— Куда? А компанию мне кто составит?

— Охранник на входе, — прикинула я.

— Ну, не. Мне с покойниками разговаривать веселее, чем с ним.

— Не шути так, пожалуйста, — взмолилась я, прижимая сумку к груди. — Хотя бы ни в этом месте.

— Брось, — отмахнулся он от меня и отпил кофе. — Живых нужно бояться, а эти… — указал он рукой на дверь за своей спиной. — Уже ничем не опасны. Единственное, что бывает не очень комфортно, когда у них случайно открываются глаза, но и это пустяк.

— Никита! — ещё немного и я стану истеричкой.

— А что?! — выпучил он невинно глаза, нажевывая принесенную мной шаурму. — Вот, представляешь: делаешь свои дела, песенки под нос напеваешь, а потом поворачиваешься, а за тобой, оказывается, наблюдают.

— Всё! Я пошла! Пока!

— Шучу я, — остановил меня Никита. — Но насчет глаз не вру. Они, правда, частенько открываются.

— Хватит!

— Всё, — вскинул он руки с кофе и шаурмой в них. — Больше не буду. Я думал тебе интересна моя работа.

— Интересна, — согласилась я, с опаской опустившись на стул. — Но интересна только тогда, когда я нахожусь далеко от нее.

— Тоже верно, — качнул он головой. — Наверное, не стоило приглашать девушку на первое свидание сюда?

— Ты серьёзно?! — отвисла моя челюсть. — Ты пригласил девушку на свидание в морг?

— Ну, да. Отличное место.

— И как далеко она тебя отправила?

— Согласилась. Но, наверное, не придёт. Не девчачье место.

— Ты ненормальный, — покачала я головой.

— Профдеформация, — сказал он буднично и продолжил неспешную трапезу.

— И как ты можешь тут есть?

— А что? — поднял Никита на меня взгляд. — Я же не макая шавуху в соус из чьих-то мозгов, так что…

— Ешь молча! — остановила его и обняла сумку, с опаской поглядывая на дверь за его спиной.

А вдруг там прямо сейчас кто-то лежит… совсем холодненький и смотрит в потолок?

Я теперь неделю не усну. А когда усну, то обделаюсь от сна, который мне может приснится.

Громкий сигнал не моего телефона заставил подпрыгнуть на месте и приготовиться драться сумочкой. В зомби-апокалипсис мне точно хана.

Никита отставил стаканчик с кофе на секционный стол и достал из джинсов под халатом свой телефон. Провел пальцем по дисплею, чему-то кивнул и поднял взгляд на меня.

— Выходи.

— В смысле? — насторожилась я. — Куда выходить?

— На улицу. На то же крыльцо, через которое пришла сюда.

— Вы что-то удумали? Данина идея?

— Просто выйди и всё. И как можно скорее, — указал он взглядом на дверь. Еще немного и начал бы меня выталкивать.

А меня и уговаривать не нужно было, чтобы я отсюда вышла. Поэтому, шагая как можно быстрее, почти пулей пронеслась мимо охранника и вылетела на крыльцо, с облегчением вдохнув горячего воздуха.

— Диана! — раздался оглушительный крик совсем близко. — Доченька!

Растерянно опустила взгляд и увидела у подножия крыльца свою маму, падающую на колени.

— Мама? — прошелестела едва слышно, не веря своим глазам.

— О, господи! Доченька! — кричала она, рыдая. Ползком пыталась забраться на бетонное крыльцо, где стояла я, совершенно остолбеневшая. — Они сказали, что ты умерла! — кричала мама снизу, всё больше вгоняя меня в шок.

— Умерла? — непонимающе смотрела в её зарёванное лицо. Впалые щеки промокли от слёз. Тонкие губы тряслись от громких несдержанных всхлипов, а глаза выражали, должно быть, не меньший ужас и непонимание, как и мои.

Спустилась на пару ступенек ниже и подхватила маму под руки, помогая ей встать. Совсем худая, будто не питалась эти три года.

— Доченька моя! — кричала она как обезумевшая, повиснув на моей шее. — Они сказали, что ты умерла! Они сказали…

Ей трясло в моих объятиях так, что я сама не могла устоять на ногах и осела вместе с ней на ступеньку крыльца.

— Кто они, мам? — поглаживала её по голове и подняла взгляд на парковку близ морга. Метрах в ста от нас стояла Серёжина машина, из-за руля которой он плавно выходил и поспешил указать пальцем в сторону, где из машины выходил Даня.

«Это всё он», — шептали Серёжины губы, пока его палец продолжал тыкать в сторону Дани.

