(4) Аматерасу — Богиня Солнца в Японской мифологии; один из немногих богов, упоминаемых во вселенной Наруто.
Глава 11. Старик
И всё-таки, Чудесное Исцеление оказалось просто чудесной штукой. Вот вроде бы не более часа назад Тен-Тен была прожарена до хорошей хрустящей корочки и умирала от боли, а сейчас стоит перед красиво разодетыми женщинами и улыбается во весь рот.
Людей вокруг было — не счесть. Ароматно надушенные мужчины и женщины набились в большой зал Гранд Отеля Буржуа, и теперь блестели в свете ламп надетой на выгул бижутерией. Хотя, учитывая обстоятельства, камушки могли быть и настоящими.
Тен-Тен не разбиралась в украшениях. Она привыкла к разнообразным кандзаси(1), но так и не переняла моду на кольца, серьги и ожерелья. Всё это разнообразие украшений не просто мешали при работе с оружием, но и могли стать прекрасным способом убийства.
За серьги, особенно длинные, можно дёрнуть. Ожерелье так и просится стать удавкой. Кольца сбивают настройку рук, и с ними не получается настолько же уверенно обращаться с техниками и оружием, как без них. То ли дело кандзаси: мешает — вынул из причёски; не мешает — оставил. Нападает на тебя кто — вынул и засадил прямо в сердце. Или в почку.
В этом мире всё было по-другому. Украшения сверкали и переливались, как осколки огромного волшебного стекла. Тен-Тен улыбалась чужими губами и чувствовала вес серёжек в собственных ушах — имитация, клипса, потому что у Хлои не были проколоты мочки.
Тен-Тен вообще считала прокалывание ушей крайне самонадеянным занятием. Слишком много в мочках было сосредоточено болевых и акупунктурных точек. Иные мастерицы-куноичи одним массажем ушей могли как довести до оргазма, так и убить.
И не придерёшься. Массировала себе ушки, а твой клиент откинулся. Бедная, несчастная девочка, стала свидетелем смерти…
Такахаши лавировала между гостями, расточая улыбки, как цветок — аромат. Люди вокруг были ей незнакомы; в их глазах Тен-Тен видела узнавание и расчёт. То, что она не знала гостей, не значило, что те не знали Хлою.
Приходилось быть осторожной. Кивать на светские разговоры с упоминанием незнакомых имён, тянуть губы в понимающих ухмылках в ответ на сплетни, переносить полученную информацию, как пчела, с одного цветка-группки к другому сборищу. Её везде принимали как свою: приветствовали, говорили комплименты и поливали грязью, едва она отходила.
Высший свет был точно таким же, как в мире Тен-Тен. Разве что здесь предпочитали меньшее количество одежды.
Андрэ возникал то тут, то там. Серый человек очаровывал своей невыразительностью, улыбался ровно и с точной дозой радушия, смотрел с добрым прищуром. Тен-Тен прислушивалась к его словам, когда оказывалась рядом.
Одна мадам оделась неподобающе. Куда смотрит её муж?
Во-он тот мужчина такой странный… и глаза у него красные. Уж не употребляет ли он… ну вы понимаете.
Вы слышали? Девочке было всего девятнадцать. Какая жалость! Спуталась со столь неподходящим субъектом, но он-то, Андрэ, такого у себя не допустит…
Мэр Буржуа был подобен медузе. Он колыхался в людском море, менял течение мыслей, превозносил одних и поливал грязью других, гасил волны недовольства и поднимал бурю негодования. Его собственная репутация от этого росла подобно бамбуку после дождя.
Единственное, что не устраивало Тен-Тен в его играх, так это чёткий курс на замужество Хлои.
Её собственный «неподходящий субъект», — Лука, конечно же, — сновал рядом, безмолвный, словно его лишили языка. Яркие пряди парень закрасил чёрным, так что выглядел Куффен весьма похоронно. Даже морские глаза не могли сгладить эту черноту, залегшую, кажется, даже в уголках его губ.
Своим видом Лука, одетый в ненавистные для Тен-Тен чёрный костюм и удавку-галстук, отпугивал от неё всех ухажёров. За вечер к Хлое подошли Адриан, да его кузен — Феликс. Последний был похож на первого, как две капли в океане, и Тен-Тен грешным делом подумала, что в этом мире клонирование развито намного сильнее, чем в её.
