Коджа подумал о заклинаниях, которые он знал. Ему нужно было такое, которое бы полностью остановило  Афрасиба, а не просто причинило бы ему боль. Пока волшебник был жив и мог двигаться, он был опасен. Единственный шанс, как понял Коджа, состоял в том, чтобы заморозить волшебника на месте. Лама порылся в маленьком мешочке, висевшем на луке его седла, в поисках нужного ингредиента для сотворения заклинания. Вполголоса он бормотал дифирамбы Фуро и Просветленному. Сейчас, больше, чем когда-либо, он нуждался в их помощи.

Пальцы Коджи быстро сомкнулись на маленьком железном шарике, который был ему нужен для заклинания. Оторвав руку от мешочка, лама бросил шарик в Афрасиба, одновременно выкрикивая слова заклинания. Все еще не имея возможности слышать, Коджа мог только предполагать, что он произнес слова правильно.

Инстинктивно Афрасиб отпрянул от броска Коджи. Его тело откинулось в седле и, когда железный шарик ударил, застыло в странно наклоненной позе — одна рука поднята, чтобы отразить бросок, а тело выгнулось назад. Его лицо исказилось от удивления и гнева. Волшебник задержался в седле всего на мгновение, а затем накренился набок, застыв в своей комичной позе. Афрасиб упал на землю, окоченевший и не разогнувшийся.

Коджа привалился к шее своей кобылы, с облегчением вдыхая сладкий соленый запах ее пота. Затем он вспомнил о Ямуне. Лама неуклюже соскользнул с лошади и, спотыкаясь, подбежал к тому месту, где лицом вверх, в пыли лежал кахан.

Прежде чем осмотреть тело, Коджа был уверен, что Ямун мертв. Затем, неожиданно, глаза Ямуна затрепетали. Коджа остановился, не веря своим глазам. Он быстро перевернул Ямуна, чтобы осмотреть его раны. Один удар меча рассек заднюю часть левого плеча кахана. Из него все еще текла кровь, впитываясь в доспехи кахана.

Используя кинжал, священник разрезал кожаные ремни доспехов, снимая тяжелую бронированную рубашку. Мешали широкие рукава его собственного, слишком большого доспеха. Расстроенный, он поспешно избавился от тяжелой чешуйчатой кольчуги. Оторвав кусок своей собственной мантии, Коджа приложил ткань к ране Ямуна и продолжил осмотр. Дальше, на спине Ямуна была дыра в том месте, куда попало копье. Коджа снова взрезал одежду ножом, чтобы увидеть рану. Рана была небольшой — по сравнению с порезом на плече, но  глубокой. Из нее сочились кровь и желчь. Края были фиолетовыми и распухшими. Коджа осторожно надавил на рану. Желто-зеленый гной начал сочиться из-под кончиков его пальцев.

— Яд, — сказал он вслух. Коджа вернулся к своему осмотру, затем внезапно осознал, что слух к нему вернулся. Это знание напомнило ему, где он находится, и он в страхе огляделся по сторонам, опасаясь, что к нему подкрадывается враг. Хазарцев поблизости не было, но Коджа увидел, что Сечен и знаменосец направились в его сторону.

— Сюда! — крикнул он, вскакивая на ноги. — Сюда! Ямун здесь! Его слова произвели шокирующий эффект, когда два воина Туйгана хлестнули своих измученных лошадей, приводя их в движение. Сечен даже не потрудился притормозить, когда приблизился. Рослый воин спрыгнул с седла, обнажая меч.

— Назад, хазарский демон! Сечен зарычал, прыгая вперед и отталкивая маленького священника. — Ты умрешь за это!

— Он умирает! Посмотри на них! Посмотри на волшебника! — закричал Коджа в бессильном гневе. Он указал на застывшую фигуру Афрасиба. — Я мог бы сохранить ему жизнь! Просто дай мне поработать.

В этот момент знаменосец крикнул: — Сечен, иди сюда! Посмотри на это! Он стоял там, где пали убийца из дневной стражи и хазарец. Солдат был внизу, очевидно, убитый падением. Дневной страж лежал, распластавшись, лицом вниз на нем.

— Смотрите, — сказал воин. Носком сапога он осторожно перевернул дневного стража.

Сечен от удивления затаил дыхание. Человек, который лежал там, вообще не был человеком. Вместо его лица была морда большой лисы. Мягкий коричневый мех на его морде был густым от крови. Его руки были длинными, тонкими лапами, но с человеческими пальцами, а не как у животного.

— Клянусь могучим Фуро, — выдохнул Коджа, отрывая взгляд от помощника Ямуна. — Это «ху сянь».