— Мама, я живая, — стала с ней покачиваться, при этом не останавливаясь поглаживала по голове и спине. — Всё хорошо, мам. Парни просто неудачно пошутили.

— У меня чуть крыша не поехала! — рыдала она мне в плечо. — Я же чуть там на пороге квартире не померла!

— Успокойся, — улыбнулась я, смахивая со своих щёк слёзы. — Ты привыкнешь к их шуточкам.

— Это у них шуточки такие?! — отстранилась от меня мама и указала дрожащей рукой в сторону парней, стоящих у машины. — А этот дебил ещё бы с венком заявился ко мне!

— Он Даниил, — поправил её Серёжа.

— Я про тебя говорю, дебил! — шикнула на него мама и снова обняла меня так крепко, что дышать стало нечем. — Дианочка моя! Какая ты у меня стала! Красавица моя! Прости меня за всё, родная! Прости дуру! Хотя, нет! Не прощай! Не заслужила.

Хаотичные поцелуи сыпались на моё лицо, как капли дождя в ливень. С трудом оторвала от себя маму и усадила рядом, обняв за плечи.

— Успокойся, мам. Со мной всё хорошо, — достала из сумочку упаковку салфеток и вручила ей.

— Как я дура, Дианка, — качала она головой, обтирая глаза. — Безмозглая дура.

— Всё нормально.

— Нормально?! — подняла она на меня взгляд. — Ничего нормального! Я выгнула свою дочь, чёрт знает куда. Потом случайно залила вонючим успокоительным записку с твоим новым адресом и контактами и, вообще, потеряла последнюю нить к тебе. Так мне и надо. Это бумеранг мне прилетел и ёбнул прям по темечку.

— Мам, — рассмеялась я. Всегда было забавно слушать, как из неё внезапно и чаще всего невпопад вылетают маты. — Что за бумеранг такой?

— Ой, — махнула она рукой с зажатой в ней салфеткой. — Я тебе столько всего не рассказывала, доченька. Столько всего утаила.

— Например?

— Ну, например, что твои бабушка и дедушка умерли, когда тебе было девять и десять лет, а не до твоего рождения, — проговорила она, не поднимая глаза.

— Ты сейчас правду говоришь? — внутри меня что-то обмерло. — А почему раньше не говорила?

— Потому что раньше они бы не приняли меня, да еще с ребенком.

— Но почему?

— Потому что я сбежала из дома, когда мне было шестнадцать и больше не появлялась на пороге.

— Сбежала?

— Угу.

— Мам, рассказывай всё нормально, раз уж начала. Не тащить же из тебя по слову клещами.

— Ты такая взрослая у меня, — снова начала она плакать.

— Рассказывай.

— Ладно, — вдохнула она рвано и отерла нос салфеткой. — У меня была очень строгая мама. Я жила как в казарме. Пока все девочки гуляли на дискотеках и водились с мальчиками, я сидела дома и читала или убиралась, или ещё чего. А потом я сорвалась, когда меня в очередной раз не отпустили на чей-то день рождения, наговорила родителям гадости, сказала им самые ужасные слова, пожелав смерти, и убежала. Больше не возвращалась. Вернулась только когда узнала о их смерти. Ты тогда как раз была в летнем лагере, поэтому ничего не знаешь. Да и не зачем тебе это было. И еще твой отец…

Гроссмейстерская пауза затянулась.

— Мам, — качнула её. — С отцом-то что не так? Его я точно до десяти лет видела.

— Он не родной, — произнесла она приглушенно.

— В смысле? — картинка моего мира стала стремительно сыпаться. — Что это значит?

— Я забеременела от взрослого, женатого мужчины, старше меня на двадцать четыре года. Вернее, о том, что он женат, я узнала только когда забеременела. Он сразу сказал, что ребенок ему не нужен. Я сказала, что в таком случае, мне не нужен он сам, — с каждым словом мама забивала новый гвоздь в мою спину. — И тогда, когда я увидела тебя с Игорем в нашей кухне, в моей голове пронеслась моя жизнь, которую ты повторяла на моих же глазах. Да, я сначала подумала, что он тебя насилует, а ресторан — это просто предлог, чтобы меня отвлечь. А потом ты стала его защищать, сказала, что у вас всё, вроде как, серьёзно. Меня перекрыло, когда я поняла, что ты так же скрываешь всё от своей матери, как когда-то скрывала я. Хотя я старалась для тебя быть той матерью, которую всегда хотела себе. Мамой-подружкой. Но, кажется, дружбу приняла выше материнства и потеряла все берега, когда выставила тебя за дверь.