Ряд вещей специфичен для лесного Зауралья, Среднего и Нижнего Приобья X–XIII вв. В их числе литые браслеты, пряжки, рукоятки ножей (все с зооморфными изображениями), зооморфные подвески, бронзовые пуговицы, крестовидные бляшки, бляхи с гравированными изображениями (карта 33). При этом следует подчеркнуть, что различия между культурами обских углов лесного Зауралья, Нижнего Приобья и Прииртышья фиксируются по керамике и погребальному обряду, в то время как в предметах бронзолитейного производства сохраняется общность форм и стиля изобразительного искусства. Принимая во внимание относительно большое число находок этих вещей в лесном Зауралье (Викторова В.Д., 1968, с. 253) и наличие по соседству меднорудной базы Урала, можно полагать, что большинство их, отлитых в лесном Зауралье, распространялось в родственной среде угров Приобья. В этой связи примечательно, что рассматриваемые предметы отсутствуют в культуре самодийского населения Среднего, Нарымского Приобья, что, в свою очередь, позволяет считать их индикаторами культур обских угров.

Шумящие подвески представляют импорт из Приуралья или изготовлены по импортным образцам.

Таким образом, вещи из памятников юдинской культуры датируют ее X–XIII вв.

Хозяйство носителей этой культуры было многоотраслевым и, по-видимому, неодинаковым в разных ее районах. В южной части, на Туре, в пограничье с лесостепью, вероятно, заметную роль играло производящее хозяйство. На Тавде, в таежной зоне, ведущее место принадлежало охоте и рыболовству. Прямых свидетельств занятия земледелием не имеется. Только в Пылаевском могильнике найдено железное мотыгообразное орудие, которое могло использоваться для разрыхления земли (табл. LXX, 17). Трудно сделать заключение о соотношении охоты и скотоводства, поскольку остеологические остатки с поселений известны в малом количестве. Население было знакомо с коневодством, и лошадь была наиболее важным животным в стаде, на что указывают находки ее костей на поселениях (Морозов В.М., 1982, с. 138), большая роль культа коня в ритуале погребения, а также изображения лошади в бронзовом литье. В какой-то мере, видимо, разводили крупный и мелкий рогатый скот. На одной пряжке из Ликинского могильника изображена голова быка (табл. LXXI, 37), а на браслете — головы козлов (табл. LXXI, 20). Важное место в хозяйстве занимали охота и рыболовство. Кости и чешуя рыб найдены на ряде поселений. Благоприятные условия для занятия сетевым и запорным рыболовством создавались благодаря расположению поселков близ устьев малых рек. Крупную рыбу ловили при помощи крючковой снасти и стрел с гарпунными наконечниками (табл. LXX, 10, 11), подобными применявшимся хантами и манси для лова рыбы в период нереста (Народы Сибири, 1956, с. 576). На большую роль охоты указывает преобладание представителей дикой промысловой фауны (медведя, косули, зайца, глухаря, гуся, лебедя) среди бронзовых зооморфных изображений. Охотились с помощью лука и стрел с разнообразными костяными и железными наконечниками, а также различных пассивных орудий лова. При охоте на медведя, вероятно, применяли наконечники копий (табл. LXX, 22), которые использовались с этой целью хантами и манси еще в XVIII–XIX вв. (Народы Сибири, 1956, с. 580).

О существовании металлургии свидетельствуют находки на поселениях железных и медных шлаков. На Юдинском городище обнаружена глиняная литейная формочка (Викторова В.Д., А-1969, с. 277). Бронзолитейное производство документируют специфичные для лесной полосы Зауралья и Западной Сибири вещи, а также зооморфные изображения, отлитые из белых сплавов.