— Что это? — потребовал Сечен.

— Злой дух, — поспешно ответил Коджа. — Он напал на кахана. А теперь позволь мне помочь ему!

Воины Туйгана посмотрели друг на друга, каждый надеялся, что у другого есть ответ.

— Очень хорошо, — решил Сечен, — но если он умрет, умрешь и ты. Он присел на корточки рядом с ламой, чтобы следить за каждым его движением.

Коджа быстро приступил к работе. — Сними сумку с моей лошади, — приказал он. Знаменосец поспешно взял сумку и передал ее Сечену.

Первой проблемой был яд. Достав лечебную траву из своей сумки, лама прижал руки к ране от копья и произнес молитву. Под его ладонями разлился жар, когда заклинание начало действовать. — Кахан был отравлен. Я не могу остановить действие яда прямо сейчас, но я замедлил его действие, чтобы он не убил его здесь. Это может дать мне время помолиться об исцелении. Коджа тщательно объяснял все, что он делал, чтобы развеять подозрения Сечена.

Закончив, он снова осмотрел раны. Они были серьезными, но, вероятно, недостаточно серьезными, чтобы убить кахана. И все же, если Фуро позволит, лучше всего было исцелить их прямо сейчас. Склонив голову в молитве, священник отсчитал молитву на своих четках. Когда он закончил обращение к Фуро, руки Коджи зачесались и задрожали от струящейся в них силы. Он осторожно положил ладонь на каждую рану, затем крепко прижал их. Ямун пошевелился и застонал от боли. Сквозь пальцы ламы просочилась кровь. Жар снова усилился под руками Коджи, на этот раз сильнее и продолжался дольше.

Сечен втянул воздух сквозь зубы. — Смотри. Его раны затягиваются, — прошептал он. Розовато-белая кожа росла на глазах Сечена, затягивая раны и оставляя лишь небольшие шрамы. Наконец, Коджа, глубоко, вздохнул с облегчением, и убрал руки. Он оторвал еще один лоскут своей мантии, плюнул в него и смахнул кровь и жидкость, чтобы проверить дело своих рук. Коджа наблюдал, как поднимается и опускается грудь кахана, пока не убедился, что он спит спокойно.

— Кахану лучше, — объяснил Коджа, откидываясь назад в грязи, и дрожа от усталости. — Однако яд все еще в нем, и он все еще может умереть. Ты сможешь отвезти его в лагерь?

Сечен кивнул. Он с удивлением посмотрел на священника.

— Ты уверен? А как насчет битвы? — спросил лама.

— Ты же видел. Эта битва окончена. Мы победили. Принц Джад и Хан Гоюк  сейчас закончат здесь все дела. Сечен осторожно поднял кахана на руки.

— Тогда отвези его в его палатку. Ему нужен отдых, — настаивал Коджа.

— По твоему слову, это будет сделано, — ответил Сечен. — Но ты пойдешь со мной. Сечен кивнул знаменосцу. — Он расскажет принцу, что произошло. Коджа с трудом поднялся на ноги и помог Сечену посадить кахана в седло. Ямун с трудом открыл глаза.

— О, вот что еще, — сказал Коджа, — волшебник Афрасиб лежит вон там. Он помогал «ху сяню» и хотел убить Ямуна. Сейчас он не может двигаться, но скоро придет в себя.  Возможно, вы захотите что-нибудь с ним сделать. Знаменосец посмотрел на странно застывшую фигуру на поле боя и неприятно ухмыльнулся. Прежде чем Коджа смог остановить его, солдат подбежал и аккуратно перерезал заклинателю горло.

— Я всегда хотел сделать это с одним из лакеев Баялун, — холодно заявил он. Пока Коджа стоял, оцепенев от ужаса, знаменосец вскочил на коня и поскакал прочь, чтобы сообщить Принцу Джаду о состоянии кахана.

— Он должен был оставить волшебника в живых, чтобы допросить его! — крикнул Коджа.

— Священник, волшебник получил то, чего заслуживает весь род Баялун. Просто считай, что тебе повезло, раз тебя нет среди них, — мрачно объяснил Сечен, ведя их лошадей в лагерь.

В ту ночь в палатке Ямуна состоялся совет. Снаружи юрту окружили лучшие и наиболее доверенные ночные стражи. Каждый был одет в полные доспехи и тяжело вооружен. Они были нервными и дергаными. Уже несколько кроликов погибло от быстро выпущенных стрел, когда они немного пошумели в кустах. Охранники тоже следили друг за другом. Слухи уже циркулировали по лагерю — истории о предательстве среди телохранителей Ямуна, целых отрядах волшебников и злобных монстрах, поднимающихся из-под земли.