Можно было еще навернуть слезу, но актер из меня неважный. Вранье и так трещало по логическим швам. Что это за «бомба», для издания которой нужна целая неделя? Она была бы на первой полосе уже вчера! Но Денис, к счастью, подвоха не заметил.

Он долго-долго смотрел на свои пальцы, напряженно скрещенные на столе, а потом вздохнул и полез за отворот куртки. Было видно, с каким нежеланием однокашник это делает, не переставая укоризненно коситься на меня. Словно ожидал, что я передумаю. Но отступать от вранья мне было уже не с руки.

Сначала показалась длинная цепочка, а потом и сам золоченый кругляк выскочил из кармана и закачался маятником под его пятерней. После чего мягко опустился возле недопитой Денискиной стопки.

– Только на неделю. И это… Прогуляешься со мной до дома?

Дверь парадной скрипнула за спиной, когда я уже быстрым шагом пересекал улицу не оборачиваясь, будто Денис мог выпрыгнуть из окна и погнаться за мной с криком: «Я передумал!»

Конечно, он так не сделал. Хотя, уверен, провожал меня взглядом сквозь мутное окошко лестничной клетки.

Пальцы теребили заветный артефакт, и, лишь когда девятиэтажка Дениса скрылась за частоколом таких же «коробок», я открыл золотистую крышку.

Ничего примечательного я не узрел. Обычные старые часы, с потертым стеклом и слегка облезлыми римскими циферками. И стрелки с золоченым напылением, замершие на «без пятнадцати двенадцать».

По крайней мере, в этом Дениска не соврал. Однако с чего я взял, что остальная история не оказалась выдумкой?

И тут минутная стрелка поползла наверх: медленно, но уверенно.

Я ошалело уставился на нее и замер как вкопанный. Замерла и стрелка. Я сделал два шага назад – вспять поползла и она.

Оглядевшись, я не заметил никаких признаков опасности. Подворотни остались позади, из фасадов не торчали норовившие упасть кирпичи, а машин на дороге почти не было. На тротуаре валялся только мусор из опрокинутого контейнера, да и то в основном бумажный хлам без намека на битое стекло или железо.

Сделав глубокий вдох, я снова двинулся вперед. И стрелка, зараза, тоже рванула по делениям! Однако, повинуясь какому-то неожиданному порыву, я не стал останавливаться. И только когда золотистый кончик почти коснулся верхнего «икса», нервы не выдержали.

Громко матюгнувшись, я застыл с уже поднятой ногой. А ветер, нарезавший круги над асфальтом, неожиданно взметнул валявшийся на асфальте лист картона. Из-под которого, как пасть чудовища, дыхнул сыростью зев канализационного колодца. Сам люк лежал поодаль, и никаких предупреждающих знаков, конечно же, не было.

Пот выступил на спине, в голове зашумело от картинки «упущенной перспективы». И еще минута потребовалась, чтобы унять дрожь в руках. Едва пальцы успокоились, я вновь поднял часы, подставив их под неуверенный свет ближайшего фонаря.

На циферблате вновь было «без пятнадцати».

Книгу я исправил за пять дней. Ну, как исправил? По сути, переписал ее заново. Да, от сна пришлось почти отказаться, а на работу – забить, сославшись на плохое самочувствие. Кофе лилось рекой, тонизирующие препараты стали сродни аскорбинке перед едой, а с сигаретным дымом не справлялось даже перманентно распахнутое окно.

Зато персонажи наконец обрели жизнь. Мне удалось вдохнуть в них душу, и история, подстегнутая их сердцебиением, резко изменила направление. Она стала яркой, хлесткой, с крутыми поворотами и финалом, достичь которого способны только настоящие герои. А не тот их нелепый эскиз, который я понапрасну впихивал в сюжет раньше.

И все это благодаря часам Дениса.

Я прямо чувствовал, какая от них исходит мощь. Пальцы словно пробивали электрические иглы, едва я касался золотистой крышки. И ощущение этой неведомой, необъяснимой силы, что затаилась в корпусе антикварной безделушки, как и понимание, что сила эта касается тебя, окунало с головой в пьянящий творческий омут.