Но нет, парни оказались разными; их схожесть сбивала с толку только первые секунды после знакомства. У Адриана была застывшая на позитивной отметке моська; Феликс же, хоть и обладал более подвижной, чем у кузена, мимикой, предпочитал показывать миру равнодушие и брезгливость. У них были разные глаза: зелёные миндалевидные у Адриана и серые, чуть раскосые у Феликса. И волосы у них оказались совершенно разной структуры.
Что было у кузенов одинаково — так это аппетит. Лишившись родительского контроля, Адриан то и дело мелькал рядом с фуршетными столиками. Из-за активной работы щёк он напоминал Тен-Тен хомяка, дорвавшегося до склада с зерном. Не съест — так понадкусывает.
Феликс делал такие же набеги на еду, но в другой части зала. Кузен Адриана предпочитал сладости и пунш, что Тен-Тен посчитала крайне милым.
Вечер был скучным. Уже после третьего круга по залу Тен-Тен поняла, что ничего нового не услышит: кумушки и их мужья были заняты перемыванием косточек и обдумыванием полученной информации. Развлечения ради Тен-Тен обмолвилась, что у отца некоторые проблемы со здоровьем…
— Бедняга, он еле садится, — вздыхала она, с удовольствием видя огоньки в глазах слушательниц. — Сами понимаете, с такой малоподвижной работой… да и возраст, опять же. Так что я совсем не удивилась, когда к нам пришла посылка с подушечкой… ох, только я ничего не говорила, хорошо?
Её уверяли что, естественно, информация о геморрое, — про него напрямую не говорили, — не пройдёт дальше услышавших. И тем приятнее Тен-Тен было, когда, подходя к очередным кумушкам, она замечала как те замолкали и посматривали в сторону мэра Буржуа.
Пока Андрэ ничего не сделал Тен-Тен, конечно. Однако она не считала свои действия преждевременными. Пусть лучше отвлечётся на пару слухов, это даст ей время для манёвра и хоть какого-то расследования.
После обеда, довольно скучного, на взгляд Тен-Тен, следовало свободное время. Дамы вновь расползлись по группам, как сытые змеи — переваривать чрезмерно обильную пищу и новости. Тен-Тен отстала от них, спрятавшись за колоннами, и села на скамейку рядом. Ей было нужно перевести дух.
Она скинула туфли и поморщилась, увидев набухающую мозоль на пальце. Говорила же она Жану, что носить новые туфли — верх идиотизма… но альтернативы не было, не идти же на этот парад в кроссовках или лодочках. Только не в пышном платье, оголяющем ноги ниже колен.
Вообще, по мнению Тен-Тен, она была похожа не на жар-птицу, — Жан обмолвился, что это был образ Хлои на эту встречу, — а на цыплёнка. Жёлтое платье с короткой пышной юбкой и спускающимися ниже подола кружевами, тугой лиф, рукава-фонарики и туфли на каблуках. Тен-Тен удалось отказаться от обилия украшений-перьев, аргументируя присутствием на выгуле Адриана.
— Ничего ты не понимаешь, Жан-Клон, — ворчала Тен-Тен, смотря на платье и думая, как бы остаться в комнатах, — он же ко мне тогда не подойдёт!
Жан закатывал глаза, но молчал. Он, как и Тен-Тен, прекрасно понимал: без особой необходимости Адриан не подойдёт к Хлое что с перьями, что без них. Вот только Жан думал, что дело в разрушенных дрянным характером отношениях; Такахаши знала, что котёнка сжирало изнутри чувство вины.
Она помнила, как очнулась в библиотеке от боли: на лицо падали солёные капли, и каждая из них прожигала обнажённое мясо насквозь. По голове хлестали чужие сдавленные рыдания, а спина пульсировала в такт всхлипам.
У неё даже не было сил, чтобы сказать что-то безутешному Нуару, нашедшему её в таком отвратительном виде. Она едва подняла руку, чтобы коснуться его лица — и это действие забрало остатки её сознания.
В следующий момент Тен-Тен пришла в себя в пустом здании коллежа, опаздывая на Благотворительную Встречу папаши Хлои. Телефон из кучи расплавленной пластмассы был собран в целый аппаратик, и вызвать лимузин оказалось проще простого.
Она была… ошеломлена, пожалуй. Она привыкла к боли, привыкла к длительному выздоровлению и ноющим ранам. К слезающей с ожогов коже и сукровице, текущей из разломов при неосторожном движении.