Существовали также различные домашние производства: изготовление глиняной посуды, изделий из кости, выделка кожи, меха, ткачество и шитье одежды. В Ликинском могильнике найден клад вещей в мешке, сшитом из ткани типа грубого холста (Викторова В.Д., 1973, с. 150). Ткани выделывали, по-видимому, из крапивного волокна, использование которого засвидетельствовано у обских угров. Среди вещей с Дуванского I городища известно пряслице (табл. LXX, 18).

Одежду шили из меха и, видимо, тканей. Остатки одежды и шапочки, сшитой мехом вовнутрь, обнаружены в Ликинском могильнике (Викторова В.Д., 1973, с. 148). На основании глиняных антропоморфных изображений В.Н. Чернецов и В.И. Мошинская реконструировали одежду населения лесного Зауралья и Нижнего Приобья второй половины I — начала II тысячелетия н. э., как глухую одежду типа парки, пышно украшенную орнаментом и напоминающую современные парки обских угров (Чернецов В.Н., 1957, с. 179; Мошинская В.И., 1959, с. 184).

Материал для характеристики общественного строя ограничен. Большинство населения жило в небольших укрепленных поселках, насчитывавших четыре-пять жилищ, но имелись и поселения крупнее — из семи-десяти жилищ и более. Такие небольшие поселки являлись местами проживания нескольких родственных семей или большой патриархальной семьи. Подобные им поселки-«юрты» существовали в лесном Зауралье у аборигенного мансийского населения Верхотурского и Пелымского уездов до XVII в. (Бахрушин С.В., 1935, с. 20, 21; Долгих Б.О., 1960, с. 32, 33). Резкой имущественной дифференциации не прослеживается, что объясняется большой ролью охоты и рыболовства и слабым развитием производящих отраслей хозяйства. Такой баланс не создавал благоприятных условий для значительного и постоянного накопления излишков продуктов, развития социальной и имущественной дифференциации и формирования классового общества. В то же время наличие большого числа городищ указывает на постоянные военные стычки, получившие отражение в фольклоре обских угров (Патканов С.К., 1891б). Они могли происходить не только с целью захвата богатств, но и завладения промысловыми угодьями и других причин. Согласно былинам хантов, главной причиной военных стычек был захват невест (Патканов С.К., 1891б, с. 62–63).

Этническая принадлежность юдинской культуры считается древнемансийской. В.Н. Чернецов первым высказал мнение о связи памятников со шнуровой орнаментацией керамики на Туре с протоманси (Чернецов В.Н., 1957, с. 180). В.А. Могильников: поддержал эту точку зрения, придя к заключению о выделении предков манси из общности обских угров во второй половине I тысячелетия н. э. (Могильников В.А., 1964б, с. 12; 1974а, с. 68–72). Наиболее полное обоснование связи памятников юдинской культуры с предками манси изложено В.Д. Викторовой (Викторова В.Д., 1968, с. 252–256). О проживании манси в лесном Зауралье говорят данные топо- и этнонимики (Матвеев А.К., 1961, с. 140; Майданова Л.М., 1962, с. 26, 27). Границей распространения древнемансийской топонимии на юге служит р. Пышма, которая является в то же время южной границей юдинской культуры.

Проникновение тюрок на Туру в XIII–XV вв. привело к тюркизации мансийского населения на Средней и частью Нижней Туре к XVI в. На Верхней Туре и Тавде мансийское население застали русские, переселявшиеся за Урал.

Памятники макушинского типа представлены на средней Туре и Нице (карта 34) тремя городищами — Юдинским, Мохиревским, Липчинским и двумя курганными могильниками — Мысовским, Макушинским (Викторова В.Д., 1962б, с. 135–143; 1964, с. 247–250; 1969, с. 18–19, А-1969, с. 284). При этом все эти городища имеют основной слой юдинской культуры, а керамика макушинского типа В.Д. Викторовой выделена на них типологически (Викторова В.Д., 1969, с. 18, 19). Жилые и производственные сооружения, связанные непосредственно с керамикой макушинского типа, на поселениях не выявлены.