Уже дописав книгу, я заметил, что стрелка опять сдвинулась на минуту вперед. Но на сей раз я не удивился. Образ жизни за последние пять дней мог подорвать здоровье и слону, не говоря уже о моей не самой спортивной тушке. Так что последующие два дня я провел в любимом санатории, восстанавливая потревоженный баланс.

Стрелка после этого сразу вернулась на место. И даже – ненамного, всего на секунду-другую – отползла от своей «базовой» отметки назад.

Вот тогда я понял то, до чего не допер Дениска: часы могут не только уберегать от грядущей опасности, но и работать в обратном направлении – указывая, как надо жить, чтобы увеличить срок этой самой жизни.

Понял я тогда и то, что отдавать сей «гаджет» не собираюсь.

Денис позвонил ранним вечером седьмого дня. Я пробормотал что-то максимально невразумительное с ключевой фразой: «давай попозже». На второй и последующие звонки я уже не отвечал. Смски поначалу открывал, но позже и их стал смахивать, едва те возникали на экране. «Саша, ответь!», «Пожалуйста, отдай!» и «Ты же обещал!» улетали в корзину, пока я наконец не додумался заблокировать его номер. А потом, для надежности, сменить и свой.

К тому же, несмотря на определенный уровень доверия в наших беседах, я никогда не заходил в откровенности так далеко, чтобы рассказывать, где живу и в какой конкретно газете работаю. Да, со своим аналитическим умом Денис мог нарыть мою фамилию и в Интернете. Но к социальным сетям я слабости не питал, на форумах сидел под дикими псевдонимами, а из редакции ушел, едва в издательстве мне показали на мою рукопись большой палец.

Скажете, что я поступил по-свински? Да, пожалуй. Но я никогда и не клялся Денису в вечной дружбе. Собственно, друзьями мы вовсе и не были. И пусть это является слабым оправданием, вы бы точно сменили гнев на милость, если бы хоть пару секунд подержали эти часы в своих трясущихся от праведного негодования ладошках.

«Гаджет» реально завораживал. Его энергия была почти осязаема: она струилась по фалангам, стоило лишь прикоснуться к потертому стеклу. При этом душу наполняло чувство нестерпимого восторга, ощущение собственной неуязвимости и стойкое осознание того, что ключ от бессмертия где-то рядом.

Качнувшаяся назад стрелка будто сдернула завесу тайны и открыла глаза на то, как обставить сверстников на годы и десятилетия. И вдыхать воздух полной грудью, когда все они прилягут на покой под гранитными «одеялами».

В загробную жизнь я не верил, так что ничего, кроме гулкого сердцебиения в груди, уже не имело сколь-нибудь серьезного значения. Жизнь – как таковая – стала и целью, и мечтой, и смыслом бытия.

Для начала я пересмотрел питание. Вредная дрянь теперь не маячила в холодильнике, а алкоголь не звенел по полкам. Сменившие их продукты с наклейкой «био» стоили куда дороже и вкусом походили на сорную траву. Но стрелка сдвинулась еще.

Потом в ход пошел спорт – не активный, а легкая гимнастика для поддержания тонуса. Она была утомительна и набила оскомину после первого же занятия, но часики и тут не забыли про задний ход.

Затем я минимизировал контакты со знакомыми и приятелями, что тоже было закономерным шагом, учитывая сколько заразы разносится людьми в принципе, не говоря уже об энергетическом кровопийстве, свойственном любому человеку во время живого общения. В строчках же чатов и форумов ничто не могло выбить меня из душевного равновесия, даже с применением самых обидных гифок и эмоджи. Правда, улетучился и позитив, но с этой потерей я сумел смириться. Главное, что стрелка продолжала уверенно пятиться.

Ленка, жена моя, поначалу даже одобрила столь неожиданный поворот. Уж кто-кто, а она никогда не забывала упрекнуть меня за лишний бокал пива или часок сна за компом. Уже позже, когда условия нового быта вовлекли в поток и ее саму, дражайшая супруга несколько оторопела. Одобрение сменилось сомнением, а последнее вскоре переросло в звонкое раздражение. Поскольку же ограничения пали в том числе на ее подруг вкупе с магазинами, кафе и прочей вредной социальной ерундой, недовольство стало все чаще срываться на мою здоровую башку. И было оно куда более разрушительно, чем упреки за пинту янтарного или ночь, проведенную в «танковых» боях.