Обычай сооружения курганных насыпей в рассматриваемом регионе культуры штрихованной керамики безусловно был привнесен извне. Вполне очевидно, что курганный обряд в восточные районы современной Литовской ССР пришел из срединных и северных районов Литвы, а также смежных с ними районов Латвии, где курганные погребения известны с первых веков нашей эры (Kulikauskas Р., Kulikauskiené R., Tautavičius А., 1961, 158–166 psl.; Моора Х.А., 1954а, с. 9–17; Михельбертас М., 1968, с. 37–46; Таутавичюс А.З., 1980, с. 82). Общие элементы в деталях обрядности и в погребальном инвентаре, присутствующие в курганах средней и северной Литвы, с одной стороны, и в ранних восточнолитовских курганах — с другой, делают этот вывод вполне обоснованным.

Очевидно, курганный обряд захоронения в части ареала культуры штрихованной керамики распространился не сам по себе, а стал результатом миграции населения с северо-запада. В дальнейшем эволюция восточнолитовских курганов была обусловлена взаимодействием пришлого населения с местными племенами — потомками племен культуры штрихованной керамики.

Как уже отмечалось, ранние курганы восточной Литвы содержат захоронения по обряду ингумации. Этот обряд был типичен для курганных захоронений северной Литвы и южной Латвии. Поэтому восточнолитовские курганы с трупоположениями можно считать памятниками пришлого населения.

Распространение же обряда кремации в восточнолитовских курганах, скорее всего, является результатом воздействия погребального ритуала аборигенов, потомков носителей культуры штрихованной керамики. На территории современной Литвы обряд кремации умерших в третьей четверти I тысячелетия н. э. ограничен исключительно ареалом культуры штрихованной керамики.

Таким образом, раннесредневековая литва как особое балтское племя сформировалась в результате взаимодействия местного населения — потомков носителей культуры штрихованной керамики — с пришлым с северо-запада, принесшим сюда обычай погребения под курганными насыпями. Очень скоро (судя по замене обряда ингумации на трупосожжения) последние растворились в среде местного населения (Седов В.В., 1970б, с. 22–25). В восточных районах ареала культуры штрихованной керамики, которых миграционная струя с северо-запада не достигала, курганный обряд погребения не был известен.

На археологических материалах можно исследовать только самый начальный процесс формирования литовской народности.

Основными занятиями литовских племен были земледелие и скотоводство. К сожалению, находок пахотных орудий труда в памятниках второй половицы I тысячелетия н. э. пока не обнаружено. Однако известей железный лопатовидный наральник с селища Юодонис, датируемый первыми веками нашей эры (Nakaité L., 1959, 146 psl., pav. 2, 2). При раскопках Майшягальского городища найдены языковидный наральник и пара сошников, принадлежавших двузубой сохе (Volkaité-Kulikauskiené R., 1974, 51–53 psl., pav. 3, 4). Наральник датируется XII–XIII вв., сошники — XIV — началом XV в. Эти данные дают возможность утверждать, что в начале II тысячелетия н. э. в Литве для обработки почвы под пашню употреблялись однозубое рало и более совершенное орудие — двузубая соха.

Для уборки урожая применялись железные серпы. Последние нередко встречаются в погребениях восточнолитовских курганов; найдены они и на поселениях, в частности на городище Майшягала их обнаружено шесть.

Остатки обуглившихся зерен культурных растений обнаружены при раскопках нескольких поселений. На городище Мажулонис еще при раскопках В.А. Каширского в слоях IX–XIII вв. найдены зерна проса, ячменя, пшеницы и ржи. Особенно много зерна обнаружено на Майшягальском городище. Среди зерновых на этом памятнике, как и на других литовских поселениях, преобладает рожь, особенно озимая. Широко были известны, кроме того, несколько сортов пшеницы и ячменя, а также овес. Сеяли еще гречиху, коноплю, мак, зернобобовые культуры (горох и конский боб). На Майшягальском городище зафиксированы семена сорняков со старопахотных окультуренных земель.

