лизавете.

– Прошу тебя, спаси нас, и мы поможем тебе. Мне кажется, Колька не ушел, он просто спрятался, и я догадываюсь, как ему помочь сделать следующий шаг, чтобы быть с тобой навсегда. Ты же этого хочешь?

Лизавета кивнула, и я зажмурился, не выдержав более смотреть на мертвых. Поднялся визг, Дианку отшвырнуло метра на два от задыхавшегося Митьки, затем что-то подняло ее в воздух и стало перебрасывать, нанося гулкие удары, сопровождаемые хрустом ломаемых костей.

– Идти можешь? – я подхватил Митю и потащил в сторону дома как можно быстрее и дальше от того, что происходило в лесу.

– Сказано было тебе – валить, – пробурчал Митька и сплюнул кровь, когда мы выбрались из леса и оказались в конце улицы.

– Очки при тебе? – я усадил его на крыльцо и рухнул рядом, едва не промахнувшись мимо ступеньки и не угодив в бочку с водой.

– Да, – он удивился, доставая их из кармана, – даже не поцарапались! Как такое возможно?

– Вот выпорю вас обоих! – дверь в дом распахнулась, и над нами навис дед с фонарем в руках и бледным, постаревшим еще на десяток лет лицом. – Бегом в комнату, и тихо! Что-то творится в деревне, – он легонько подталкивал нас в спину и несколько раз проверил засов на двери.

– Пряник спит, что ли, – Митька затравленно озирался, будто впервые здесь оказался.

– Нет больше Пряника, – понуро отозвался дед и задернул плотнее шторы на окнах. – Задрал какой-то зверь, думают – волк…

– Нет у нас волков, – у Митьки были огромные от испуга глаза.

– Расскажи мне еще, – дед начинал горячиться, распаковывая аптечку. – Соседи поговаривают, ведьма снова объявилась. Кто-то видел ее у реки, – он старался держаться уверенно, но было видно, как трясутся морщинистые руки.

– Снова? – я переспросил.

– Ну как, она ж, говорят, и сгубила Лизавету – сначала сдала графу тайное местечко, где Лиза встречалась с ухажером. Потом распалила отцовский гнев так, что он не пощадил малого, а затем все уши Лизке пропела, что, чтобы с ним встретиться и навек не разлучаться, надо на себя руки наложить. Вот и сгубила ее. Тогда самоубийц хоронили отдельно, без отпевания и прочего. Граф, рассказывали, помер от сердечного приступа. А ведьма пропала.

– С чего вы взяли-то, что она вернулась? – Митька начал приходить в себя, потягивая душистый малиновый чай.

– Знамо от чего! Скотины в раз сколько передохло! Продукты сгнили в каждом доме и змей повылезало. Завтра обратно в город поедете! Нечего тут делать! – за окном поднимался ураганный ветер, пригибая деревья к земле, стуча в окна и завывая в дымоходах и щелях. – Господи, помоги! Только бы вы уехали!

Тут Митя молча вытащил очки и положил их на стол, отодвинув в сторону бинты и мази.

– Знаешь, чьи? – он прищурился, глянув на деда, и сам не заметил, как скопировал его поведение.

Дед перекрестился и сел, на лбу выступила испарина.

– Додумались мертвого обокрасть? – прошептал он.

– Не крали мы ничего! – Митька вспылил. – Нашли случайно, вот и закрутилось все…

– Что – все? – еще тише переспросил дед.

– Нужно их уничтожить, – я прочистил горло и продолжил, – мне кажется, Колька там, – я кивнул на проклятые очки.

– Где – там? – произнес дед одними губами.

– Внутри, – я настаивал даже под натиском изумленного Митькиного взгляда. – Полетев с обрыва в овраг, Колька думал, что останется с Лизаветой, но в последний момент заметил, что ведьма за ним летит, испугался и забился, как в ловушку, в эти очки – единственную ниточку к Лизавете.

Некоторое время мы молчали, прислушиваясь, как хлопают у соседей ставни и трещат ветви деревьев.

– Лизавета, значит, – наконец, произнес дед. – А это – проклятая вещь. Знаю, видел такие.

– Где? – Митька вытаращился на старика.

– А ты думал, я, кроме грядок, ничего в жизни не знаю, – тот сурово посмотрел в ответ и продолжил, – Колька захаживал ко мне на кофий раз в недельку, все трещал, что в усадьбе кто-то бродит, а никак не может выйти на контакт. Он и мастерил-то всякую дребедень, чтобы на духов настроиться. Ишь, Кулибин! Добился своего. А Лизка-то ему полюбилась, вот ведь! Да только с мертвыми не шутят. Духи, призраки, всякая дрянь, одним словом, забирается в такую вот штуковину и начинает преследовать живых.

– И что делать? – Митька отодвинулся от стола, где лежали очки и подмигивали красными кнопочками на левой дужке.

– Сжечь, если получится, – дед тяжело поднялся.

– А Колька как же? – меня начала бить дрожь.

– Не могу знать. Во всяком случае, к ним он больше не будет привязан. – Аккуратно обернув очки платком, дед положил их в металлический тазик и щедро полил керосином из бутылки, которую прихватил в коридоре.

– Ну что, с Богом? – он чиркнул спичкой и внимательно на нас посмотрел.

Мы кивнули, не в силах произнести ни звука.

Огонь полыхнул сразу, сначала желто-оранжевый, потом – синий и на мгновение – черный. Дед следил за ним с кружкой воды в одной руке, а другой, не переставая, крестил то себя, то нас, то пожиравший очки огонь. Когда стекла начали плавиться, комнату наполнил долгий печальный стон, сдавивший уши. Окна взорвались, как от ударной волны, ледяной ветер с улицы швырнул в нас комья земли, листья и поломанные ветки.

Никогда не забуду, что увидел в тот момент из окна: напротив дома за забором стояла Диана, пожирая нас зловещим хищным взглядом. Несмотря на ураган, ни один волосок на ее голове не шевелился, платье было испачкано грязью и порвано, но выглядела она сильной. Ужасно сильной. И то, как огонь, горевший перед нами, отбрасывал тень на ее властное злое лицо, навсегда запечатлелось в памяти. Ничего страшнее я в жизни не видел.

Дед вылил заготовленную воду на угасавшее пламя и расплавленные остатки Колькиных очков, а Дианка, сплюнув в нашу сторону, ушла.

Следующие два дня я помню плохо. Митька слег в горячке, жар никак не удавалось сбить, он постоянно бредил и кричал от страха, изредка приходя в сознание. Дед замкнулся, и я здорово напугался, что у него случится инсульт, но потом, когда, наконец, распогодилось и выглянуло солнце, он встал с постели и приготовил завтрак. Я только и успевал ухаживать за Митькой и, по возможности, не выпускать из виду деда. Спать я боялся, и, наверное, забота о других помогла пережить случившееся.

На Купалу дед рано погнал нас в церквушку на окраине деревни, настрого запретив вечером выходить из дома. Да мы и не собирались. Река разлилась от продолжительного ливня, и перебраться на другую сторону в город было невозможно. Когда следующей ночью на берегу снова развели костер, он был таким огромным, что зарево от него было видно даже из наших окон.