Собранные материалы позволяют утверждать, что в Литве в первых веках II тысячелетия н. э. пользовались паровой системой земледелия, а в крупных феодальных центрах практиковалось трехполье, о чем упоминают документы XIII–XIV вв. (Lowmianski H., 1931, s. 215–217).

Наряду с пашенным земледелием, очевидно, существовало подсечно-огневое. Роль последней системы постепенно уменьшалась. Отдельные сведения о подсечном хозяйстве имеются еще в XVII в. (Дундулене П.В., 1950, с. 77). О занятии огородничеством свидетельствуют находки семян овощей, а также мотыг и оковок лопат.

Основным источником изучения скотоводства в Литве являются остеологические материалы, обнаруживаемые в культурных отложениях поселений. Анализ костных остатков позволяет утверждать, что на первом месте находилось разведение крупного рогатого скота. Конские погребения, широко представленные в литовских могильных памятниках, дают основание говорить о том, что кони составляли значительную часть стада (после крупного рогатого скота). В остеологических же материалах с поселений на втором месте стоят кости свиньи, на третьем — мелкого рогатого скота (Volkaité-Kulikauskiené R., 1978, 64–68 psl.).

В средневековых памятниках Литвы неоднократно найдены косы — орудия, связанные с сенокосом. Для сенокоса могли применяться и серпы.

По-видимому, в первые века II тысячелетия н. э. скотоводство доставляло основной продукт мясной пищи. Охота в хозяйстве литовцев играла второстепенную роль. Так, на городище Майшягала 99,9 % остеологического материала составляли кости домашних животных. Здесь найдены были единичные кости зубра, оленя, кабана. На городище Аукштадварис в слоях XI–XIV вв. на долю костей диких животных приходится 16,7 %, на Неменчинеском — свыше 30 % (Volkaité-Kulikauskiené R., 1978, 68 psl.). Среди этих костей немалую часть составляют костные остатки бобра. Все же следует иметь в виду, что остеологические материалы с поселений несколько приуменьшают роль охоты. Они не учитывают, что в рассматриваемый период охота в значительной степени имела характер пушного промысла.

Можно предполагать, что до VIII в. кузнецы литовских племен были одновременно и земледельцами. Анализ железных изделий V–VII вв. свидетельствует о застойных явлениях в технологии кузнечного дела (Stankus J., 1970а, 57–74 psl.). Позднее, в период зарождения и формирования классового общества, кузнечное дело постепенно отделяется от сельского хозяйства. В X–XIV вв. наблюдаются интенсивное развитие кузнечного ремесла и дифференциация его на отдельные отрасли. Металлографический анализ железных изделий из памятников X–XIII вв. показывает, что литовские кузнецы применяли различные технологические способы, включавшие ковку, сварку и наварку стальных полос, науглероживание поверхности, изготовление узорчато-дамасских изделий. По сравнению с предыдущим периодом в IX–XIII вв. количество цельножелезных изделий уменьшается в два раза (Stankus J., 1970b, 113–133 psl.; 1978, 73–88 psl.). Очевидно, развитию кузнечного дела способствовал спрос на высококачественные изделия.

Изготовление изделий из цветных металлов было известно на территории Литвы еще до нашей эры. В эпоху средневековья литовские племена вступали с развитыми бронзолитейным и ювелирным ремеслами (Vaitkunskiené L., Merkevičius А., 1978, 89-116 psl.). Сырьем для производства бронзовых изделий служили бронзовые палочки, поступавшие в Литву из других стран, старые и поломанные предметы, поступавшие на переплавку. Местные ремесленники при изготовлении изделий из цветных металлов использовали литье, ковку и волочение проволоки. Орудия труда бронзолитейщиков — тигли, льячки и литейные формы — неоднократно были найдены на многих поселениях. Для отделки предметов применялись гравировка, шлифовка, кручение, плакировка, штамповка, плетение, скань. Ювелиры искусно серебрили изделия из бронзы, железа и олова. Наиболее распространенными орнаментами были геометрические и растительные. При изготовлении некоторых изделий использовались элементы зооморфных мотивов.